— Ты слишком романтичен, мой друг, — произнес Самандриэль, но чашку с чаем все-таки взял, — в наше время романтика — это излишне. Мы рождены для удовольствий и желаний. Как говорит Ричард.

— Не слушай Ричарда, — улыбнулся Кастиэль, — вернее, слушай, но не когда он говорит о желаниях и удовольствиях. Он пресытился всем так быстро, потому что не умеет видеть большего. Хватать и брать все подряд, что только попадет в поле зрения — это обычная жадность. А вот выбрать почти недосягаемый образ своих самых пламенных сновидений и медленно по кругу подходить к нему, смакуя каждый шаг, каждый момент общения и близости, это ли не самое приятное? — он держал уже руку Андри в своих двух и мягко поглаживал нежную кожу запястья.

— Это скучно, Кастиэль, — Андри забрал свою руку, возвращаясь к стакану с виски. Чай не впечатлял, — мы рождены гореть, а не тлеть. А это все — глупость.

— Я пойду с тобой на прием, — сказал Кастиэль.

Он слышал, про Кроули, не смотрел фотографии, но слышал, хоть и не хотел слышать. Но понятно одно, что Андри надо спасать. Ради такого Кастиэль и на прием пойдет, сцепив зубы, и будет стараться проводить с Самандриэлем как можно времени, чтоб влиять на него, вселять желание быть лучше, расти и совершенствоваться. А не предаваться пороку.

— А потом ты мне попозируешь, — улыбнулся Кас своему другу. — Хорошо? — он ненавязчиво погладил юношу по колену.

— Договорились, — кивнул Андри.

***

Оргии… Ричард Роман никогда их не любил. Делить своего партнера с кем-то еще было для него неприемлемым. Хотя поиметь за вечер он мог довольно много человек. Ему нравилось, когда его ублажают. Сам он о партнере заботился не особо.

А вот Самандриэль участию в оргиях отдавался самозабвенно. Ему нравилось, что несколько партнеров одновременно желают его. Он получал от этого чистый кайф. Сжимая пальцы на волосах белокурой девицы, что глубоко заглатывала его член и ощущая, как сзади несколько пальцев растягивают его, лаская внутри, он был на вершине блаженства. А еще он всегда занимал комнату с огромным зеркалом, чтобы наслаждаться этим зрелищем. Ласкающий его парнишка был хорош, чертовски хорош. Но даже он не мог сравниться с красотой самого Самандриэля. Парень провел языком по шее Новака, Андри застонал. Скорее от мысли, что еще совсем недавно этот язык вылизывал его изнутри, что парнишка, чьего имени он не помнил, был счастлив, когда так интимно ласкал Новака.

Дверь отворилась, и на пороге застыл Кастиэль, который потерял своего друга. Ему сказали, куда ушел Андри, но Милтон не хотел верить, что его нежный и чистый друг станет участвовать в таком. Самандриэль, увидев друга, улыбнулся, маня пальцем, предлагая присоединиться.

— Ты же хочешь, — прошептал он.

Кас лишь отчаянно отрицательно мотал головой, не в состоянии отвести взгляд, рассматривая действо, что происходило. Рассматривая все, каждую деталь и подробность и не желая ничего видеть одновременно.

— Нет, нет, только не ты, — он наконец отмер и бросился из комнаты прочь, прикрывая ладонью глаза. Натыкаясь на кого-то сослепу, отпихивая в сторону, он пробрался на улицу, где свежий воздух слегка помог ему придти в себя. Он махнул рукой подзывая такси, а когда упал на затертые сиденья обшарпанного авто, снова прикрыл лицо ладонями. По щекам текли слезы.

Андри чистый, невинный ангел, это все Ричард, однозначно Ричард. Зря он познакомил Андри с этим воплощением зла. Надо пойти к другу и спасти его. Завтра, точно, он навестит Самандриэля завтра и поговорит с ним, попробует достучаться.

Самандриэль лишь усмехнулся, глядя вслед Кастиэлю.

***

Кас не мог уснуть, утром в расстроенных чувствах долго сидел перед холстом и не мог даже изобразить самое простое. Все думал об Андри, об его несчастном друге, которого затянул в сети паук по имени Ричард Роман. Теперь его просвещенный и аристократичный друг не казался уж таким благородным. Теперь он виделся художнику в образах мрачных и опасных. Не мог он дождаться обеда, чтоб наконец поехать к Самандриэлю. Захватил переносной мольберт, краски, хоть почему-то не был уверен, что будет рисовать. Не тот настрой.

Долго стучал и звонил в дверь, пока Андри наконец не открыл.

— Как и договаривались, я пришел, — Кастиэль попытался скрыть беспокойство и мило улыбнуться.

