Кроули не доводит дело до конца, ему мало послушного тела под ним. Он хочет другого. Вытаскивает член и переворачивает мальчишку на спину. Снова загребает сливок и обильно растирает по своему члену. Больно хватает за волосы заставляя слезть с кровати и ставит на колени перед собой. Так лучше, так сразу же его и без того раздутое зашкаливающее самомнение подскакивает выше небоскреба. Все стоят на коленях возле его ног, а он как король мира позволяет у себя сосать. Насаживает мальчишку ртом на свой член, до конца. Сочетание его органа и сладких сливок должно его порадовать. А потом Кроули даст ему шоколада, вот только придумает как.

— Я король, я здесь король, — говорит он просто так, чтоб слышать свой голос, продолжая в быстром темпе трахать мальчишку в рот, держа обеими руками за голову. — А ты можешь стать моим пажом, мой мальчик. Только будь паинькой и скушай все, что твое милосердное величество тебе вы…

На «величестве» со стоном бурно кончил. Андри кончает тоже, правда думает в этот момент о себе, лаская себя рукой. Кроули слишком увлечен собой, чтобы это заметить. Казалось бы — у Самандриэля и Кроули очень много общего. Но на деле… Новак знает, что лучше всех, что совершенен, а Фергюсон лишь пытается это доказать. Причем доказать довольно примитивным способом.

***

В кабинете Ричарда Андри появляется помятым и потрепанным только утром. Но зато с гордой улыбкой кладет на стол фотографии.

— Фергюсон настоящий извращенец. До сих пор все болит, — он садится в кресло, глядя на графин с виски.

Роман проявляет уважение и расположение к Андри, сперва наливает для него виски, а потом только рассматривает фото. Самандриэль был в маске, не забыл. На фотографиях Кроули что только не делал с несчастным парнишкой. В рот, и в задницу, заламывая руки, и явно чуть ли ни выдирая волосы. А Андри хорош, знал, где спрятал камеру и намеренно принимал самые несчастные позы. Он был великолепный актер и модель. Сам Роман такого вытворять с собой не позволил, хотя уж точно в паре поз поимел бы и Андри. Ричард доволен своим приобретением. Похоть — мерзкий порок, всегда играет против человека. Роман ему не поддаётся, он всегда знает когда и с кем можно себе позволить лишнего. Кроули же идиот, которому просто везло раньше.

— Те, кто предпочитают ничего не делать, ничего и не получают, — проговорил Роман, поднимая взгляд на Андри. Это все что он собирался прокомментировать по поводу состояния парня. — Неплохо, Андри. Весьма неплохо. Фергюсона мы, считай, утопили. Иди, отдыхай, завтра у нас много дел.

— Я готов на все, Ричард, чтобы вы были довольны, и мы получили то, что заслуживаем. Но не начнёт ли Амара задавать вопросов? Не загостился ли я?

— Андри, моя жена делает только то, что я ей скажу. Задавать вопросы не в ее компетенции. Но если ты хочешь жить отдельно, мы можем это устроить, — Ричард испытующе посмотрел на парня. — Ты хочешь этого?

— Дело не только в ней, но и в обществе. Они уже начинают шептаться. Я знаю, что тебе на них глубоко плевать, но на данный момент разве все не должно выглядеть пристойно? Ведь ты мог просто завалить Фергюсона, но считаешь, что лучше выглядеть со всех сторон ни причём?

— Да, — Ричард попивает виски, вольготно развалившись в своем кресле, и лениво смотрит на парня.

Он думал об этом, но не настолько полностью готов выпустить Андри на волю из своих рук и из-под своего постоянного влияния. Он внимательно изучил биографию парня и сразу выцепил те моменты, которые показались ему подозрительными. Вернее, на которые он указал своим людям, и они проверили все. Андри достаточно умен, чтоб попытаться выбраться наверх самому. Но он сможет это сделать медленно, проходя старательно все ступеньки. Но настолько ли парень хочет взлететь, чтоб быть честным с Романом? Или уже наличие самой этой черты у парня стоит под вопросом?

— Я хочу наслаждаться падениями «великих», — Ричард даже не гнушается показать пальцами «кавычки», — но не быть тем, кто делает подкоп под них. Меня же будут опасаться, напрягаться и настораживаться в моем обществе. А этого мне не нужно. Удары легче и приятнее наносить той жертве, которая не зажимает в страхе свои слабые места. — Будем работать вместе, но тайно? Никаких выходов вместе в свет? — он снова выражает уважение к собеседнику, предлагая вступить с ним в дискуссию.

