– Он жив? Скажите, он жив?

– Да, да, жив, успокойся, он жив.

И тут Римма разрыдалась, слезы хлынули из глаз ручьем, она в бессилии начала опускаться на землю, но Жамьян Дабаевич помог ей, поднял на руки и посадил на скамейку.

– Ну, не надо так убиваться, я сейчас отвезу тебя к нему, я как раз собирался по делам в райцентр и увидел тебя. Ты, пока зайди в дом, собери все, что понадобится ему и тебе, за ним уход нужен, сказали. А я съезжу домой, деньги оставил дома.

С этими словами председатель сел в машину и уехал. В отличие от предыдущих нойонов, Жамьян Дабаевич не пользовался услугами шофера, предпочитая ездить сам.

Римма еле поднялась, зашла в дом. У нее сжалось сердце, зайдя в пустой дом, она опять заплакала, но сама быстро начала собирать Мишину одежду, белье, бритвенные принадлежности, себе полотенце, халат и тапочки, ну, и все остальное, что могло понадобиться. И тут она услышала стук калитки. Римма выскочила во двор, думая, что приехал председатель, но увидела свекровь, которая шла к ней торопливыми шагами, лицо у нее было злое, можно было понять, что она в ярости. В руке у нее был кнут. Римма хотела поздороваться с нею, но не успела. Свекровь подскочила к ней и начала наносить удары кнутом. По голове, по спине, она била ее не разбирая. Управляться кнутом она умела мастерски, не зря более десяти лет проработала чабаном. Римма опустила сумку и прикрыла лицо рукой. С ее хрупким телосложением не надо было и пытаться обороняться от крупной свекрови. Побежать она тоже не могла, так как второй рукой та ухватилась за ее руку.

– С…ка, тварь, я убью тебя, – кричала женщина с обезображенным от ярости лицом, – это ты виновата, что мой сын попал в аварию и лежит при смерти, это ты виновата. Он за тобой поехал и чуть не умер. Гадина.

Римма села на землю, успев подумать, неужели она убьет ее, а как же тогда Анютка, как услышала звук машины.

– Что вы делаете? Вы с ума сошли? Хотите ее убить? – подскочил председатель к женщине, с силой вырвал кнут и отбросил далеко в сторону. – В тюрьму захотели? Вам надо думать, как сына выходить, а вы невестку на больничную койку чуть не отправили.

– Как ты, можешь встать? – спросил он Римму.

– Да, да, конечно, могу.

Римма, вся дрожа от пережитого страха, неуверенно поднялась и пошла в дом, чтобы привести себя в порядок. Один удар кнута все-таки пришелся по лицу, и на щеке появилась длинная красная ссадина, но, в целом, Римма чувствовала себя довольно сносно. Поэтому через пару минут она вышла на улицу и направилась к машине, не обращая внимания на свекровь, которая так и застыла посреди двора и смотрела на нее ненавидящим взглядом.

Когда они выехали за деревню, Жамьян Дабаевич остановил машину возле ключа, в котором всегда била холодная-прехолодная чистейшая вода. Он вытащил из бардачка аптечку, вынул бинты, пошел к ключу, намочил их и принес Римме со словами:

– На-ка, приложи-ка, промой, это лучше всяких йодов и зеленок продезинфицирует, все саднить меньше будет.

А сам взял фляжку из бардачка и набрал ледяной воды.

– Потом приложишь к щеке, так и сиди, холодненькое всегда помогает.

Римме было приятно его внимание, она послушно сделала все, что сказал председатель. Хоть он работал всего год председателем у них в деревне, все знали, что он очень хороший человек, прекрасный семьянин, воспитывает с супругой двоих детей, и Римма знала, что ему можно доверять.

Через час они стояли уже возле больницы. Римма поблагодарила Жамьяна Дабаевича и быстро направилась в больницу. По дороге тот подробно рассказал, куда идти, кто лечащий врач, он был в больнице с утра, поэтому Римма уверенно направилась в нужный кабинет. Постучавшись, она зашла и сказала:

– Здравствуйте, я жена Михаила, его вчера привезли после аварии. Как он? Жив? Где он?

