Теперь у Рима не осталось воинов, способных сражаться, за исключением тех, кто охранял сам Вечный город; но Ганнибал был по-прежнему далек от исполнения своей мечты – уничтожения республики. Его главное оружие, великолепная испанская и североафриканская конница (слонов в ней почти не осталось – несчастные животные пали жертвами италийских холодов и сырости), было бесполезным против крепостных стен. С другой стороны, Ганнибала вдохновляла надежда на то, что его брат – еще один Гасдрубал – может собрать дома новое войско, на сей раз со всеми необходимыми осадными машинами, и вскоре присоединится к нему. Поэтому он отвел своих воинов через горы к Капуе – на ту пору второму по величине городу Италии, выказавшему удивительное дружелюбие к завоевателям, – и стал дожидаться прибытия подкреплений.
Ждать пришлось очень долго, потому что Гасдрубал столкнулся с немалыми трудностями. Римляне, воспользовавшись отсутствием Ганнибала, всего через несколько месяцев после ухода Ганнибала из Испании вторглись на Иберийский полуостров; двумя легионами и 15 000 человек во вспомогательных силах командовал молодой полководец по имени Гней Корнелий Сципион, к которому вскоре присоединился его брат Публий. Прямым следствием этого вторжения стало длительное противостояние между римлянами и карфагенянами, которое завершилось утверждением римского присутствия в Испании (ему было суждено продлиться шесть столетий). После кончины обоих Сципионов в 211 году сменил родич, тоже Публий, который после недолгой осады захватил Картахену. С взятием столицы испанской колонии карфагеняне утратили боевой дух, и в 206 году последний из них покинул полуостров.
Будучи вынужден воевать с римлянами в Испании, Гасдрубал попросту не мог набрать войско для помощи своему брату – вплоть до 206 года, когда он понял, что побежден. В следующем году, впрочем, он все-таки выступил в поход, через южную Францию и через Альпы, не подозревая о грядущей катастрофе; на реке Метавр, недалеко от Анконы, его встретило римское войско, буквально растоптавшее карфагенян. Ганнибал узнал о случившемся, когда в его лагерь под Капуей доставили отрубленную голову брата. Он провел в Италии еще четыре года, хотя разумнее было бы вернуться домой, ибо по всему Средиземноморью молодой Публий Сципион уже перешел в наступление.
В 204 году Сципион высадился на побережье Северной Африки, в Утике, менее чем в двадцати милях к западу от Карфагена, разгромил 20-тысячные местные силы и занял плацдарм на побережье Тунисского залива, угрожая Карфагену. Весной 203 года Ганнибал, серьезно обеспокоенный ситуацией, поспешил в Карфаген и в следующем году вывел против римлян войско численностью 37 000 мужчин пехотинцев и восемьдесят слонов. Решающее сражение произошло у поселения Зама, где после долгой и упорной схватки Ганнибал потерпел единственное крупное поражение в своей необыкновенной карьере. Победа римлян была полной. Им досталась вся Испания: Карфаген официально отказался от Пиренейского полуострова. Сам Ганнибал, который чудом избежал смерти на поле боя, прожил до 183 года, когда он принял яд, чтобы избежать пленения ненавистным врагом. Что касается победителя Сципиона, того удостоили вполне заслуженного почетного прозвища Африканский. Именно он, а не кто-либо другой среди его соотечественников, сделал все для того, чтобы Рим, а не Карфаген, был властелином Средиземноморья в последующие столетия.
В ходе Второй Пунической войны принадлежавшая римлянам Сицилия служила критически важной преградой, отделявшей Ганнибала в Италии от источника подкреплений и снабжения в Карфагене. Также она представляла собой отличный «трамплин» для набегов на Африку (из Лилибеи) и на Италию (из Мессины). Пока был жив Гиерон, римляне не испытывали никаких сложностей, однако после его смерти в 215 году все изменилось. Внук и наследник старого тирана Иероним заключил договор с Карфагеном; пускай он почти сразу после этого был убит, Сиракузы продолжали держать сторону Карфагена. Римляне прислали войско под командованием полководца Марцелла, который осадил город; но два года осады не позволили ни захватить Сиракузы, ни даже прекратить снабжение города по морю карфагенскими судами. Причиной этих неудач был, похоже, один-единственный человек, математик и физик Архимед, который, храня большую часть жизни верность проримски настроенному Гиерону, ныне поставил свои таланты и навыки на службу Карфагену. Среди его многочисленных изобретений был «Архимедов коготь», своего рода рычаг с длинной перекладиной, на конце которой крепился громадный металлический крюк. Этот «коготь» опускали на вражеский корабль, а затем снова поднимали, выхватывая корабль из воды. Другое изобретение – о нем, правда, упоминает лишь римский писатель Лукиан, живший во втором веке нашей эры, – заключалось в применении хитроумной конструкции из бронзовых или медных пластин, предназначенной для фокусировки лучей солнца на вражеских кораблях[32]. Но даже Архимед не обладал способностью творить чудеса, и в конце концов, в 212 году до нашей эры, Сиракузы пали. Марцелл, как говорят, сразу же призвал к себе великого механика, но тот, когда за ним пришел посланец, попросил подождать, пока он решит очередную головоломку. Возможно, солдат не понял этой просьбы – и убил Архимеда на месте. Нам известно, что Сиракузы разграбили и что Архимеда не было среди уцелевших горожан.
