– Это такая же нам тетя, как наша тетя Римма? Взаправдашняя? – спросил Баин.

– Ты что, тетя Римма совсем наша, а тетя Наташа не совсем. Если бы она была, как тетя Римма, мы бы ее давно уже знали, да, пап? – обратился к отцу Баир.

Доржо немного смешался, думая, как же объяснить восьмилетним мальчишкам понятно и доходчиво. И тут на помощь ему пришла Наташа.

– Понимаете, ребята, я такая же родная тетя, как тетя Римма, которую вы, видно, очень любите. Но дело в том, что я раньше жила очень-очень далеко и не знала, что у меня растут такие хорошие племянники. Но поскольку мы все-таки с вами встретились, то теперь мы уже не расстанемся, будем всегда общаться, переписываться. Будем переписываться, а? – озорно подмигнула она мальчишкам, совсем, как Оля, – и я обещаю вам, чтобы буду любить вас так же сильно, как тетя Римма.

Мальчишкам это объяснение понравилось, они улыбнулись тете Наташа, а Баин в порыве чувств даже крикнул:

– Урррра, теперь у нас будет две тети, урра!

– И обе – самые красивые в мире тети, – поддержал брата Баир.

Все расхохотались, и напряжение, витавшее в воздухе, бесследно исчезло, поэтому Наташа уже непринужденно сказала:

– Сегодня я работаю до семи, а потом приглашаю всех вас к нам. Будете жить у нас, зачем вам платить за гостиницу, когда у нас места полно, живем вдвоем с мамой. А мама у меня хорошая, она обрадуется.

– Подождите, мне кажется, это не очень уместно, – сказал Доржо. – Она нас совсем не знает, вы тоже, как же так, сразу.

– Скажите, если я приеду в город, вы меня устроите жить в гостинице? – прямо спросила Наташа.

– Что вы, нет конечно, как можно, конечно у нас дома, – вырвалось у Доржо.

– Ну вот, разговор окончен, прения закрыты, – весело и между тем веско сказала Наташа, как бы поставив жирную точку в разговоре.

Доржо подумал, а у Наташи есть характер, умеет настоять на своем. А Оля была мягкая, покладистая. Ну, конечно, они же ведь все-таки сводные сестры, от разных матерей, и гены разные.

– Ну тогда мы пойдем, не будем мешать работать, а вечером мы встретимся. Попрощайтесь до вечера, ребята.

– Пока, тетя Наташа, пока, – крикнул Баир, а Баинка вдруг подбежал к Наташе, обнял ее за талию, прижался и на мгновение притих. «Бедный, все-таки скучает без материнской ласки», – с жалостью подумала Наташа, и слезы невольно навернулись на глаза.

– Ну все, все, пойдемте, – с волнением сказал Доржо, растроганный неожиданным поведением сына, – вечером мы обязательно встретимся.

Они вышли и пришли в гостиницу, где опять кипел чайник, и был накрыт стол. На этот раз бабушка Жалма, как ее называли близнецы, сварила суп с домашней лапшой и заправила его черемшой. Запах стоял умопомрачительный. Троица не заставила себя уговаривать, все быстро помыли руки и уселись за стол. Вкус был отменный, то и дело попадались большие куски свежего мяса, поэтому все, обжигаясь, ели вкусный суп. У всех выступил пот, но никто не жаловался, поглощая вкуснятину.

После обеда, когда ребятишки вновь убежали на улицу, Доржо вызвался помочь, но женщина сказала:

– Да сидите вы уж. Что я, посуду не помою, что ли?

– Просто неудобно, мы вам столько хлопот приносим.

– Какие хлопоты, разве ж это хлопоты? Это же удовольствие, кормить кого-то, – печально сказала старушка.

– А разве у вас… – Доржо резко замолчал, осененный догадкой.

– Да, живу я одна, хотя и есть у меня дети, двое, мальчик и девочка. Но сейчас они уже, конечно, не дети. А когда расставались, они были совсем еще малышами.

