Никколо Макиавелли, автор «Государя», откуда взяты эти строки, был человеком, которого непросто шокировать; но даже он соглашался с тем, что Агафокл зашел слишком далеко. Агафокл не скрывал того обстоятельства, что его отец был иммигрантом-гончаром и растил сына как преемника в своем ремесле. Тут нет ничего удивительного: в конце четвертого столетия до нашей эры восточная Сицилия являлась крупным производителем глиняной посуды, и многие из тех, кто был занят в этом производстве, вполне могли считаться художниками, а не ремесленниками. Но профессиональные гончары, сколь угодно выдающиеся, как правило, все-таки не становились военными командирами; можно предположить, что отец Агафокла отчасти напоминал Джозайю Веджвуда, то есть был успешным предпринимателем, руководившим «фабрикой», где применялся рабский труд. Родившийся в 361 году до нашей эры, Агафокл в возрасте двадцати восьми лет женился на богатой вдове и последующие пятнадцать лет вел жизнь, если воспользоваться позднейшим термином, кондотьера, солдата удачи; только в 317 году, в возрасте сорока четырех лет, он подошел с отрядом наемников к городским воротам Сиракуз. Его приход совпал с тщательно спланированным народным восстанием в городе; за время и после этого восстания, по словам Диодора, около 10 000 горожан убили или изгнали. Затем Агафокл созвал народное собрание – или то, что от него осталось, – которое надлежащим образом наделило его верховными полномочиями.

Тимолеонт был олигархом, Агафокл же – человеком из народа. Даже после массовых убийств в Сиракузах его, похоже, продолжали считать одним из своих; нам даже говорят, что он не нуждался в телохранителях, такова была его популярность в городе. В других поселениях Сицилии его ненавидели и боялись, а он постепенно распространял и укреплял свою власть над островом. Война с Карфагеном виделась неизбежной, и в 311 году Акрагант избежал гибели, только когда карфагенский полководец Гамилькар нанес сиракузянам серьезное поражение в битве у реки Гимера[26]; реакция Агафокла оказалась неожиданной – и дерзкой. Оставив Сиракузы на своего брата Антандера, он 14 августа 310 года покинул гавань с шестьюдесятью кораблями, на борту которых было 14 000 воинов, и высадился на мысе Бон – это крайняя северо-восточная оконечность Туниса – шесть дней спустя. Он стал первым европейцем, который вторгся в Северную Африку.

Таким образом, сложилась любопытная ситуация. И Сиракузы, и Карфаген имели теперь вражескую армию у своих ворот. Гамилькару пришлось отослать значительную часть своих сил на защиту родного города, вследствие чего он очутился в уязвимом положении. Антандер внезапно напал на него и взял Гамилькара в плен; несчастного полководца пытали и умертвили, его отрубленную голову отправили Агафоклу в Африку. Сам же Агафокл, с другой стороны, добился некоторых успехов, опустошая и грабя богатые, практически беззащитные территории между мысом Бон и Карфагеном; однако он сознавал, что не сможет захватить крупный город с теми силами, которые были в его распоряжении, и потому всячески стремился пополнить войско.

Александр Великий, который умер в возрасте тридцати трех лет всего тринадцатью годами ранее, оставил свою огромную империю на милость соратников-военачальников; один из них, по имени Офелл, сделался правителем Киренаики, области, что протянулась на тысячи миль вдоль побережья на востоке (на месте нынешней Ливии). Несмотря на разделявшее их расстояние, Агафокл связался с Офеллом и предложил объединить усилия и совместно объявить войну Карфагену. После победы, которая практически не вызывала сомнений, Офеллу должна была отойти вся Северная Африка, а Сицилия признавалась владением Сиракуз. Офелл охотно принял это предложение, собрал войско – 10 000 пехотинцев и неизвестное количество конницы и колесниц – и двинулся на Карфаген.