Могила Архимеда, на которой, согласно его завещанию, установили небольших размеров сферу и цилиндр, оставалась в запустении и вскоре скрылась под расползшимися по развалинам города растениями. Но сто тридцать семь лет спустя ее отыскали – и сделал это Марк Туллий Цицерон.
Когда я был квестором, я отыскал в Сиракузах его могилу, со всех сторон заросшую терновником, словно изгородью, потому что сиракузяне совсем забыли о ней, словно ее и нет… И вот, осматривая местность близ Акрагантских ворот, где очень много гробниц и могил, я приметил маленькую колонну, чуть-чуть возвышавшуюся из зарослей, на которой были очертания шара и цилиндра. Тотчас я сказал сиракузянам – со мной были первейшие граждане города, – что этого-то, видимо, я и ищу. Они послали косарей и расчистили место. Когда доступ к нему открылся, мы подошли к основанию памятника. Там была и надпись, но концы ее строчек стерлись от времени почти наполовину. Вот до какой степени славнейший, а некогда и ученейший греческий город позабыл памятник умнейшему из своих граждан…[33]
Если Марцелл действительно вмешался, успешно или нет, в судьбу Архимеда, такие его действия были, мягко говоря, нехарактерными для победителей. Разграбление захваченного города считалось обычным делом и ожидалось; с другой стороны, Марцелл вывез из Сиракуз практически все, что имело хоть какую-то художественную ценность. Из храма вынесли статуи и бюсты, из общественных и частных зданий изъяли фрески. Именно тогда, по мнению Тита Ливия, глаза римлян узрели великолепие греческого искусства. Не исключено, что так все и было; но жители Сиракуз разгневались настолько, что в 210 году – когда, кстати, римский консул Марк Валериан поведал сенату, что «ни единого карфагенянина не осталось на Сицилии», – им удалось убедить Рим заменить Марцелла. Сенат, похоже, был рад прислушаться к этой мольбе: Марцелл в самом Риме вызывал не меньшую антипатию, чем на Сицилии. Ему отказали в триумфе, который по обычаю полагался бы полководцу, захватившему Сиракузы; пришлось удовольствоваться простой «овацией», что он посчитал за оскорбление. С его карьерой, словом, было покончено, и он это понимал.
Пунические войны стали нелегким испытанием. Несколько раз они ставили Римскую республику фактически на грань катастрофы и унесли жизни 200 000 или даже 300 000 римлян и их союзников. А за узкой полосой моря продолжал стоять Карфаген, город с населением в три четверти миллиона человек, оправлявшийся от недавнего поражения с почти пугающей скоростью: для всякого римлянина-патриота это было горькое напоминание, упрек и предупреждение. Терпеть присутствие столь сильного соперника не представлялось возможным. «Delenda est Carthage» – «Карфаген должен быть разрушен»; эти слова Катон Старший повторял в конце каждой своей речи в сенате, и в итоге они сделались лейтмотивом римских действий. Вопрос заключался лишь в том, как это осуществить. Наконец в 151 году до нашей эры нашелся предлог: карфагеняне готовились защищать свой город от бесчинств местного вождя, а Рим решил воспользоваться этой совершенно естественной реакцией как поводом к войне и в 149 году высадил войско в Северной Африке. На сей раз карфагеняне безоговорочно капитулировали – но потом услышали римские условия: их город будет полностью разрушен, жителям не позволят селиться ближе десяти миль от моря. Потрясенные, они решили сопротивляться. Результатом стала изматывающая двухлетняя осада, после которой, в 146 году, состоялось то самое разрушение, каковым грозили римляне; они не оставили от города и камня на камне. Катона послушались: Карфаген был разрушен.
