Действительно, массовая культура, при всей ее самовоспроизводимости, все же кем-то создается, и ее творцы проецируют на общество свое понимание того, каким оно является и каким должно быть. Каждый отдельный «творец» массовой культуры является лишь конкретным, персональным носителем определенной системы идей и ценностей, не всегда подчиняющийся доминирующим в этой сфере вкусам (хотя он вынужден подчиняться ее стереотипным установкам). Этот «творец» использует язык желания, но для своей «паствы» он превращает его в язык слушания.

Язык желания может выступать одним из средств выделения и новых антропокультурных типов человека, но по мере своего распространения для других антропокультурных типов он превращается в язык слушания, унифицирующий общество.

Рождение нового антропологического типа неизбежно сопровождается изменениями в языке. Интересные наблюдения этих изменений были сделаны А.Селищевым[22] [5]. В работе «Язык Революционной Эпохи» он зафиксировал все более частое употребление слов и выражений, ранее считавшихся фамильярными и грубыми. Эти слова и выражения распространяются во все более широких слоях населения, особенно среди молодого поколения. Эти изменения, отмечает А.Селищев, характерны не только для речи российских, но и для языка французских революционеров. Источником новых образцов выступает речь «авторитетных представителей командных высот», причем оттенки значений слов, распространяющихся в партийной и советской среде, утрачиваются или изменяются, их эмоциональная значимость уменьшается, в результате чего создаются речевые шаблоны. «Новая речь» включает в себя «крепкие словечки и выразительные сочетания языка деревни, фабрики, низших слоев населения города». Другой особенностью нового языка, отмеченной А.Селищевым, является употребление терминов военного происхождения: "борьба", "беспощадная борьба", "решительный бой", "армия", "ряды", "смотр", "знамя" и т. д. Сама общественно-культурная жизнь трансформируется в поле боевых действий и распадается на множество «фронтов»: боевой фронт труда, хозяйственный фронт, продовольственный фронт, фронт просвещения, фронт учебы и т. д.

Язык «классического» культурно-антропологического типа человека любой культуры – это литературный язык, который, конечно же, развивается, но его главная особенность, на наш взгляд, состоит в том, что он способен выражать высокие духовные смыслы. Особенностью, к примеру, русского языка является, как отмечал В.Набоков, «музыкальная недоговоренность», в отличие, скажем, от «обстоятельности» английского[23].

Зафиксированный М.Булгаковым и Н.Бердяевым новый культурно-антропологический тип оказался удивительно живучим: он приспособился и к новым перестроечным и постперестроечным реалиям. Сегодня мы с тревогой наблюдаем проникновение в широкую речевую практику сниженной лексики, языка зоны, простонародного языка, матерных выражений и т. п. Эти явления есть не просто сугубо филологическая проблема, вполне безопасная для общества, нет: вытеснение литературного языка есть средство и, одновременно, симптом вытеснения одних антропокультурных типов человека другими. Именно поэтому борьба так неравна: ведь каждый язык создается для выражения определенного реального опыта и определенной жизненной ориентации: «…всякий язык организует универсум, о котором можно сказать и помыслить в определенной форме содержания. … Согласно некоторым теориям, естественный язык приспособлен для выражения определенного реального опыта, но не опытов, реальных для других естественных языков»[24]. Конечно, эта крайняя позиция подвергается критике, однако применительно к опыту, интенциям и смыслу существования разных культурно-антропологических типов данная позиция представляется вполне уместной. Поэтому в революционную эпоху превалирует военная лексика, в обществе тоталитарном – новояз, а в кризисном – тюремная и матерная.

Итак, появляющиеся новые культурно-антропокультурные типы не только вырабатывают «свои языки» (лексику, интонации, стереотипы и шаблоны), но через них стремятся завоевать более высокие статусные позиции и утвердить свое господство в обществе. В связи с этим хочется обратиться к весьма тонкому замечанию У.Эко по поводу вавилонского смешения языков: «…именно с этого момента (имеется в виду труд ирландских грамматистов VII в. «Предписания поэтам», в котором была предпринята попытка выявить преимущества народного гэльского языка перед латинской грамматикой – прим. авт.) эпизод смешения языков осмысляется уже не только как пример гордыни, которую постигла небесная кара, но и как начало некоего исторического (или метаисторического) изъяна, который должно ликвидировать»[25].

Возможно ли смешение различных культурно-антропологических типов в один, усредненный? Такая тенденция просматривается опять же на примере языка, когда повсеместно распространяется сниженная лексика, возникают языковые дискурсы, не требующие особых интеллектуальных усилий для овладения ими. Усредненный культурно-антропологический тип – это не просто «человек массы», а «зоологический» индивидуалист, уверенный в своем праве на сугубо эгоцентрическое толкование границ своей свободы и выдающий примитивизм за истину своего бытия. За ницшеанской гранью «добра и зла» скрывался не «сверхчеловек», а культурно-недоразвитый тип «недочеловека». За всем этим стоит опаснейшее явление – скрытое снижение, «опрощение» смыслового уровня культуры в целом, деградация ее ценностного ядра.

Итак, культура города – это реально существующий способ организации жизни, сложившийся в результате симбиоза культурных ориентаций и конкретных культурных характеристик различных субъектов городской жизни в конкретно-индивидуальной городской среде. Типов городов несколько – в соответствии с теми градообразующими функциями, которые они выполняют. Города различаются временем своего возникновения; географическим положением (приморские, приречные, расположенные в горах или на равнине и т. д.); численностью населения и размерами (города-миллионеры, крупнейшие, средние, малые, а в ХХ в. стали возникать еще мегаполисы и агломерации); ведущей градообразующей функцией или специализацией (города обрабатывающей или добывающей промышленности, курортные города, «военные городки», научные, образовательные, религиозные центры и т. д.). Разные типы городов формируют свои типы культуры города, хотя городская культура по своей сути едина – это совокупность образцов жизни в условиях урбанизированного общества.

Механизм воспроизводства и осуществления культуры города проявляется в повседневных практиках горожан, навыках межличностного общения, системе правовых норм и «неписанных законов», в приращении (или сворачивании) культурного потенциала города, в проводимой городскими властями культурной политике. Эффективность последней, наряду с модной ныне инновационностью, предполагает и определенную преемственность. Поэтому мы обращаемся к истории города, стремясь посредством воспроизведения его прошлого выделить наиболее ценные моменты городской жизни Ростова-на-Дону.

Ростов-на-Дону – административный центр Ростовской области и Южного федерального округа России. Город расположен на берегах реки Дон, в 46 км от места ее впадения в Азовское море. И основание города, и его современная жизнь тесно переплелись с историей Донского края.

История Донской земли богата событиями. Благоприятные природно-климатические и географические условия – наличие удобных водных и сухопутных путей, хорошие условия для охоты и рыбной ловли, плодородная почва – обеспечивали приток населения на Дон с глубокой древности.