— Спасибо, Рен, — она подбирает ноги, поднимается, балансируя на гребаном парапете, узкой полоске, шириной с ладонь, и идет по нему. Направляясь к Бену.

А он замирает с ужасом, когда она перестает улыбаться и всерьез прикидывает, допрыгнет ли, переберется с одного балкона на другой. Будто умеет летать.

— Не смей! — вырывается у него. Единственное, что он может сказать, оборвав испуганные возгласы ее друзей, уговаривающие Рэй вернуться обратно, пока она не сломала себе шею. — Отстань от меня! Просто... отвали! — он кричит это, стиснув кулаки, так, что ногти в мясо впились. Чтобы остановить ее прежде, чем она доберется до него, чем увидит настоящего.

Дело не в ней и не в ее безопасности. Дело в нем, все в нем.

Но она отшатывается назад, будто ее ударили наотмашь. Ее подхватывают на руки друзья, и Бен видит, что она вся трясется. От смеха. Или наоборот.

— Я всего лишь пошутила, идиот, — вырывается она из кольца прикосновений и прячется в доме, хлопнув дверью.

— Какого хера, чувак? Ты что вообще сказал, да ты... Она же... — тут же заводится негр. — Мудила ты!

— Тише, Финн, — успокаивают его девушка и молчаливый парень. — Просто затк...

— Вы слышали, что он сказал?

— А ты тоже хочешь поговорить? Ну так иди сюда. Чего ты... — кулаки чешутся, встать и надавать по роже. Но да, он же не может, он же беспомощный калека.

Кое-как эти двое выталкивают своего горящего друга прочь с балкона, оставляя Бена одного.

— Пошли бы вы все... нахуй, — он подкатывается к самому краю, разглядывая темноту внизу. Это второй этаж, ты уже себе ничего больше не сломаешь, идиот.

А жаль.

Ему казалось, что это все прошло, пропало после сеансов, но сейчас он не может двинуть ни рукой, ни ногой, его тело стиснуло, сдавило со всех сторон, и пахнет паленой плотью. Он знает, что это занимается его одежда, его волосы горят.

Он снова оказывается внутри раскаленной клетки машины, и из нее никак не выбраться.

Рядом с ним, уложенный солдатиком в этом железном гробу догорает отец, и Бен практически видит, как лопается кожа, расползаясь окровавленными пластами, как он кричит, немо, кричит, чтобы Бен убирался, спасался, пока может.

— Пап!

Он кричит в ответ, так же немо, раздирая горло, задыхаясь. Кричит и кричит...

... пока на лоб не опускается что-то холодное.

Мокрое, и по лицу, губам, шее ползут струйки воды, соленой, отвратительно-тепловатой.

И Бен открывает глаза.

Это Рэй.

Она здесь, в его комнате, стоит, склонившись над ним, хрупкий силуэт в свете ночника, и в глазах плещется дикий ужас.

— Ты... кричал, — наконец произносит она. Убирает руку, в которой зажато что-то перекрученное, потемневшее от морской воды — ее майка? — Кто-то стучал в дверь. Я не открыла. Это... это не мое дело.

Она делает шаг назад, к приоткрытой двери на балкон, откуда скорее всего и попала сюда. По воздуху?

— Как ты... — шепчет Бен. Из горла выходит лишь тихий свист, похоже, он сорвал голос. —Сюда...

— Лестница, я положила лестницу между... — она машет руками, показывая, — между балконами. И все.

— Уходи, — просит он.

Среди темноты пустой, слишком пустой комнаты она кажется такой маленькой. Потерянной. И растерянной.

— Да. Самое время, — дергается уголок ее рта огорченно.

Но ей же нельзя так просто уйти. Рано или поздно вся эта секретная хрень заканчивается.

Рэй оборачивается и натыкается коленом на инвалидную коляску. Шипит, потирая ушиб, а потом замирает. Поняв, что это такое.

— Так вот в чем все дело, — она не смотрит на него, только в сторону, и со своей постели Бен видит только ее профиль, удивительно красивый, не подходящий этому месту. — Ясно.

Она все так же медленно, будто сквозь воду, идет к балконной двери. Останавливается в проеме.

— Ты мог бы сказать мне, знаешь. Рен.

