— Обещаю, — он даже усмехнулся, кивнув, и насмешка исказила его лицо. — Однажды.

Это слово — однажды — Кайло любил больше всего.

На его языке оно означало никогда.

— Я не ребенок, дерись со мной, как с ними! — Рэй отскочила в сторону и пригнулась, вызывая одобрительные хлопки со стороны рыцарей. Они любили наблюдать за ее с Кайло тренировками. Иногда выходили сами в круг, но им так же было запрещено причинять ей вред.

В первый раз она чуть не запнулась о собственные ноги, когда он понесся на нее, с деревянным мечом наперевес. Это было достаточно жутко, куда хуже прогулок по сарлаччьим гнездовищам или вечерней работы в кантине, среди пьяных головорезов.

Упасть она не успела. Кайло подхватил ее, потянул на себя, удержав над деревянным настилом.

— Ни царапины, малышка. Помнишь наш уговор?

Ни единой с тех пор. Рыцари могли бить друг друга, ломать руки-ноги, останавливать с помощью Силы, пару раз Тетхису Рену доставалось световым мечом, и эти ожоги тот носил с достоинством. Рэй это не касалось.

Она была словно дочь Императора, с которой требовалось сдувать пылинки, чтобы те даже нечаянно не оцарапали ее.

— Тебе не нужно подставлять шею под удары, Рэй! — он снова атаковал, в этот раз легонько касаясь плеча деревянным острием. — Ускользай. Используй Силу, в конце концов, если не получается с мозгами.

Рыцари захохотали и захлопали снова, уже не ей, и Рэй стремительно развернулась, показывая им перенятым у них же жестом, куда следует пойти всяким хаттовым ублюдкам.

И получила еще раз, по заднице.

— Ты мертва, — остановился Кайло, укладывая деревянный меч на плечо. — Ни мозгов, ни Силы. Как я и говорил, жалкое зрелище.

Жалкое? Жалкое?! Он относился к ней словно к хрустальному сосуду, наполненному ценной водой.

Она не выдержала, заорала, будто маленькая, обиженная девочка, подхватив свой шест, и принялась лупить его. Лупить по воздуху, потому что удары вязко тонули в Силе. Бешенство, неконтролируемая ярость захватили целиком, напоенные кислым запахом пота и грязной крови — ее крови.

— Я ненавижу тебя! — вопила Рэй, все еще сражаясь с воздухом, а Кайло ловко уворачивался от каждого, даже самого очевидного столкновения. Она била, он думал, предвидел ее ходы. — Ненавижу-у-у! — оно пришло само.

Странное ощущение наполненности сосуда, только не водой, чем-то более значимым. Вода утоляла жажду, это же — пьянило крепче настоек Тетхиса, прошлось по пальцам, усиливая хват. По спине, заставляя выпрямиться и выдохнуть. Она и была сосудом все это время, но поняла только сейчас. — Получай!

Последний удар прошел сквозь Силу, словно вибро-нож через плоть, мягко, даже легко, и врезался концом шеста в солнечное сплетение.

Только вот задохнулась она.

Это было внезапно. Рэй дернулась и оступилась, схватившись за живот, не понимая, почему ей так больно.

Кайло остановился вместе с ней. Он тоже выглядел неестественно. Напряженно.

Рыцари повскакивали со своих мест, но он остановил их взмахом ладони. Держась все так же прямо, точно сейбер проглотил, Кайло подошел к скорчившейся на деревянном настиле Рэй и опустился рядом.

Лицо его было бледным, а глаза могли прожечь дыру, только это уже и не требовалось. В животе точно песчаная сколопендра жила, вгрызшись во внутренности, она терзала изнутри.

— З-з-за что? — еле выдохнула Рэй. — Как так? — она ведь попала по Рену, почему вышло, что они разделили эту боль. Что он сделал с нею.

— Ты понимаешь теперь, малышка, — не обращая внимания на застывшие фигуры рыцарей неподалеку, Кайло лег рядом с ней, свернувшись в точно такой же позе, подтянув колени к подбородку, словно громадный ребенок. — Вот почему я просил — ни единой царапины.

Рэй не плакала даже, когда он приложил ладонь к животу и надавил, лишь усиливая агонию. Слезы струились по лицу, запах пота, ее грязной крови, протекшей сквозь белье, был невыносимым, но она не плакала.

Этот урок она выучила сразу — ее монстр ненавидел боль.

