У Рэй больше нет сердца, даже если когда-то оно и существовало. В тот момент, когда она пожалела его, впервые, дотянувшись сквозь пространство через Нить. Не сказав ни слова о том, что его простили, она баюкала Кайло в своих невидимых объятиях, позволяя ему кричать и выть, словно раненому зверю, она целовала его лицо, залитое слезами, забирая боль. Но теперь вместо него только черная пустота, протяни руку — и пальцы провалятся. Им больше не за что ухватиться.

У Рэй больше нет прошлого. Джакку канула в вечность во время второго удара по повстанцам, разорвалась на куски, выпотрошенным песочным шариком. Заполненным болью испуганного ребенка, брошенного в одиночестве в незнакомом месте. Оборвав последние нити знаний о том, кто был ее семьей. Вместо этого есть Кайло.

И когда она выходит из тени, тонкая, маленькая, напряженная словно струна, протягивая руки и открывая свое объятие, он больше не может отступить.

Ее голос он слышит внутри головы:

— Вместе мы победим, Кайло. Время пришло.

От последнего из кровавой гвардии остается лишь длинный синий след, тянущийся прочь из тронного зала, второй протеже застывшим взглядом, обжигающе ледяным, как сам Старкиллер, пялится в потолок, и его тело напоминает искромсанный манекен, а Сноук... Сноук больше не кажется довольным.

— Ты глупец! Ты умрешь, как и все остальные... Как вся твоя семья, как та маленькая пустынная крыса, которую ты захотел приручить, потому что...

Но он впервые не прав. Потому что теперь их двое. Кайло и Рэй за его плечом.

Она скользит как тень, как сама Тьма, и клинок ее брызжет алым. Сила, заключенная внутри, взятая взаймы у того, кто по-настоящему влюблен, делает ее такой... настоящей. Живой.

А Сноука последним в горе из мертвецов.

— Он твой, Кайло. Как ты и хотел, — Рэй ни к чему залитый кровью опустевший трон, ни к чему власть, ни к чему слава и почести. — Все теперь твое, — и она усаживается у его ног, приникая щекой к теплому колену в самой верной и искренней ласке.

У этой Рэй больше нет ничего. Ни тела, ни жизни, только воспоминания, вырванные из истории, спутанные, иногда ненастоящие. Но сейчас... она хотя бы рядом.

====== Basement (Рэй/Рен) ======

Комментарий к Basement (Рэй/Рен) Мой любимый сорт Стокгольма, неотвратимый как айсберг, потопивший Титаник.

И да, предвосхищая самый важный вопрос, да. Да, это он.

В качестве саунда отлично подойдет Sicario ost, ну или практически канонный

Jóhann Jóhannsson – The Priest's Basement

Jóhann Jóhannsson – The Search Party

Все было как тогда.

Рэй могла сказать это, даже не открывая глаза. Тишина перестала быть просто тишиной, наполнившись вязкостью, забившейся в уши. Воздух казался на вкус как сухая пустыня, колкая, жаркая. И узлом закрутившаяся майка насквозь пропиталась потом, влажно липла к спине, вызывая новые волны дрожи. И запах... Этот запах Рэй могла бы распознать среди множества остальных, он намертво въелся в память — горечь и химичность, что-то ненастоящее, что-то искусственное.

Запах его перчаток, когда он зажимал ей рот.

Она лежала привычно тихо, не шевелясь, стараясь дышать как можно реже, и не могла угомонить колотящееся сердце.

Оно стучало так громко, словно собиралось разбиться о ребра, словно ему плевать было на опасность, на страх. Ее сердце существовало само по себе.

Это все было ненастоящим. Просто кошмаром, еще одним кошмаром, от которых она надеялась избавиться уже через пару месяцев терапии, но он преследовал ее куда дольше.

Разве?

— Рэй... — она не слышала его голос, скорее почувствовала. И прикосновение к щеке, омерзительно-нежное, оно должно было напоминать ласку, но воспринималось хуже побоев. Потому что оно было искренним. — Моя Рэй.

А затем ощущение — иллюзорное, совсем ненастоящее, но все же такое живое — плотной перчатки, улегшейся на рту, плотно обхватывая его, не давая кричать, стонать или даже вздохнуть — исчезло.

