Отдав распоряжение, Ашина покинул дом Увэя и вместе с данху-сотниками поехал в сторону западных ворот. Проехав по улочкам крепости, Ашина обогнул кузницу и склады и встретился с только что прибывшими воинами ближнего дозора. Узнав, что ханьцы скоро будут у стен Иву, доехал до западных ворот. Выехал в поле, подозвал сотников и наказал, чтобы дали хорошо отдохнуть людям и коням. Добавил, что, скорее всего, ханьцы будут здесь к вечеру, и он уверен, что те, уставшие после марша по степи, не пойдут ночью на приступ. Указав, каким сотням перейти к Аньго, Ашина приказал данху двигаться к восточной стороне крепости, сам с полутысячей воинов остался на месте.
После полудня в Иву прискакали последние тридцать два воина дальнего дозора, ранее неотступно следовавшие за ханьскими отрядами, идущими к оазису. Усталые, без единых стрел в колчанах, ведя на поводу не менее уставших коней, гуськом прошли в крепость, где их ждали еда и долгожданный отдых. Уже к вечеру на горизонте, освещаемые последними лучами заходящего солнца, показались передовые части многотысячного ханьского войска.
Первыми в пределы оазиса вступила и встала напротив южных ворот острога лёгкая ханьская пехота численностью более семи тысяч человек, составленная из крестьян, насильно оторванных от семей и так называемых «молодых негодяев», состоящих из воров, убийц, грабителей, мошенников и мародёров, за свои преступления отправленных на войну с северными варварами. С боков пехоты, как бы зажимая её, выстроилась шеститысячная жужаньская конница, за ними, прикрывая обоз с двумя тысячами обслуги, расположились главные силы ханьцев – около пятисот арбалетчиков и семь тысяч лоянских копьеносцев, одна тысяча которых была одета в носорожьи доспехи. Извещённые караульными, стоявшими на стенах, что ханьские войска, закончив построение, готовятся к штурму, оставшиеся внутри крепости хунны, возглавляемые Увэем, быстро подошли к стенам и, взобравшись на них, приготовились к отражению атаки. Прождав до ночи так и не последовавшего штурма ханьцев, оставив на стенах только караульных с зажженными факелами, спустились вниз и направились на отдых.
Впервые проделав такой длинный путь по степи, военачальник ханьцев ван Ма Цзю, выходец из богатого знатного рода Циуни, никогда раньше не воевавщий с хуннами, спешил. Подъехав к крепости и своими глазами увидев её, Ма Цзю был поражён представшим перед ним видом. Хотя он и не представлял Иву большой могучей твердыней с высокими неприступными стенами, но был уверен, что Иву – это немаленькая крепость, тут его глазам предстало небольшое оборонительное поселение, огороженное деревянным частоколом, издали казавшееся ещё меньше, чем было на самом деле. Переборов своё искушение тотчас бросить войско на штурм и уже ночью завладеть ею, Ма Цзю, не любивший ночного боя, всё же решил отложить захват крепости до утра.
Утром на весь оазис упал лёгкий курящийся туман, быстро рассеявшийся под дуновением ветра, пришедшего с восточной стороны степи. Деций, имевший большой опыт по защите крепостей, ещё до парфянской войны не единожды защищавший лагеря и маленькие крепости, разбросанные по всей Римской империи, ночью с согласия жичжо вана Увэя открыл склад с римским оружием и доспехами и выдал всем лиганьцам и приданным ему копьеносцам Чжан Цзяо по два коротких римских меча, копья-пилумы и по одному прямоугольному легионерскому щиту. Вооружив и отдохнув с воинами ночь, со скрипом открыл южные ворота, вывел воинов из крепости и разместил на расстоянии двадцати шагов от южных ворот, растянув их в шеренгу глубиной в три ряда. Так и стояли бывшие римские воины первого парфянского легиона, бородатые и усатые, многие с бритыми лицами в ожидании атаки ханьских воинов. Они были одеты в хуннские панцири, обуты в короткие хуннские сапоги, на них были римские медные и кожаные шлемы, держали в руках римские полукруглые щиты, копья-пилумы и мечи-гладиусы.