Рэй научилась не спрашивать Кайло, где он проводит большинство своего времени и почему ее существование должно оставаться в секрете.

Даже рыцари Рен, все, особенно Анхсен-е-мин, вели себя так, словно она была обузой для них всех. Может, перестали видеть в ней ребенка, которого следует опекать?

Но отголоски его жизни, той, другой, она чувствовала на себе сполна даже в его отсутствие.

Боль от невидимых ран, пыток приходила к ней по ночам, терзая до изнеможения. Тот, кто истязал Кайло, делал это с умением, растягивая агонию на долгие часы. Может, в этом и был смысл ее жизни — оттягивать часть боли на себя? Быть вещью, пригодной для использования?

Глубокие раны — тень от них — возникали на спине, перекрещиваясь, чесались, словно Рэй искусали слепые мошки, а затем уходили.

Кайло никогда не говорил об этом. Ни разу, даже когда она попыталась спросить.

— Однажды, малышка, — он все еще звал ее так, уже не дитя, но еще малышка, — ты поможешь мне. Ты сделаешь все, что я попрошу, ведь так? — Кайло умел быть ласковым, если хотел. — Ради меня. Ради нас.

Только из-за одного этого слова Рэй могла бы вырвать свое сердце и вынести ему на осколках блюда, чтобы кормить с руки.

— Хорошо, — он ведь был ее монстром. Ее.

Но по ночам, коротким и душным, наполненным соленой влагой от моря внизу скал, он больше не стоял рядом с ее постелью. Подождав, пока Рэй уснет, или притворится, что уже спит, Кайло возвращался к Анхсен, единственной из рыцарей Рен, что не была мужчиной.

То, что чувствовал один, всегда доставалось и другому. Рэй могла предугадать — за долю секунды — когда Кайло причиняли боль. Это же относилось и к наслаждению. Соль от морского ветра оседала на языке, оставалась испариной на висках, когда она задыхалась, ворочаясь в постели.

Это было ощущение чужих рук на теле, мягких прикосновений, острых зубов и звонких шлепков и шепота. Острого, болезненного голода, что возникал в низу живота, сводил ноги, но не приносил удовлетворения. Рэй пробовала все — засыпать раньше, требовать у дроидов дозу снотворного, сбегать к воде, чтобы там до изнеможения сражаться с волнами, чувствуя, как напряжение высасывает все ее силы, медитировать...

Пока не сдалась однажды, прибегнув к равноценной мести. Она знала, что делать — ее тело знало само — а основное она подсмотрела у Кайло.

Женщинам нравилась нежность — он приносил с собой боль, до стонов и выкрученных запястий в кандалах. Они ждали ласку, но им доставалась боль, та самая, которой не хватило на нее. Им он приносил щедрые дары в виде свернутых кольцом плетей, напоминавших песчаных змей. Он возносил молитвы расцветающим на коже узорам из синевы — по предплечьям и бедрам. В полукружиях следов от ногтей запекалась кровь, царапины раскрашивали спину Анхсен вязью, и она стонала еще сильнее.

А Рэй подслушивала, подсматривала, была на его и ее месте одновременно. И зарываясь в покрывала, она вела по груди, обводя ореолы сосков, представляя, что это больше не ее рука. Облизывала пальцы, растирая клитор до боли, стискивала колени.

Наслаждение Кайло укрыло ее с головы до ног, пеленой, запечатывая последний вдох, оставшийся в горле, последний вымученный стон, последнее содрогание.

Она отдала это ему, потерявшись между телами — своим и тем, что на один короткий миг принадлежало ей.

Наутро Кайло улетел в спешке, даже не взглянув на Рэй.

Этот урок был самым болезненным — он не желал ее.

Не только он не хотел видеть Рэй, рыцари Рен забыли ее.

Теперь они не улыбались ей при встрече, даже Тетхис, с которым Рэй пыталась неуклюже флиртовать, всегда отвечавший ей приветливо, а иногда необидно подтрунивал, смотрел на нее как на пустое место.

— Я стер память о тебе, маленькая, — объяснил Кайло, надевая шлем. Теперь он тренировал ее так, чтобы Рэй больше не видела его лица, не смотрела в глаза. И все же в нем было больше от человека, эгоистичного, переменчивого, чем от монстра. — Они больше не знают тебя, для них ты ничто. Для всего мира ты, — его голос сменился сухим безжизненным треском, а руки ухватили обмотанный тряпками деревянный меч, — ничто. Нападай.