— Это твое? — интересуется Рэй, перебираясь на руки к Кайло. Она прячется в его объятиях, жмется с трогательной для той, кому засадили кулаком по скуле накануне, доверчивостью. И указывает на маску, висящую над кроватью. — Какая... красивая.

Какая уродливая, хочется перебить ее Хаксу. Стертые края, покоробленные от времени и пожара, эта дрянь принадлежала Скайуокерам, только не Кайло. Нет, она Энакина, того самого чокнутого душителя и пиромана, который чуть не прикончил всю свою семью.

Так что да, досталась Рену по праву, скалится по ночам из темноты, охраняя кошмары.

— Ага, — он даже позволяет ей привстать, дотронуться до святыни, невесомыми прикосновениями оглаживая исцарапанные кривые глазницы.

И это его заводит, еще как заводит — в ответ Кайло нажимает на опухшую лодыжку. Сдавливает пальцами, заставляя Рэй морщиться, балансируя на другой ноге. Он подается вперед и трется щекой о ее колени, оскаливая зубы перед новым заходом.

Солнце за сломанными, беспомощно обвисшими жалюзи багровеет, а значит, немного осталось.

Ночь уже близко, понимает Хакс, выдираясь из вязкости замкнутого мирка, заполненного этими двоими. И беда в том, что ему самому некуда спрятаться.

Он вылетает за дверь так быстро, что это напоминает жалкое бегство, и в ушах слышится раскатистый смех Рена.

Хакс возвращается в сумерках.

Давится вечерней прохладой, прячется на пролете между их с Реном последним этажом, где больше нет других комнат — у племянника директора все самое лучшее.

И наконец сдирает повязки, расчесывает зажившие царапины снова, новое поверх старого. И с каждым кругом — ногти, кожа, боль — зуд до локтей становится тише, а сквозь звенящую пелену пробивается другой вой.

Гремит музыка, на весь пятый, слава богу, что выходной, хотя не то чтобы Рена это когда-то волновало.

И слегка глушит стоны и вскрики Рэй, доносящиеся из-под двери.

Та еще дергается под Реном, придавленная к полу, даже делает попытки выбраться, но ее беспомощное трепыхание — он с легкостью раздавит ее, если захочет — только возбуждает Кайло. И того не смущает возвращение Хакса, его вообще ничем не взять, он даже поднимает ладонь в знак приветствия, а затем подхватывает Рэй за бедра и сильнее насаживает на свой член.

— Смотри, кто вернулся, малышка... Поздоровайся с Хаксом.

И она что-то стонет в ответ, а сбитая скула кровит, пачкая искривленное гримасой наслаждения тонкое лицо.

Приходится переступить через их тела, сплетенные вместе, чтобы добраться до спасительного островка собственной кровати, но Хакс все еще видит их — обнаженная спина Кайло блестит от пота, слышит их хриплые стоны в унисон, и по комнате плывет терпкий запах возбуждения.

От этого никуда не деться.

И он принимается терзать запястья, загоняя остриженные ногти как можно глубже.

Рен успокаивается спустя бесконечные полчаса, вытрахав из Рэй остатки сознания, сползает с нее и распластывается по полу рядом, занимая последнее свободное место. Хрипло дышит, затягиваясь так глубоко, что принимается кашлять, сбивает пепел куда-то в сторону и с весельем во взгляде рассматривает Хакса.

— Ты знаешь, — после секса в нем нет ничего, кроме сытого удовлетворения, приправленного ядом, — однажды я его чуть не трахнул, — он обращается к Рэй, и та вяло шевелится, прижимаясь к Кайло, прячет свое лицо на его груди, но слушает. Прекрасно все слышит.

— Хотел прибить его нахрен, а потом подумал, а какая разница, можно же и так... Помнишь, Хакс? Помнишь, что ты сделал?

Кайло все смеется, задыхаясь от дыма, докуривает до фильтра и гасит о пол, вычерчивая кривую полосу.

— Он сбежал, — наигранно громко шепчет он Рэй. — Но дело в том...

Дело в том, и Хакс знает это, лучше остальных, кто переступал порог этой комнаты, кто хоть раз в жизни оставался с этим ублюдком наедине, что...

— ... что от этого не сбежать. Все возвращаются, — гладит Кайло Рэй по волосам, и его пальцы спускаются ниже, рисуя узоры на расправленных крыльями лопатках. — Как ты, например, и он. Как все.

