Но все можно было терпеть, пока прерию не пересекли рельсы и колючая проволока. Ковбоям пришлось вешать седло на гвоздь, хвататься за лопату и маршировать в колоннах шахтеров и землекопов.

Питерс устроился на прокладку железной дороги, но и тут продержался всего один сезон. Однажды рабочим не выплатили зарплату по той причине, что почтовый дилижанс немного задержался в пути. Остановка была короткой, но дальше дилижанс отправился уже налегке, без золота. Через неделю налетчиков схватили в ближайшем игорном доме, где они успели просадить половину добычи. Парней привезли на стройку, быстренько провели судебное заседание и вздернули под одобрительные возгласы трудящихся. Глядя на раскачивающиеся тела, Питерс удивился — как могли эти заморыши напасть на дилижанс, с которым ехали четверо здоровенных охранников? Ответ казался очевидным — охранники струсили, а налетчикам было нечего терять, кроме своих карточных долгов. Наутро на стройке не досчитались одного землекопа, а через месяц на дороге между Хьюстоном и Сан-Антонио был ограблен первый почтовый поезд.

— Сколько лет ты этим занимаешься? — спросил Гончар.

— Ты спрашиваешь так, будто я служу в конторе. Будто я каждое утро заглядываю в расписание, беру дробовик и выхожу на рельсы. Нет, Волк, все не так просто. Можно сказать, что я занимаюсь поездами уже больше десяти лет. А можно считать и по-другому. Скажем, был год, когда я взял четыре вагона. А потом два года отсиживался во Флориде с молодой женой. Зачтешь ты мне эти два года? А когда хлопнули моего лучшего друга Бака Тернера, так я вообще три года не прикасался к оружию.

— Как же ты жил?

— По распорядку дня окружной тюрьмы. Нас с Баком подстрелили в Эль-Пасо, когда мы уже одной ногой были в Мексике. Тернера там и закопали, а меня заштопали и бросили за решетку. Навесили соучастие в каких-то налетах, дали пять лет, выпустили за примерное поведение. Я и вышел-то всего год назад. Думал заняться каким-нибудь мирным бизнесом на те деньжата, что в кубышке сохранились. Да вот не получилось.

— Наверно, твоя основная профессия дает больше прибыли, чем "мирный бизнес"?

— Опять же — как считать. Я тебе честно скажу, Волк, для меня деньги давно потеряли цену. После удачного дела швыряешь их налево и направо. И кажется, они никогда не кончатся. Вдруг однажды лезешь в карман — а там пусто. И ты уже никому не нужен. Но тут не время горевать и подсчитывать, сколько же ты прокутил. Потому что доносится паровозный гудок, и значит, пора седлать коней. И снова носишься день и ночь, готовишь дело, потом у тебя снова полные карманы баксов, и тебя снова все любят. Вот так оно все и крутится. Да ты это знаешь не хуже меня.

Мушкет угрюмо замолчал, покачиваясь в седле. Степан, опасаясь, что он опять заведет разговор о еде, спросил:

— А как тебя поймали?

— Меня поймали, как последнего придурка, — сплюнув, ответил налетчик. — Встретился старый дружок. В семьдесят пятом он держал на мушке машинистов, пока я взрывал сейф в почтовом вагоне. А теперь он — помощник шерифа. Ты же сам знаешь, кто такие эти помощники. Вчерашние конокрады и грабители, которые сдали своих товарищей. Товарищам — виселица и каторга, а этим козлам — должность и неприкосновенность. Вот и я на такого нарвался. Скрутили меня прямо в постели, оторвали от старой шлюхи. Одно утешает — я никогда не плачу шлюхам заранее. Принцип такой. Сделал дело — осыпь ее золотом, но только после всего.

— Но ты успел хоть "сделать дело"? — поинтересовался рядовой Хопкинс.

— А ты откуда взялся? — сердито повернулся к нему Мушкет. — Твое дело за лошадками следить.

— Надоело пыль глотать, — оскалился негр. — Лучше послушать умного человека, верно, мистер Волк, или как вас там?

— Так ты меня подслушивал? Значит, теперь твоя очередь. Валяй, выкладывай все о себе. Да не вздумай врать, я не из тех, кто верит всякому прохвосту. А если и приврешь чего-нибудь, так только самую малость, чтоб рассказ получился повеселее. В подлинной-то жизни веселого мало. Ну, чего замолчал? Да тебе, мальчишке, и рассказать-то нечего!