Перед штурмом, ещё раз посмотрев на крепость, увидев у ворот небольшую кучку пеших воинов и видневшиеся по бокам две небольшие группы всадников, Ма Цзю, не сомневаясь в близкой победе, первыми в схватку приказал бросить крестьян и «молодых негодяев», направив их на лиганьцев Деция, стоявших около ворот. И плохо обученная ханьская лёгкая пехота, одетая в полотняные штаны и рубахи, в широкие конические головные уборы из соломы, в башмаках, сплетённых из верёвок, держа в руках ножи, серпы и длинные щиты, изготовленные из ивовых прутьев, понукаемая и подгоняемая с боков и сзади жужаньскими всадниками и гвардейцами императора, неохотно двинулась в сторону крепости. Постепенно набрав скорость, подбадривая себя криками, размахивая заточенными серпами, ножами и обломками мечей, добежала до лиганьцев Деция и вступила в неравную схватку.
Подождав, пока огромная орущая толпа ханьцев приблизится на бросок копья, лиганьцы Деция и ханьцы Чжан Цзяо, как один, метнули копья-пилумы, которые, пробив насквозь слабые щиты крестьян, глубоко вонзились в тела нападающих, убивая и раня их. После первых мгновений схватки, быстро догадавшись, с кем имеют дело, отбросили большие легионерские щиты. Взяли в обе руки короткие римские мечи и, глубоко врезавшись в ряды атакующих ханьцев, за короткое время почти полностью истребили слабую ханьскую пехоту, усеяв их телами всю южную сторону крепости Иву. Густо забрызганные кровью, потеряв всего несколько десятков человек, забрали своих убитых и раненых и, подобрав по пути копья и щиты, быстро вернулись назад. Уцелевшие остатки ханьцев численностью около тысячи человек, в ужасе бросились обратно, намереваясь укрыться за рядами своей конницы, но были безжалостно изрублены вылетевшими с восточной стороны крепости всадниками Аньго.
В первой же схватке с хуннами лишившись всей пехоты, истребленной с невиданной легкостью и быстротой, Ма Цзю пришёл в сильнейшую ярость. Пребывая с этого момента в плену этой непреходящей ярости, мешавшей трезво мыслить, срочно вызвал предводителя жужаньской конницы Мавуна и приказал ему немедленно напасть на хуннскую конницу. Увидев двинувшихся на них воинов жужаньской конницы, Ашина, соединившись с Аньго, бросил свою тысячу всадников навстречу всадникам Мавуна, потом ударив наискосок в её правый фланг, начал безжалостно вырубать и теснить жужаней в сторону степей. В ответ опомнившиеся от удара Ашины жужани стали медленно и неумолимо окружать хуннских всадников, стараясь подвести хуннов под своих гвардейцев, уже начавших закалывать копьями хуннских лошадей. Вовремя разгадав эти действия Мавуна, Ашина вырвался из тисков жужаньской конницы и, увлекая за собой поддавшихся на притворное бегство жужаней, поскакал на восток, в сторону степи. Намётом, рассыпавшись по всему полю, перекинув щиты за спину и привстав на стременах седел, хунны, оборачиваясь в сторону преследующих их жужаней, открыли губительную стрельбу из сяньбийских луков. Проскакав за хуннами ещё некоторое время, жужани остановили коней и с удивлением оглядели свои сильно опустевшие ряды. Потом в панике пустились в обратный путь, поняв, насколько дорого обошлась эта погоня. Увидев, как жужани поскакали назад, Ашина, быстро развернув воинов, немедленно бросился вслед за ними. Приблизившись на выгодное им расстояние, его воины теперь уже вдогонку стали посылать во врагов разящие стрелы. Уходящие от преследования жужани, сдерживая напор наседавших конников Ашины, тоже стреляли в преследователей, но их слабые луки не могли нанести большого урона хуннам. К концу этой продолжительной, смертельной погони к ставке Ма Цэю, потеряв убитыми всех начальников, включая самого предводителя конницы Мавуна, прискакали всего лишь около тридцати всадников на измотанных, покрытых пеной лошадях.
После этого небывалого разгрома все уцелевшие жужани, не желая больше отдавать жизни за Ханьскую империю, дождавшись ночи, когда большинство ханьцев отошло ко сну, крадучись набрав воды и еды, каждый снабдив себя двумя заводными лошадьми, навсегда покинули проклятое для них место.
