- Знаю, знаю, лейтенант, зачем вы здесь, проходите - не стоять же нам в проходе, целую вечность.
С этими словами комбат провел нас в темные недра своего низкого закопченного блиндажа.
- Михалыч, наведи-ка нам чаю пока! - бросил Лукин от входа одному из своих замов, сидевшему тут же на снарядном ящике и брившемуся опасным лезвием, глядя на себя в трехгранный осколок битого зеркала. Тот тут же вскочил, будто ужаленный, отер грязным полотенцем мыльную пену и исчез в глубине землянки.
Комбат указал нам на лавку в углу, а сам устроился напротив, заняв освободившийся снарядный ящик. Откуда-то в его узловатых, словно ивовые корни, пальцах появился подробный план местности. Он раскрыл его и перевернул низом в мою сторону.
- Гляди, лейтенант, вот железнодорожный мост: он тебе как ориентир; слева жилые дыма, справа начинаются постройки, относящиеся к ремонтной станции. Сейчас там несколько наших пулеметных точек, но немцы постоянно норовят выбить оттуда мою пехоту. Их позиции вот здесь, в полуразрушенных многоэтажках, которые смотрят на станцию с северо-запада. Фрицы хотят вернуть мост, а нам нужен плацдарм за ним, и пока многоэтажки у них в руках, мы дальше за реку не пройдем. Сейчас сил на серьезную атаку нет ни у кого, но ясно, как день, что если где и начнется, то это будет непременно тракторная станция...
Я понятливо кивнул в ответ на его вопрошающий взгляд, а он, удостоверившись, что мне все ясно, заключил:
- Сейчас я схожу за Кривоносовым, попьете чаю на дорожку и будете выдвигаться.
Он резко встал и вышел из блиндажа. Пока его не было, его зам принес самовар и разлил по кружкам горячий, дымящийся чай. Мы взяли каждый по кружке, и, довольные радушным приемом Лукина, слегка повеселели. Юсупов хотел было занять нас очередной байкой о своей предвоенной одесской жизни, одной из тех, что он всегда травил перед выходом на серьезные задания, но в этот момент из под брезентового полога показалась высокая фигура, одетая в полковничью шинель. Это был Кривоносов - высокий, почти богатырского телосложения, с черными, как смоль, волосами и прямыми, как будто сложенными из кирпичиков, чертами лица. Войдя, он молча козырнул нам, а я, признаться, даже слегка растерялся, не зная, как его приветствовать. Мои разведчики дружно подскочили и отдали ему честь, видимо, в замешательстве от его грозного вида и полковничьей формы. Я кивнул ему, не вставая, а он прошел вглубь и встал у стены, молча устремив свой тяжелый немигающий взгляд куда-то в угол. Вид его был мрачен, и мне вмиг стало очень неуютно. Тем временем вошел Лукин и, взяв из выдолбленной в бревнах ниши еще одну кружку, налил в нее чаю и протянул Кривоносову.
- На, Александр Григорьевич, хлебни на дорожку чайку.
- Не хочу, - отвечал тот, стоя к нему в пол оборота.
Лукин печально посмотрел на высокую фигуру, потом заглянул в кружку, которую держал в руках, тяжело вздохнул и сказал:
- Это группа лейтенанта Спицына. Будете сегодня вместе выполнять боевое задание. Все командование лежит на лейтенанте, ему ты подчиняешься полностью, понял?
- Так точно, понял, - хмуро пробурчал Кривоносов.
- И смотри, без фокусов, чтобы там ни было, понял? - на этот раз строго сказал комбат.
Кривоносов выпрямился, едва не задев макушкой головы низкий потолок, и уже совсем другим голосом выпалил на одном дыхании:
- Есть, товарищ майор!
- Вот так-то, - удовлетворённо резюмировал Лукин и обратился ко мне:
- Пока твои бойцы чай допивают, пойдем-ка перекурим.
С этими словами он повел меня наружу. Там, в траншее, комбат достал расшитый бисером кисет с махоркой и сказал очень серьезным тоном:
- Держите ухо востро. Дело серьезное, на контроле у замполита дивизии, и шутить никто не будет.
Потом он смачно затянулся короткой самокруткой, мастерски скатанной буквально за несколько секунд. Я поднял бровь и спросил:
- Вы это насчет Кривоносова?