— Истинная правда, нечего рассказывать. Разве только о том, как из меня хотели сделать женщину…

Нисколько не смущаясь, Томми Хопкинс поведал спутникам о нравах, царивших в эскадроне под командованием капитана Гартмана. Он прослужил там всего месяц и не успел принять участия в боях с индейцами. Да капитан и не рвался в бой. Он берег личный состав для других испытаний.

Каждый молодой новичок хотя бы неделю должен был отслужить в качестве его личного слуги. Дошла очередь и до Томми. Он отлично справился с чисткой сапог и приборкой в командирской квартире. Вечером рядовой Хопкинс натаскал воды и приготовил для начальника горячую ванну. Каково же было его изумление, когда капитан Гартман приказал своему слуге первым залезть в эту душистую пену! Тут-то он и сообразил, почему его приятели в полку так хихикали, узнав, что Томми направлен во второй эскадрон. А капитан, верзила под два метра ростом, уже разделся и принялся расстегивать пуговицы на мундире рядового Хопкинса, коря его за медлительность.

Пока стальные пальцы капитана боролись с оловянными пуговицами, рядовой Хопкинс прикидывал, чем может грозить отказ от выполнения приказа в не боевой обстановке. Ничего хорошего не предвиделось. В лучшем случае бессрочный наряд в патрульную службу. А если уступить? Тогда гарантировано безбедное существование в тыловом эскадроне, на всем готовом, да еще жалованье капает на счет, обеспечивая приличную жизнь после службы. И вообще, об этом никто не узнает, а один раз не считается, да к тому же все через это прошли, и никто не умер.

Да, не умер никто, кроме капитана Гартмана. Так уж получилось, что Томми слишком долго продержал его под водой. Капитана могли бы посчитать утонувшим в ванне из-за собственной неосторожности, если бы не отпечаток на лбу. Этот характерный след оставила табуретка, попавшаяся Томми под руку.

Табуретка от удара сломалась, а капитан зашатался и упал в ванну, где его и придержал рядовой Хопкинс.

А потом уже у Томми не было выбора. Он прихватил с собой немного денег и винчестер капитана, тайно пробрался на станцию и спрятался в уходящем поезде, в вагоне для скота. Ночью вагон отцепили посреди степи, да там и оставили, а поезд ушел. Томми пришлось шагать пешком, ать-два, и дошагал он до самых гор, не встретив на пути ни одного человека — ни белого, ни черного.

Он шагал и тихо молился. Наконец-то Господь даровал ему свободу, и так хотелось попользоваться ей вволю. Спрашивается, если ты так мечтал о свободе, зачем поперся в армию? Ну а куда денешься, если ты черный? Да, рабство отменили, и рабы превратились в безработных. Самый распоследний белый пьяница, неграмотный и ленивый, всегда может устроиться. А черного не возьмут даже в грузчики, хотя он и читать-считать обучен, и не пьет, не дерется, не спорит… Нет, старики не врали — раньше было лучше.

На счастье, благодетели из Вашингтона придумали, что делать с черными парнями, слоняющимися без дела. Во время Гражданской войны северяне сформировали несколько негритянских полков. После победы эти черные солдаты, оккупировавшие Юг, стали вызывать раздражение белой публики. Полки было решено разогнать. Но даже в федеральном правительстве всегда найдется пара чиновников, у которых в голове мозги, а не дерьмо. И эти государственные мужи схватились за голову: "Разогнать черные полки? Добавить ко всем нашим бедам еще двести тысяч безработных, да еще таких, кто привык зарабатывать с помощью оружия? Наоборот, надо эти полки расширять, превращать в дивизии и армии!" Так начался набор в черную кавалерию. Хотя война давно закончилась, для солдат всегда было достаточно работы. Они должны были прийти на помощь фермерам, строителям железных дорог, почтарям, ковбоям, охотникам на бизонов, лесорубам, шахтерам и всем остальным, кто двигался на Запад, и кому не давали житья индейцы. Пусть краснокожих убивают черножопые, решили в Вашингтоне. И Томми Хопкинс отправился убивать индейцев.