Доржо молча сидел и слушал женщину. Видимо, ей надо выговориться, потому что она вдруг уселась поудобнее и начала свой рассказ:

– Я родилась в большой семье. Нас было семеро братьев и сестер, я самая младшая. Родители были людьми небогатыми, всю жизнь гнули спину на богачей за кусок хлеба и кружку простокваши. Я как помню себя маленькой, мне всегда хотелось есть. Понятно, что мне, как младшей, доставались лучшие куски, братья и сестры ели и того меньше. Перебивались мы, как могли, старшие рано пошли работать, об учебе не было и речи. Но потом пришла Советская власть, родители ожили, старшие братья и сестры стали комсомольцами. Затем началась война, отец и три брата отправились на войну. Я, мама и сестры работали в колхозе с утра до вечера. И тут стала болеть мама и слегла. Лекарств, необходимых маме, в больнице не было, надежды на выздоровление тоже. Можно было их купить, где-то все равно продавались, из-под полы, но денег у нас не было. Да, на лечение нужны были деньги, а их у нас не было.

И тут появился он, мой будущий муж, хромой Рабдан, которого не взяли на фронт из-за его хромоты. Он был очень противным человеком. Взгляд у него всегда был презрительный, говорил с ехидцей, словом, вызывал у меня всегда отвращение.

Услышав, что наша мама больна и нуждается в лечении, как-то вечером заявился к нам домой. Это уже в конце войны было, в начале апреля. Мы еще тогда не знали, что войне скоро конец, хотя и слышали об успешных продвижениях наших войск. Но война так затянулась, столько было «похоронок», столько горя и бед принесла, что уже никто и не смел верить в скорую победу.

Так вот, этот Рабдан пришел к нам, сел на табуретку, оглядел нас, четверых сестер, похотливым взглядом и сказал:

– У меня есть в городе знакомый фершал. Он сможет вылечить вашу маму. Правда, лекарства у него дорогие, но я все оплачу, – самодовольно заявил он.

Услышав такое неожиданное заявление, мы с надеждой взглянули на Рабдана, неужели и взаправду поможет?

– Но понимаете, что ничего за так делается, да?

Мы невольно переглянулись: «Что же запросит от нас этой наглый мужик. Неужто последнюю корову или лошадь попросит?» А как нам тогда жить, ведь у двоих овдовевших старших сестер были дети, которым каждый день нужно молочко, а остаться в деревне без лошади – это смерти подобно. К этому времени мы уже получили известие о смерти отца и двух братьев, лишь самый младший из братьев, Жалсан, продолжал воевать, и особо надеяться было не на кого. Но каждая во взгляде сестер прочитала, неважно, все отдадим, и корову, и лошадь, лишь бы маму на ноги поставить. Она и так часто болела, изработалась, много трудилась за свою жизнь, недоедала, недосыпала, и смерть близких ее подкосила очень сильно.

– Так что же вы хотите за ваши труды? – немного с ехидцей спросила старшая сестра Дулма.

Рабдан немного поерзал, стул под ним противно заскрипел, потом решился и выпалил:

– Мне нужна жена, и это будет Жалма.

При этом он небрежно ткнул в мою сторону пальцем.

Все растерялись от такого заявления. Меня вообще всю заколотило, ведь все в деревне знали, что у меня на фронте воюет любимый парень по имени Улзы. Мы дружили с ним с двенадцати лет, он на фронт ушел добровольцем, и письма шли от него довольно регулярно.

– Вы что, Рабдан-ахай, – вежливо начала средняя сестра, Димид, – она же вам в дочери годится, ей же ведь еще и двадцати нет.

– Ничего, чем моложе, тем лучше, детишек много народит, – невозмутимо ответил мерзкий Рабдан.

– Об этом не может быть и речи, у нее любимый воюет, как вы так можете, уходите отсюда, – довольно резко сказала Дулма

– Я-то уйду, а вот вашу маму кто вылечит? Или хотите, чтобы она умерла?

Тут нас всех будто окатило холодной водой. Ведь на кону жизнь мамы, нашей нежной, доброй мамы, которая все дала, не жалела себя, чтобы вырастить нас.

Сразу уловив наше замешательство, этот подлый мужик добил нас, сказав:

– Я не только о матери позабочусь, но и обо всех вас. Я уже позаботился, привез вам в подарок корову, хорошего коня, четырех овец, два мешка муки, мяса и отрезы на платье. А еще сладости ребятишкам. Вы не думайте, отрезы и мука не ворованные, я ружье продал, которое купил перед войной за большие деньги. А хозяйство у меня, сами знаете, довольно справное, работал не покладая сил.

Что верно, то верно, работать Рабдан умел, был жаден и хваток. Еще до войны, отработав смену в колхозе, он по ночам строгал, пилил, изготавливал немудреную мебель, продавал ее, лепил горшки на продажу, делал конскую сбрую. И все у него получалось красиво, можно было заглядеться, руки у него действительно были золотые. Все удивлялись, когда он спит, когда успевает.