Врач поспешно взял стакан, налил в него воды и, протянув его Римме, сказал:

– Вы успокойтесь, он жив, в сознании, выкарабкается, правда, полежать придется, сломаны обе ноги, левая рука, ключица, ну и, конечно, ссадины, шрамы, синяки. Но жизненно важные органы не задеты, поэтому ничего страшного, а кости, кости срастутся, он же еще совсем молод.

– А можно пойти к нему? – спросила Римма.

– Я думаю, он спит, давайте не будем его беспокоить, – начал было врач, немолодой, седой, но очень добрый, Иван Ильич, как он представился. – Ладно, зайдите, но только ненадолго. Он в шестой палате.

Римма поблагодарила его и пулей вылетела из кабинета врача. Подойдя к палате, Римма чуть постояла, выравнивая дыхание, затем тихонько приоткрыла дверь.

Миша, ее Миша лежал, весь закутанный в бинты, такой жалкий, бледный, и спал. Римма тихонько проскользнула к нему, встала рядом с кроватью. Ей было так жаль его, что слезы покатились из глаз. А он, будто почувствовав ее взгляд, неожиданно открыл глаза. Римма радостно встрепенулась, хотела обнять его, взять его за руки, но неожиданно наткнулась на холодный, полный ненависти взгляд. Римма застыла на месте. Совсем недавно на нее с такой же ненавистью смотрели такие же глаза, очень похожие, и в тех, и этих глазах плескалась ненависть.

– Миша, это я, Римма, – вполголоса сказала Римма и взяла его за руку.

Но Миша убрал руку и протестующе пошевелил головой. Римма поняла, что он ей велит уйти. Ничего не понимающая, тем не менее она покорно повернулась и направилась к двери. У порога она опять повернулась к любимому, надеясь увидеть другой, нежный взгляд любимого мужа, но на нее все так же смотрели глаза, полные ненависти. Римма совсем сникла, тихонько открыла дверь и пошла прочь…

– Он тоже винит меня в том, что произошло с ним, – горько думала Римма. – Наверно, так и есть, если бы я не уехала, он бы не поехал в город и не попал в эту аварию.

Жамьян Дабаевич рассказал ей, что Михаил поехал в город за ними, но не доехал.

– Что же мне теперь делать, если он не простит? Даже если он простит, его мать никогда не даст нам жизни. Неужели все? – думала Римма, сидя на скамейке перед входом в больницу.

Тут ее и застал председатель, который перед отъездом решил заскочить в больницу и узнать, как дела. Он очень удивился, увидев ее на улице, с тем же баулом в руках, сначала подумал было плохое, но, присмотревшись к молодой женщине, понял, что дело в чем-то другом.

– Он не хочет меня видеть, он меня ненавидит и считает, что я виновна в его беде, – сказала Римма каким-то глухим, не своим голосом. – Вот сижу и думаю, что делать.

– Посиди тут, я сейчас приду, – сказал председатель и быстро зашагал в больницу.

Его не было минут двадцать, но Римма так же сидела на скамейке, ей было все безразлично.

– Значит так, с ним пока побудет медсестра, я договорился. Возможно, он просто не отошел от болевого шока, завтра все будет в порядке, – уверял председатель. – Ты сейчас поедешь домой, все хозяйство стоит у вас, не спорь, в палату уже тебя не пустят, ему вкололи снотворное, проспит до завтра, сказал врач, а ты приедешь завтра со мной, у меня совещание, я тебя и захвачу.

Как он напомнил ей в это минуту отца, который всегда был также заботлив и нежен к ней. И тут она вспомнила, что так и не рассказала родителям о беде, случившейся с Мишей.

– Мне надо позвонить родителям, а потом поедем домой, – сказала Римма и пошла к телефону.

Родители встревожились за зятя, и отец сказал, что отпросится на несколько дней и приедет помогать дочери. А мама останется пока с Анечкой в городе. «Как же хорошо, когда у меня есть любящие, все понимающие родители», – вновь подумала Римма, и, уже немного успокоенная, она вернулась к машине, и они поехали домой.

Вернувшись домой, Римма с умилением увидела, как ей обрадовались домашние животные. Телята и ягнята побежали навстречу, подбежали, начали облизывать ей руки, а она щекотала их по кудрявым лбам. Коровы и овцы степенно смотрели на нее, не двигаясь с места, приветственно мычали и блеяли. Но больше всех обрадовался пес по кличке Хара, как назвали они его из окраски. Он был весь черный-пречерный.