- Я это тебе в целом говорю, о ситуации. С Александром я общался вчера, все ему разъяснил подробно, думаю, он меня понял.
- А товарищ Скворцова? Где она будет находиться? - поинтересовался я.
- За нее не беспокойся, она на месте будет. Ну, а где именно, тебе того знать не положено. Знаю только, что на позицию она ушла еще до рассвета.
Лукин закашлялся, сплюнул и отбросил недокуренную самокрутку за бруствер.
- Ладно, пойдем, лейтенант, пора вам уже.
Мы вернулись в блиндаж, и я дал бойцам знак, что мы выдвигаемся. Кривоносов все так же стоял у стены. Он был невероятно напряжен и с видимым нетерпением ждал, когда мы отправимся. Лукин взялся лично проводить нас до замаскированного навеса, под которым стоял Виллис.
- Вот вам и машина нашлась, - с улыбкой сказал майор. - Но смотрите у меня, чтоб с возвратом! - добавил он, видимо, желая, чтобы фраза прозвучала по-отечески строго, но вышло почему-то довольно грустно. Майора выдавали глаза: они глядели задумчиво и печально, избегая смотреть нам прямо в лицо. Под конец он по очереди крепко пожал руки всем четверым и коротко бросил: "Езжайте!"
Коробков, который до войны работал в совхозе комбайнером, присел за руль, рядом с ним Юсупов со взведенным ППШ на перевес, а мы с Кривоносовым разместились сзади. Ехать было недалеко, сложность составлял только открытый участок местности на подъезде к машинно-тракторной станции, который немцы простреливали из минометов. Его нужно было проскочить как можно быстрее, чтобы они не засекли нас и не накрыли минами. Я напомнил об этом Коробкову, он кивнул и еще крепче стиснул рулевое колесо. Солнце ненадолго показалось сквозь серую пелену облаков, заставив меня слегка сощурится и надвинуть на лоб козырек фуражки. Ехали небыстро, дороги почти не было, приходилось все время петлять, объезжая глубокие воронки, оставленные авиационными бомбами.
Наконец, мы выехали на пустырь, в конце которого виднелись длинные корпуса МТС. Я хлопнул Коробкова по плечу, давая понять, чтобы он гнал что есть мочи. Мотор взревел, и машина рванула вперед, набирая скорость. Нас отчаянно подбрасывало на колдобинах, и я думал только о том, как бы не перевернуться. Однако Коробков достойно справлялся с управлением, ловко маневрируя между воронками и пропуская меж колес мелкие ямы. Тряска была неистовая, и я ждал, что вот-вот кто-нибудь из нас выпадет и кубарем покатится по земле. Но вот мы подъехали к кирпичным корпусам. Не сбавляя скорости, Коробков направил машину по узкому проезду между одноэтажными строениями. Тут путь нам преградила куча битого камня, обвалившегося со стен после обстрела. Машина с размаху ударилась об нее передним бампером, раздался протяжный скрежет царапавшего по днищу кирпича. С трудом продравшись сквозь препятствия, мы въехали во внутренний двор МТС.
Юсупов весело заулюлюкал и одобрительно потрепал Коробкова по шее. Мы остановились у самых построек, не выезжая на середину, чтобы машина была не сильно видна с воздуха на случай появления немецких "штук". Повсюду царило страшное запустение, напоминавшее о недавних ожесточенных боях. Здания были испещрены следами многочисленных артиллерийских ударов. Один из одноэтажных корпусов, где раньше располагались ремонтные мастерские, сильно обгорел, крыша кое-где провалилась. Посреди двора маячил остов разбитой осколочными снарядами полуторки. На дворе не было ни души.
Я велел Юсупову проверить впередистоящие строения и проход, ведущий к выезду со станции. Он, пригибаясь, засеменил короткими перебежками, держа перед собой автомат в полувытянутых руках. Мы присели за фрагментом кирпичной кладки, приготовили к бою оружие и стали ждать. Кривоносов был справа. Тут он привстал и впервые за все время обратился ко мне:
- Слышь, лейтенант, дай мне свой пистолет, а то неохота просто так тут подохнуть.
Я повернулся и только сейчас заметил, что его висящая у пояса кобура пуста.
- Не положено, - ответил я после секундного раздумья. - Оружие возьмете только в случае гибели большей части группы.
