А если намеренно промахнуться? Стрела войдет в землю у его ног, и мальчишка убежит. А вдруг не убежит, а бросится на нее? Или еще хуже - поднимет тревогу, и тогда вся их миссия провалится. Ками отсюда очень легко может всадить хоть в мизинце от его сапога, но что толку? Ей надо убивать, они пришли за этим.

Она навела на шею. Вот сейчас полетит болт, пробьет мальчику горло, он свалится, захрипит. Может, подрыгается. Потом посмотрит на нее... Его глаза уже перед ней стояли! Нет, надо наповал. Прицелилась в лоб. Как раз удобно: он открытый, пробор рыжих волос ровно посередине. Мальчик просто рухнет, а голубые глаза так и останутся широко смотреть в небо.

Лучше бы она никогда не училась стрелять из арбалета.

К ней подполз Шрай, они втроем уже разделались со своими.

- О, какой у тебя юнец, - прошептал командующий. - У нас наоборот старики были. Орденцы совершенно не ожидали здесь нападения, вот и оставили самых негодных солдат - стариков и детей.

- Лучше бы у меня тут стоял старик, - пробормотала Ками.

Она соврала, выстрелить в старика ей бы оказалось так же тяжело. Вспомнила бы своего деда, князя Регемьяра, после смерти которого десять дней проплакала. Да и вообще, глядя на любого человека, она бы кого-нибудь вспомнила. Или нет, но не выстрелила бы все равно.

- Он - наш враг, - сказал Шрай.

Она понимала, но одно дело враг, что топчет твою землю и убивает твою семью, а другое - послушник-мальчишка, его и в орден-то отдали наверняка для того, чтобы остальная семья могла прокормиться.

- Ну.

Он действительно враг, и настоящая княжна тут бы не раздумывала. На все бы пошла ради Салира. Ведь салирцы и славятся своей храбростью, а Ками - дочь их повелителя. Почему же Восьмирукая сделала ее такой нерешительной?!

- Давай уже.

Мальчик увидел кружащего под серой пеленой сокола, поднял на птицу голову, улыбнулся. Верно, он еще совсем недавно стрелял из рогатки по пичугам.

- Вот, задрал голову, целься в шею. Стало очень удобно, даже ты попадешь.

Да она сама знает, что не промахнется. Кто скажет, сколько еще продлится война? Сколько у Ками еще впереди убийств? А может, орден двинется в Салир, и ей нужно будет защищать родную землю? Хватит ли ей духу выстрелить во врага там?

- Долго еще телиться будешь?

А если салирцы сами отправятся спасать Сафарраш от ордена? Как же она тогда станет сражаться? Она же должна подавать пример, она - Ками эн-Салир! Враги убивали и снова убивали ее солдат, сотника Илмара, ее дядю. Но то были враги, а не этот мальчик... Когда она бежала по крышам из замка, клялась, что вернется с салирцами за местью, изничтожит сафаршей, за все поквитается. И вот же сафарш прямо сейчас стоит перед ней, в семидесяти шагах, она совершенно точно не промахнется... Так хватит ли ей все-таки духу защитить Салир? Когда к ним придут с мечом. Или не сможет выстрелить и там? Восьмирукая, почему ты создала ее такой слабой?! Это же сафарш! Ками отложила арбалет и заплакала.

Никакая она не княжна. Некняжна она - и все тут.

38

Необычайные и труднообъяснимые вещи происходили с Элденом. Властелин прогуляется по галереям, спустится в сад, пройдет запретными для нижайших тропами. И там, в тени орешника, вдохнув щекочущий аромат ирисов, вдруг услышит вкрадчивый шепот:

- Привет.

Вздрогнет, отойдет не медля от колдовского то ли древа, может, даже и цветка. Минует аллею черешен, свернет к пруду, и там ивы прошелестят ему, нежно вложат в ухо свое незатейливое послание:

- Привет.

Быстрым шагом Элден покинет сад, поднимется по устеленной расписным ковром лестнице, прислушиваясь, остановится подле окованной дубовой двери. И то ли вековой дух дерева, металла, а то и камня холодных стен замка едва слышно, но отчетливо, будто кующий хрупкий браслет молоточек, пустит по галереям имя. Отражаясь от заплесневелых бурых кирпичей, прошивая заскорузлые занавеси, проскакав по сколотым ступеням пропахшей сеном Малой пристройки, слоги соберутся у ног властелина:

- Эл-де-не.