Едкий дым лезет в глаза, вызывая резь до слез.

А ночью Рэй перебирается к Хаксу, скользит с одной постели на другую, звеня тонкой цепочкой, вернувшейся на свое законное место. И Хакс обреченно подставляет ей ладонь, ловя в темноте, чтобы не ударилась о угол. Укрывает их с головой, хотя ему все еще так жарко, что вот-вот сгорит.

Она оставляет прохладный след от ладоней на лбу, на щеках, на шее, и ловит дыхание своим ртом, втягивая с еле слышным свистом.

— Не... — он пытается остановить ее руку, настырно протискивающую вниз, к резинке пижамных штанов, потому что смотреть — это одно. Но за одно прикосновение Кайло убьет его на месте. — Не надо...

От Рэй еще пахнет Реном, его потом, но этот запах слегка сбивает другой, свежий, исходящий от его собственной рубашки, все еще накинутой поверх голого тела.

Но она только качает головой, и ее волосы щекочут нос.

Ее пальцы безошибочно находят член и скользят вверх-вниз, постепенно наращивая темп. Слишком уж хорошо для непорочного ангела, свалившегося на чью-то голову из-за одной ошибки в списках.

— Ты не понимаешь, — одним движением Рэй сбивает покрывало вниз, к ногам, возвращая остатки воздуха и белеющий в темноте оскал маски на стене напротив. — Он знает.

Она скользит, упираясь коленями, вжимается так, что на мгновение он чувствует все ее острые косточки. И крылья ребер, впившиеся в его живот.

Сама облизывает его пальцы и направляет вниз между нежных складочек, прикладывая к клитору, нажимает и отпускает. И задает нужный ритм, достаточно жесткий и быстрый, чтобы догнать его.

Хакс сдавленно стонет под ее острыми зубами, впивающимися в кожу, под влажным языком, под щекочущим покрывалом из волос. Под пальцами, стискивающими его член, и где-то на грани между оргазмом и беспамятством он слышит другой стон. Не его, куда ниже, он несется из темноты и накрывает с головой, а Рэй захлебывается, насаживаясь на его руку.

В три часа, точно по какому-то неслышному звонку будильника, Кайло подрывается в темноте. Он размахивает руками, воет что-то нечленораздельное, скрипит зубами, а затем, найдя то единственное, что может его успокоить, кидается на Рэй. Кусает ее за шею, за плечи с такой силой, что та подвывает в ответ, но и не собирается отпускать.

— Вот так, — всхлипывает она, вцепливаясь в его волосы, чтобы хоть как-то ослабить хватку, — подожди... Хакс...

А он уже рыщет по столу, сбивая в темноте все, что плохо стоит. Или лежит.

Таблетки должны быть там, как обычно, но сейчас проще наткнуться на иглу, загнанную в угол, чем на знакомый блистер.

— Где они? — она должна была видеть их накануне. Потому что приступы повторяются каждую ночь, и если Рэй выдержала вчерашнее, то только потому что Рен наглотался их до тошноты.

— Джинсы, — стонет она, а затем вскидывается, выдираясь из кольца рук, и кровать ходуном ходит, хорошо хоть к полу намертво привинчена. Что-то трещит, и Хакс понимает, это Рэй — она раздает Кайло пощечины, сухие, хлесткие, одну за другой, хотя другой бы на ее месте сбежал.

И дело не в цепи, можно и ногу отгрызть в крайнем случае.

Она наматывает ему на шею цепь, от которой теперь куда больше толку, зажимает так, что Рен хрипит, выгибаясь.

— Держи, — вдвоем они обхватывают Кайло, удерживая голову. Размыкают сведенные приступом челюсти, загоняя в рот таблетки.

И тот все еще бьется, рвется, напоминая безумца, каким был еще один из рода Скайуокеров.

А затем затихает, обмякнув в руках.

Они с Рэй валятся рядом, обессиленные, вымотанные, только в этот раз, понимает Хакс, все было куда проще. Все живы, никто более-менее не пострадал.

Они справились. Больше никакого лазарета.

Он так и засыпает, прислонившись головой к плечу Кайло, ухватившись одной рукой за Рэй, чтобы та — будто мало цепи, обмотанной вокруг ножки кровати — никуда не делась. И ее пальцы, улегшиеся поверх воспаленного запястья, холодят раздраженную кожу, унимая непрестанный зуд.