Он не видит, как она уходит, он не знает, когда это происходит, здесь и сейчас, или раньше. Может, он все еще внутри кошмара, может, кошмар — это и есть реальность.

Помнит он только темноту. Разбитую о стену ночную лампу. И боль. В пальцах.

Она забрасывает байк и всю неделю просто бегает по утрам.

Жара стоит неимоверная, и ее лицо, шея, плечи лоснятся от пота, и на старой майке темные круги. И вид, будто она собралась добраться до финишной черты, до конца света, до Луны прямо сейчас. В ушах затычки, так что она не слышит, как ей сигналят машины, она вряд ли замечает остальной мир в такие моменты.

На его дом она вообще не смотрит, будто его стерло с лица земли одним ударом. Расплавленной звезды, молнией, ураганом сдуло — нет его и все.

Ему больше незачем прятаться, и он выезжает с матерью, сидя на переднем сидении, уставившись вперед, будто там нет ускоряющегося полотна дороги. Нет вообще ничего.

— Не желаешь пристегнуться? — искоса смотрит на него Лея.

Прикусив язык, Бен тянется за ремнем и демонстративно щелкает замком.

— Все?

Они могут кататься до ночи по округе, пока не сожгут весь бензин, Рэй не оглянется. Где-то их реальности разминулись.

— Все.

Дэмерон впервые за два с половиной года закуривает, деля с Хаксом одну сигарету на двоих, что еще более удивительно, потому что они же только ядом плюются друг в друга. И севшим голосом сообщает, что это, наверное, херня, магия или психосоматика.

А когда Бена пускают в бассейн — от воды еще больше несет хлоркой, потому что жара неимоверная — у него дергаются ступни.

— Нихуя себе... — Хакс выглядит так, будто сожрал кота, а потом выблевал где-то по пути, но он такой всегда, когда пытается улыбаться. Ему идет. — А я не говорил, что костыли помогают кадрить девчонок? Нет? — херовые у него шутки, но сейчас действительно немного смешно.

Бен отпускает руки, загребая ими тепловатую воду, и это все равно, что плыть. Хоть куда-то.

Ему разрешают ходить понемногу, разрабатывая деревянные мышцы, и со стороны он выглядит еще хуже, чем когда катался себе на инвалидной коляске. Тогда хоть меньше места занимал. И просто сидел.

Но железные обручи, оцепившие ноги, не только делают из него железного мудилу из детской сказки, но действительно поддерживают.

Хотя на пляж он выезжает все равно с помпой, взяв за компанию Хакса и Дэмерона. Пока один плещется в воде,а другой прячется под зонтом, изображая вампира, застигнутого инквизицией, Бен пробует ходить по песку. Босиком, конечно, хоть ощущения вообще почти никакие. Он может запросто — что и делает к концу первого дня — раскроить себе ступню об острый скол раковины, и хоть бы хны. Крови больше, чем паники, а Хакс замечает, что эту ногу никто и так не собирался спасать, так что можно резать сразу.

Рэй и ее компания тусуются поодаль, у них свои тенты от солнца, сетка для волейбола, ящик со льдом и мороженым, это Бен в бинокле видит. У них весело, и их музыка доносится даже досюда.

— Выпендрежники, — фыркает Хакс. — Вот включил бы я что-нибудь приличное, тоже позавидовали бы.

Под приличным он имеет в виду старую добрую классику, но ей не место на пляже, и Дэмерон тайком шепчет Бену на ухо, что в следующий раз они едут вдвоем, или только после тщательной инспекции вещей.

Когда Бен добирается до воды, скрипя, еле переставляя гудящие ноги, у него вся спина буквально горит от чужих взглядов. Ее там тоже есть, он уверен. Хоть сейчас она не отворачивается.

А заканчивается все...

Заканчивается все дождем.

Он сидит на балконе, скрестив ноги, вытянув их на парапет, и не потому, что это смотрится круто, а потому что они все еще адски болят. Но боль — удивительное дело — делает его жизнь менее однообразной.

И когда начинается дождь, Бен не двигается с места. Наверное, стоило бы взять зонт, или вернуться в комнату, но он продолжает смотреть на серую пелену, надвигающуюся с запада. Она смешивает цвета — белый и синий, она вытягивается к самой земле, с каждой секундой только набирая силу, пока не превращается в самый настоящий ливень.