— Заходи, — кивнул Самандриэль, — ты вчера так быстро сбежал. Виски? — он налил в два стакана, протягивая один Кастиэлю, который оставил свои вещи возле дивана и заинтересованно оглядывался.

— Эм, — Кас поколебался, глядя на выпивку, потом взял стакан и залпом выпил. Крякнул от сразу же вспыхнувшего горла. — Ох крепкое, — пробормотал он. — А у тебя ничего: уютно.

Кастиэль не видел своей картины, он думал, что Андри ее выставит по центру, чтоб она сразу бросалась в глаза. Ведь она ему так понравилась.

— Я не могу смотреть на такое, — проговорил Кастиэль со вздохом, — особенно когда ты… с ними. Друг мой, — он посмотрел на Андри, — тебе нужно поменьше общаться с Ричардом. Он уже добился всего, чего хотел, и может себе расслабляться как хочет. А у тебя впереди вся жизнь, тебе надо чем-то увлекаться, заниматься, достигать. Я готов тебе помочь.

— Мне не нужна помощь, и я не хочу слушать тебя. Мне нравится быть с Ричардом. С ним я сплю тоже.

Кастиэль враз как-то сгорбился, его взгляд заметался по комнате. Наверное, того, что Андри спит с Романом, можно было ожидать, но Кастиэлю показалось будто его ударили ножом в спину.

— А где моя картина? Я хочу ее увидеть, — потребовал он.

— Нет, — отчеканил Самандриэль, — теперь это моя картина. Ты не имеешь на нее прав.

— Конечно, твоя, — кивнул Кас удивленно, — я только посмотреть. Я думал, ты ее поставишь на самом видном месте, а ее и нет. Где она? Ты что ее спрятал? Она должна стоять в самой большой комнате, на нее должен правильно падать свет и… — художник обиженно и совершенно бестактно принялся заглядывать во все комнаты, пытаясь найти свой шедевр.

— Тебе лучше остановиться и покинуть мой дом, — Самандриэль остановил его перед дверью в кладовку, больно сжимая пальцы на плече друга, — я не шучу, Кастиэль, — взгляд Андри стал ледяным и даже злым.

— Ты засунул его в кладовку? — ахнул, догадавшись, какая комнатка за дверью, Кас, хватаясь за сердце. — Нет, я заберу его обратно, ты не достоин моего портрета. Я лучше его на выставку отдам.

— Я сказал тебе «Вон», — прошипел Самандриэль, в его глазах горел недобрый огонь, — ты его назад не получишь. Не заставляй меня применять силу.

— Ты испортил его? — Кастиэль, который как правило всегда тушевался, когда «нарывался» на агрессию или силу, на этот раз был полон праведного гнева и возмущения. — Признайся, я вложил в него свою душу, свою любовь и восхищение, а ты испортил его! Как ты мог, — Милтон рванулся из рук друга, распахнул дверь кладовки, кажется даже сорвал ее с хлипкого замка, так был раздосадован и зол.

Но то, что увидел Кастиэль на «испортил» не походило. Глаза портрета стали практически чёрными, милая улыбка стала походить на звериный оскал, казалось, что даже зубы стали острее. В уголке губы пролегла еле заметная морщинка.

— Запихнул в кладовку, тут наверное сыро, посмотри, что наделал, — все еще возмутился Кас, нащупывая выключатель и включая свет в кладовке, — краска наверное потекла и… — Он замолчал, лишь приблизился чуть ли не вплотную рассматривая полотно. Нет, холст был сух, не поврежден, идеален. А вот тот, кого Кастиэль рисовал с таким трепетом и восхищением, был уже совсем не тот. Никакой невинности, чистоты и внутренней красоты, которая проступала во внешности, не было. — Как это? Что это? — он шокировано повернулся к другу. — Я такого не рисовал. Андри, что это, ты видишь? — он дрожащими пальцами показал на глаза, на губы.

— Ты не должен был этого видеть. Мне жаль, — Самандриэль закрыл дверь в кладовку, — я тебя предупреждал, чтобы ты не лез. Но тебе нужно было. Зачем, Кастиэль?

— Ничего, ты не расстраивайся, — Кас словно бы не слышал, что сказал Андри, — я сейчас возьму краски, кисть, немного растворителя, — его пальцы коснулись холста, — я думаю, я смогу все вернуть и исправить. Такое ощущение, что на холсте не ты. А совершенное другой, злой человек. Даже не человек, а… Но это все моя фантазия. А если я не смогу исправить этот портрет, я новый нарисую, честно, — Кастиэль повернулся к другу. — Нарисую еще один, а этот можем уничтожить прямо сейчас.