Часть 2 А когда принц женится, ты станешь пеной морской. Г.Х. Андерсен Скоро стану пеной морской… Принц русалку не полюбил. Уж шумит в голове прибой, Океан объятья раскрыл. Океан… Мне не страшен он. В нём я плавала с детских лет. О душе я видела сон, Ведь у нас, говорят, душ нет… Поднималась куда-то ввысь Я в счастливом, радостном сне; В высоте, там огни зажглись И так сладостно было мне! Я б хотела поверить сну, Но должна уйти в глубину, Чтобы белую пеной стать, Никогда уже не страдать… Как зовёт меня Океан! Здесь мой дом. Он мне Богом дан! Часть 3. Дочь Воздуха И стала в сказке Андерсена русалочка дочерью Воздуха, которая должна обрести бессмертную душу, если свершит много добрых дел… Я бессмертную душу хочу обрести. Я, невидимая, над миром. Мне кого-то порой удаётся спасти В этом царстве, бренном и сиром. Я не знаю усталости. Только вперёд. Я услышу ангелов пенье И увижу: роза цветёт В небесах, даря наслажденье. 2015 г. Находка и добрые люди Нашла дитя в кустах сирени. Они цвели, благоухали. И бегали вокруг олени, И не было в лесу печали. В пелёнках белых, с бантом красным, Лежала дочь и улыбалась. И небо было ясным-ясным, И жизнь мне сказкою казалась. Медведь нам подарил коляску, Соткали белки одеяло, Лисица притащила маску, Ежиха чепчики связала. Так с мира доброго по нитке Собрали мы. Жизнь заиграла. Ксения Нагайцева Москва * * * за моим кабинетом, распластанным в десять окон, и за партой того загорелого парня в футболке, утонченный, как сон, просит хода немой Рубикон, и клубится, и колет глаза, как большие иголки; и за этим, и каждым студентом, забывшим тетрадь, за портретом и схемой ненужной английской науки, собирается память, славянская храбрая рать, мускулистые к небу вздымая красивые руки. да, они там стоят – за стеной, где языческий вождь смотрит вдаль, далеко за московское серое царство, и бушует в журнале фамилий бессмысленный дождь, и вином бродит в войске азартное это коварство; перейти или нет Рубикон: словно сон, где-то здесь, Рубикон – как рубин… эта точка в конце коридора, в кабинете, в который – как в яму – обязан залезть и дождаться конца для рабочего дня, как позора; и плестись, чтобы снова вернуться зачем-то туда, где коней удержать – у черты, у границ, у порога, чтоб увидеть, как точит копыта речная вода, под навесом столичного и ненавистного смога; и запутаться в этих примерах возможных сторон, у коллег – то ли шлем, то ли блещет под лампой корона, то ли после занятий случился внезапный, рубиновый сон, где клубилась вода переменчивого Рубикона. * * * что же замолчал ты и исчез? точки две расставлены над веком, между ними хмурый зреет лес, выращенный тусклым человеком. ты теперь в молитвах и беде. завтра всё изменится, но всё же эта ночь, как лес, и… Боже! Боже! как мне перейти его и где? если испугался, то молись посреди зверей больших и диких. прошепчу протяжно: «Появись!» и кора сойдёт с дубов великих. если вдруг обижен – онемей: пролечу не близко и сурово, и совьётся из земных корней дар тобой утерянного слова. если я заставлю – вновь придёшь, лес шумит и гнёт густые кроны. приманю на золочёный грош и воображаемые стоны. с этого момента будь в пути: завтра приползёшь больным и грустным из лесу, посаженным расти хмурым человеком – злым и тусклым… * * * Я встану вширь с опустевшим небом, На нём ничего не останется больше. А ты называешь это побегом В дремучие, мама, небесные рощи? Но если останутся лестницы в небо Пусты и нетронуты мною, то матерь Мне даст вместо золота, ткани и хлеба С собой самобраную лунную скатерть. И голод уйдёт, не останется грусти, И холод укроется ночью горячей, Славянская матерь уже не упустит Из колыбели над миром висячей, И выйду из рощи холодной, как память, Прозрачной от горя и очарований, Меня встретит мать… и ничто даже ранить Не сможет в конце этих долгих скитаний По светлым ступеням, по лестнице в небо – Она назовёт это «жизнью», и вместе Мы будем мечтать вновь о рощах и слепо Бродить снова с мамой на временном месте. |
