Стол был накрыт на четверых, и Гончар, прежде чем сесть на плюшевый диван, вопросительно глянул на Тандерса.

— К нам присоединятся мои подружки, — сказал преподобный. — Ведь ты не станешь возражать?

— Мне все равно.

— Вот и отлично. Потому что им-то как раз не все равно, с кем обедать. Приличного человека не так легко встретить, особенно здесь.

— Ты говорил, что после обеда мы пойдем в…

— Да-да, — перебил его Тандерс. — Только не произноси это ужасное слово. Мы пойдем к твоему другу. Открывай вино. Мы с тобой особые гости, и прислуга не будет стоять у нас за спиной.

Вино оказалось легким и терпким. Гончар собирался его только пригубить, но не удержался и залпом осушил бокал. "Как-то странно получается, — подумал он. — В двух кварталах отсюда мой друг сидит в тюремной камере. Моя невеста прячется в горах от грабителей и насильников. А я сижу в уютном кабинете, пью вкусное вино и жду проституток. И мне не хочется никуда уходить, вот что странно".

Негритенок вкатил на тележке целую гору сверкающей посуды. Из-под крышек сочился одуряющий аромат тушеного мяса. Гончар едва дождался, когда Тандерс выложит на его тарелку огромный кусок. Он был готов рвать эту розовую плоть руками и с трудом заставил себя взяться за нож и вилку.

— С тобой нельзя ходить на важные приемы, — сказал преподобный. — Ты ешь слишком быстро. Даже быстрее, чем я. А как раз из-за этого я тоже не бываю на приемах. Туда все приходят сытыми. А я ходил, чтобы пожрать на дармовщинку. В молодости я вечно страдал от голода.

В кабинет бесшумно вошел невысокий седой человек в строгом черном костюме.

— С тех пор ты не изменился, Джек Тандерс, — сказал он.

Преподобный встал, подавая ему руку:

— Привет, старина. Позволь представить тебе моего друга Стивена из Техаса.

— Привет, Стив. Я привык, что меня называют "шериф Дагган". Но для тебя я — Мартин.

— Мартин, у нас к тебе дело, — без предисловий начал Тандерс. — Друг Стивена сидит в твоей кутузке. Когда ты устроишь нам свидание?

— Хоть сейчас.

— Сейчас мы заняты. А вот через пару часов, по дороге к Натали, мы заглянем в твою обитель мрака в печали.

— Хотите занести передачу? Я распоряжусь, на кухне соберут пакет.

— Ты смотришь в корень, старина. Посидишь с нами?

Дагган поморщился:

— С моей язвой? Я уже неделю сижу на отварной рыбе и рисовых котлетах. Извини, но мне больно даже смотреть на ваше вино и жареное мясо. Увидимся в конторе, там и поговорим.

Он вышел. Тандерс наполнил бокалы:

— Выпьем за здоровье наших друзей. За тех, кто сидит в тюрьмах, и за тех, кто в этих тюрьмах работает. Еще неизвестно, кому из них приходится хуже.

— Что он говорил насчет кухни?

— Ты разве не понял? Ведь Мартин — хозяин этого заведения. На шерифское жалованье трудно прожить в городе. А ресторан и пай в игорном доме обеспечат ему спокойную старость. Когда-то мы начинали это дело втроем. Я, Билл и Мартин. Гостиница, ресторан, казино. Все на высшем уровне, не хуже, чем в Мемфисе или Чикаго. Я выдавал идеи и привлекал нужных людей, Билл находил деньги, а Мартин обеспечивал безопасность. Это были золотые семидесятые годы… Скажи, Стивен, в твоей жизни были золотые годы? Чем ты занимался в семидесятых, когда все кинулись в большой бизнес? Земельными спекуляциями? Железными дорогами? Поставками в армию? Или выкачивал денежки из южан?

— У меня была лесопилка. — Гончар задумчиво покачивал бокал, глядя, как пурпурная волна скользит по стеклу. — Я построил ее на пустом месте.

— На пустом месте? Надеюсь, ты не распускал бревна ручной пилой?

— Нет. Я снял паровую машину с затонувшего парохода.

— Гениально. — Тандерс налил себе и поднял бокал. — За паровую машину!

— А потом вокруг лесопилки вырос целый город, — продолжал Гончар. — Я ездил по Дакоте, нарезая земельные участки. Охотился на бизонов и медведей. Растил сыновей. Да, то было золотое время, семидесятые…

— А хочешь, я расскажу тебе про того парня, которого застрелили в Вайоминге? Про Стивена Питерса?