Любой, кто когда-либо путешествовал по суше из Бенгази в Тунис, знает, что, пока дорога не свернет на север вдоль тунисского побережья, взору предстают тысячи миль совершенно безликого пейзажа, скучнейшего во всем Средиземноморье. Когда Офелл наконец добрался до места встречи, его воины были физически истощены, а сам правитель, скорее всего, пребывал не в лучшем расположении духа. Но для Агафокла это не имело значения: тот почти сразу распорядился убить Офелла, по-видимому, рассчитывая присвоить прибывшее войско себе. Кампания началась достаточно хорошо, удалось захватить небольшую финикийскую колонию Утика и поселение Гиппон-Акра (современная Бизерта); но Карфаген, к ярости Агафокла, оставался неприступным, и полководец все еще обдумывал свои следующие шаги, когда, в начале 307 года, вспыхнуло общее восстание греческих полисов на Сицилии (во главе с Акрагантом). Это событие вынудило Агафокла срочно возвратиться в Сиракузы. Он подавил мятеж с уже привычной нам жестокостью и вновь вернулся в Африку – где наемники, которым давно не платили, были готовы взбунтоваться. Африканская авантюра на сем завершилась. Не было иного выхода, кроме как заключить мир с Карфагеном, – что Агафокл скрепя сердце и сделал в 306 году, а затем отправился на Сицилию, наводить порядок в собственном доме.

Два года спустя Агафокл совершил поступок, на который не отваживались предыдущие тираны, – он принял царский титул. Не приходится сомневаться в том, что для многих его зрелых годами подданных этот поступок показался святотатственным, – однако времена изменились. В новом эллинистическом мире, который возник после смерти Александра, по крайней мере двое его бывших военачальников, Птолемей в Египте и Селевк в Малой Азии и Месопотамии, провозгласили себя царями; если Агафокл собирался вести дела с этими монархами на равных, ему надлежало последовать их примеру.

Агафокл умер в 289 году до нашей эры. Кое-кто полагал, что кончина наступила по естественным причинам, но намного больше людей верило тому, что его будто бы отравил собственный внук Архагат, желавший сменить деда на троне. Это желание не сбылось, началась, как почти всегда случалось, полная анархия. Сицилию вновь принялись раздирать на части мелкие тираны – один из них, Финтий из Акраганта, разрушил Гелу в 282 году, полностью стер город с лица земли на добрые пятнадцать столетий[27]. Затем он двинулся на Сиракузы, но потерпел поражение; сиракузяне неразумно устремились в погоню за ним в западной части острова, и карфагеняне, опасаясь утратить свои сицилийские территории, не преминули вмешаться. Словом, война возобновилась.

Теперь к ней присоединился новый захватчик – еще один авантюрист, возможно, но также человек, какого Сицилия еще не знала. Царь Пирр был чрезвычайно амбициозным правителем Эпира и уверял, что ведет свой род от Ахилла и Геракла. В 280 году до нашей эры он обратил свое внимание на Италию, большая часть которой уже попала под власть Рима. Но город Тарент, современный Таранто на подъеме итальянского «сапога», оказывал римлянам упорное сопротивление и обратился к Пирру за помощью. Лучшего предлога Пирру и не требовалось. Он выступил во главе 20-тысячного войска[28], встретил римлян у близлежавшей Гераклеи и победил – но, что называется, едва-едва: его собственные потери были почти такими же, как потери врага. Плутарх рассказывает:

Говорят, что Пирр заметил какому-то человеку, радовавшемуся победе: «Если мы одержим еще одну победу над римлянами, то окончательно погибнем». Погибла большая часть войска, которое он привез с собой, и почти все его приближенные и полководцы… кроме того он видел, что пыл его местных союзников остыл, в то время как вражеский лагерь быстро пополняется людьми, словно они притекают из какого-то бьющего в Риме неиссякаемого источника, и что после всех поражений римляне не пали духом, но гнев лишь приумножил их упорство[29].