Прошло разом, оставив только последнее эхо крика, когда Рэй вскочила с постели, запутавшись в простынях, понимая, что она все еще не может замолчать. Ее крик был бесконечным, как и кошмар, из которого она — через столько лет — все еще не могла сбежать.

Она переехала сюда неслучайно. За окнами — плотные ставни, надежные, небольшие, чтобы нельзя было влезть посреди ночи — всегда горели огни. Магазин работал круглосуточно, и для кого-то разноцветные пятна неона, поблескивающие на мокром асфальте, шум подъезжавших машин, вечные голоса, часто пьяные, грубые, могли показаться самым настоящим кошмаром. Но для Рэй гул за окнами стал привычным, надежным спутником по ночам, когда она лежала с закрытыми глазами и пыталась убедить себя поспать еще немного. Он словно укутывал ее в многослойное одеяло, доказывая, что она действительно еще жива. Что существует. Что свободна.

Днем же здесь было даже здорово. Все подоконники Рэй заставила растениями, и они, зеленые, свежие, лениво трепыхались от каждого порыва ветра, напоминая маленький, почти карманный лес.

В квартирке можно было спрятаться. Множество шкафов, потайных секций, даже чулан — все это давало хоть какое-то чувство надежности. Вместе с двойной дверью, устанавливал которую Финн, припахав еще и Дэмерона, потому что в одиночку ему было скучно.

В квартире не было ни единого свободного пятачка, на котором не лежало что-то. Книги, альбомы. Все стены Рэй увешала постерами, все полки заложила всякой дребеденью с Ебэя, только бы ее новое жилье не напоминало ей подвал.

Она поклялась тогда, себе, но в первую очередь своему последнему психотерапевту, курирующему ее после похищения, что она больше никогда не вернется обратно.

Она будет жить по-своему. У нее будет новый дом, свой, небольшой и защищенный. У нее будут друзья, однажды — возможно — кот или собака, хотя пока что Рэй наслаждалась общением с Дэмероновским лабрадором, и он уже начинал считать ее за хозяйку. Хотя Биби просто любил всех, облаивая только откровенных негодяев.

И работа.

Хвала небесам и доброте владельца магазина, та оказалась совсем рядом. В прямом смысле, рукой подать.

Было еще одно важное дело, и с ним, как раз сегодня, не стоило затягивать.

Рэй накинула на плечи ветровку — к обеду обещали самый настоящий ливень — и глянула на себя в зеркало.

Она никогда не понимала, что он в ней нашел. В ней не было ничего... необычного, прекрасного.

Разве что улыбка, Финн как-то сказал, что когда Рэй улыбалась, то выглядела словно солнце. Нестерпимо яркое, теплое солнце, свет которого мог растопить любой лед на свете.

Но при нем она никогда не улыбалась.

Он тоже.

На улицу она выбралась уже к тому моменту, когда начал накрапывать дождик, еще несильный, летний, огляделась по сторонам, осмотрела машину и только потом села в нее и завела мотор.

Папка на соседнем сидении казалась сейчас единственно-ярким пятном в море серого — небо и асфальт слились в одно целое. Как жаль, что ее нельзя было выбросить за окно.

В участке было тихо, наверное, сегодня оказался не самый плохой день. Или наоборот, подумала Рэй, заглянув в кабинет Финна.

Того тоже не оказалось на месте. Вообще-то он все еще числился стажером, но после дела Рэй его, как и остальных участников спасательной операции, повысили. Даже кабинет дали, хоть он больше напоминал чулан.

Но спас ее не он. Рэй отчетливо помнила тот момент. Наверное, он так сильно врезался в ее память, что убрать его не смогли ни сеансы с психологами, ни психотерапевт и ее гипноз позже.

Тогда тоже шел дожь, сильный, холодный. Рэй не видела его, сначала. Только чувствовала. Потеки воды по щекам, голове, мокрые пятна на одежде, которые безостановочно терли ее пальцы. Автоматически. Вряд ли она вообще соображала в тот момент.

Ее вынесли из подвала на руках. Ноги были слишком слабые, да и сама Рэй не верила, что сможет сделать эти чертовы шестьдесят три шага по ступенькам наверх из своей клетки. Она знала их наизусть, каждую из ступенек, ощупывая их по ночам, когда он уходил. Надеялась, что однажды он просто забудет закрыть дверь.