— Расскажи.

Лицо Тандерса покрылось розовыми пятнами. Облизывая губы, он отодвинул тарелку и оперся локтями на стол. "Быстро же его развезло, — беспокойно подумал Степан. — Как бы не отключился. Не пойду же я к шерифу без него. Или пойду?" — Так вот, Стивен Питерс — это Робин Гуд из Небраски. Он грабил богатых и раздавал деньги бедным. Когда-то у него была ферма, но по его земле прошла железная дорога. Он не хотел уходить со своей земли ни за какие деньги, и тогда рельсовые магнаты наняли бандитов. Те напали на ферму Питерса. Он, один, уложил девятерых, но в том бою погибли его мать, жена и оба маленьких сына. Тогда Питерс сам поджег свою ферму и скрылся. С тех пор он начал грабить поезда и банки, принадлежащие той самой железнодорожной компании. И он не оставлял себе ни цента, раздавая все деньги фермерам и каждому встречному, кто был одет победнее.

— Я слышал то же самое про Джессе Джеймса и его братьев, — сказал Гончар.

— Верно, — кивнул Тандерс. — То же говорят и про Сэма Басса, и еще про десяток таких же Робин Гудов. Разница только в том, что Басса уже два года нет в живых. Приятель по имени Джим Мерфи сдал его техасским рейнджерам. Про Джеймса и Питерса только рассказывают, а о Сэме уже поют песни. Не слышал?

— Нет.

— Еще услышишь. Придет время, о нем напишут романы, как про Хоакина Мурьету. Читал "Жизнь и приключения"?

— Я даже газет не читаю.

— Вот это правильно! — Смеясь, Тандерс откупорил новую бутылку. — Газет читать не надо, там сплошное вранье. Но в романах вранья еще больше. Ведь этого Мурьеты на самом-то деле не было. Я знал Джона Риджа, который все это выдумал. Попались ему полицейские сводки по Калифорнии. Весна 1853 года. Некий испано-язычный преступник совершил несколько дерзких ограблений и был убит в перестрелке. Все. Больше никаких данных. Что делает Ридж? Он берет самую распространенную на калифорнийских приисках мексиканскую фамилию. Там каждый третий был Мурьета. Затем Ридж дает своему детищу стартовый капитал в виде трагической предыстории. Гнусные англоязычные старатели насилуют невесту Мурьеты, вешают его брата, а самого героя избивают до полусмерти. Очнувшись, он начинает мстить. Месть — весьма привлекательный мотив для любого преступления. Читатель простит герою-мстителю любую жестокость, потому что сам ставит себя на его место. Но при этом Мурьета сохраняет гуманность и благородство, поэтому его любят все, с кем он встречается на своем кровавом пути. Вот такая замечательная книжка. Ридж был уверен, что она будет хорошо продаваться, особенно на Востоке, и не ошибся.

— Не ожидал, что романтические сказки могут быть популярными среди американцев, — сказал Гончар.

— Сказки — плохой товар. Лучше всего продаются мифы. Стивен, эта страна живет мифами.

— Миф и сказка — это одно и то же.

— Не совсем. Сказка не притворяется правдой. А миф выдает себя за истину. Тот, кто верит сказкам, — дурачок. А тот, кто не верит в миф, — враг общества, потому что это общество живет мифами. О свободе и равенстве, о прогрессе и цивилизации. Все это мифы. Они больше всего боятся разоблачения, поэтому все время обрастают новыми мифами, вспомогательными, которые должны подтвердить основной миф. Это называется идеология. Ридж не просто сочинил новую сказку, нет, он создал новый миф. Он написал повесть, которая считалась почти документальной. Реальным людям хочется читать про реальных людей. Вот увидишь, когда с Джеймсом будет покончено, книжка о нем разлетится огромными тиражами. Жалко, что ты не тот Питерс, которого убили… То есть я хотел сказать…

— Мне вот ничуточки не жалко, — рассмеялся Степан.

— Ну, ведь ты меня понял? — Тандерс, громко глотая, влил в себя очередную порцию вина, и ярко-красная струйка протянулась от уголка рта к белоснежному воротнику. — Если бы я встретил того Питерса, я бы мог написать о нем такую книгу! Мы бы с ним стали миллионерами. Такая судьба! В любом американце живет такой Питерс, понимаешь? Любой трудяга только и ждет повода, чтобы схватиться за кольт и перестрелять всех этих кровососов вокруг себя. Он не решается. Потому что легче отдать им свою кровь, чем выпустить кровь из них. Но помечтать-то можно? Я бы подарил им такую мечту.