— Я думаю, что достаточно просто не жить вместе. С другой стороны, можно пустить слезливую историю о том, как продюсер пытался использовать меня, лишить заработанных денег. Я же сирота, а ты спас меня и совершенно бескорыстно пригрел на груди. Ты всегда так мечтал о сыне, но пока у вас с Амарой не получилось? — предложил Самандриэль.

Ричард кивает, с удовольствием глядя на парня. Надо же сочетание настоящей внешней красоты и ума весьма редко встретишь, а уж если ко всему прочему добавить и огромное желание быть в элите — не человек, а сокровище. Кастиэль со своей аналогией с бриллиантом попал в точку.

— Отличная идея насчет гнусного продюсера и моего «сына». Не хочу с тобой расставаться, — усмехнулся Ричард. За его улыбкой много всего скрытого. — У меня слишком много планов, и ты в них играешь далеко не последнюю роль.

Самандриэль лишь улыбается. Он догадывается, что роль не всегда будет для него приятна, но он к этому готов.

========== Сделка ==========

— Репортеры достали, — раздраженно произнес Самандриэль, — знаешь, а это тяжело: постоянно играть роль жертвы, обиженной продюсером. А этот вопрос: «Правда ли, что на нашумевших фото в интернете с сенатором Фергюсоном вы?» Прошло уже две недели, а им все не умолкнуть, — Андри отшвырнул перчатки, наливая себе в стакан виски, — о чем ты хотел поговорить, Кастиэль? Идешь на прием к Ричарду?

Новак сел в кресло, закинув ногу на ногу. Он, конечно, немного преувеличивал — внимание к его персоне: любое внимание ему льстило. А уж роль жертвы и вовсе удавалась ему великолепно. При этом в каждой статье обязательно делали акцент на его красоте, которая привлекла жадного до денег Брэди. А уж какие фотографии печатались, а как великолепно смотрелся он, давая интервью. А фраза, которую бросил взбешенный Брэди, что он дрочил на свою модель, но не более. Она грела душу Новака.

— Я соскучился, — проговорил Кастиэль, жадным взглядом пытаясь охватить все малейшие нюансы внешности Самандриэля. Как ложится свет из окна на его волосы. Как подчеркивает цвет глаз серебристая рубашка. — Я тебе подарил твой портрет, увидев, как тебе он понравился. Но теперь мы редко видимся, и я ужасно скучаю. Милый мой Самандриэль, может ты согласишься попозировать мне еще раз? Я бы тогда с твоим портретом не расставался бы.

— Если бы ты чаще ходил на приемы — мы бы чаще виделись, — равнодушно пожал плечами Новак, — но я готов. Я все-таки съехал от Ричарда, чтобы не утомлять Амару шумихой. Между нами говоря — она в положении. Мы могли бы писать портрет у меня?

— Я очень люблю видеться с тобой, — улыбнулся Кастиэль, он уже заварил чай, к приходу Андри, и расставлял все на столике возле кресла. — Но не люблю видеть всех тех денежных мешков. Никакой утонченности и красоты, никого душевного тепла и обаяния. Но если ты хочешь, я пойду с тобой на прием. Ты же хочешь? — улыбнулся он, присаживаясь рядом с креслом на пуфик, оказываясь немного ниже Андри, но зато был так близко. — Чаю, мой друг?

— Ты же знаешь, что я предпочитаю виски, — отмахнулся Самандриэль, — ты мог бы пойти. А как же поучаствовать в оргии? Завалить дочку одного из толстосумов? Мы могли бы даже оказаться в одной постели, — усмехнулся Новак.

Он обожал восторг, влюбленность в глазах Милтона. Это будоражило и сводило с ума. Эта были не просто похоть и желание, которые обычно он видел в чужих глазах. Глазах, что буквально поедали его тело. Это было возвышенное, всепоглощающее чувство. Душа Кастиэля принадлежала Андри. И это было невероятно.

— А если я тебе в чай добавлю немного рома? — улыбнулся Кастиэль, — попробуй это вкусно. — Он протянул чашку с блюдцем Самандриэлю. — Меня не интересуют ничьи дочки, — пожал дальше плечами он. И добавил слегка смущенно, но очень уверенно в каждом своем слове: — И оказаться с тобой в постели я бы предпочел не в доме Ричарда в спальнях, пропахших пороком и потом. А в уютной квартире, где пахнет домом и чистотой, на посыпанном лепестками цветов ложе, зажечь свечи, потушить свет. И любить друг друга нежно и ласково до самого утра. А потом рисовать тебя полдня, когда ты спишь весь расслабленный и счастливый.