Он отшатнется, взойдет на башню Первого После, почует только свистящий ветер. Глубоко вздохнет, спустится в опочивальню, и там свежие подушки с вышитыми заглавными буквами властелинова имени и властелинова рода прошуршат давно заготовленные слова:

- Не бойся.

Элден мысленно прикажет голосу убираться, мотнет головой, как отгоняющий назойливую муху зверь. А потом успокоит взволнованную Эми:

"Не переживай, малыш. Просто чешется голова. Это всего-навсего вши".

Она стояла перед ним в атласном платьице аквамаринового отлива, белые лилии густо переплетались на ткани, они совсем как барашки волн неспокойного океана. Он поцеловал ее, и океан зашумел громче, вознес его и утопил в себе. Как прекрасно, что этот голос отступает, когда он обнимает Эми, пересчитывает губами милые конопушки, окунает нос в шелковистые пряди.

Только бы голос не был тем, что страшило Элдена! Он помнил о судьбах себе подобных счастливчиков, приходящих в мир раз в двадцать лет. Кто-то помер от преждевременной старости, а кто-то обезумел и либо убил себя - даже не умышленно, а по собственному умопомрачению, - либо окончательно превратился в неразумное животное. Неужели и его ждет столь горькая участь? Он слишком много поднял мертвых, однако отныне он может быть сам себе хозяином. И не только себе - властелином для всех. Никаких выборов нового князя Сафарраша и всей Ишири, конечно, не состоится, негоже разоряться на подобную чепуху. В Ночь Вечной Жизни солдаты Кейварта и Дираиша, золотой возраст - от двадцати до тридцати пяти, вырезали также и всех неугодных баронов, могущих пойти против нового властелина.

А у властелина забот предостаточно. Сегодня утром Элден встречает посольство из Сад-Вешта, а вечером является перед верноподданными сафаршами.

Трапезная зала была полна. Воеводы, сотники, преклоненные бароны, вештаки сидели за массивным столом под довольно низко висящими бронзовыми светильниками. За коваными решетками трех каминов мерно колыхалось оранжевое пламя, дровишки, верно, трещали, но те звуки сливались с всеобщим гвалтом.

- Мы можем всех утихомирить, - произнес сидящий по левую руку от Элдена Кейварт.

- Не надо, я хочу стать им добрым повелителем.

Некнязь Лик вяло ковырялся пальцами в своем блюде. Его взгляд был обращен не на печеного ягненка с морковью, розмарином, луком и чесночно-лимонным соусом, а на сидящего напротив Дираиша. Воевода, наоборот, уже успел попробовать и ягненка, и фазана, и кроличий суп, а сейчас, набив полные щеки, измазав губы и запятнав высокий воротник, пережевывал утку. Элден смекнул, какие мысли - точнее, какого рода мысли! - снедают юного некнязя. Властелин подозвал его к себе.

Лик оправил брошь - гадюку, сжимающую смоляную косу умащенных волос, и направился к властелину. Навушник Годзир потянулся за некнязем.

- Мой повелитель, - поклонился Лик.

Элден кивнул, но сперва обратился не к нему, а к его спутнику:

- Достопочтенный Годзире! Вы уже отведали лафортийских омаров? Рекомендую, и не медлите, а то растащат! Взгляните, как быстро пустеет блюдо!

- А, понимаю, - улыбнулся старик. - Что ж, оставлю вас наедине.

Прежде, чем уйти, Годзир глянул исподлобья на властелина. Глаза навушника сверкнули.

- Как тебе княжеские яства? - Элден начал издалека. - Я смотрю, ты почти не ешь.

- Долгий путь из Сад-Вешта. - Лик нервно кашлянул. - Нездоровится с дороги.

- А я думаю, причина в другом. - Властелин отхлебнул пряного взвара из инкрустированной аметистами чаши. На мгновение горячий пар окутал лицо Элдена, гвоздика с корицей пощекотали в ноздрях.

- Вы... вы провели обряд, знаю, восемь из десяти на успех... но... я боюсь оставшихся двух. Боюсь, что родится новый Дираиш.