– Я не отступлюсь, Нурсолтан! – Менгли разгладил рукой письмо Хусаина. – Для тебя я добуду крымский трон, для тебя я выстрою прекрасный дворец! Я создам великолепную оправу к твоей волшебной красоте. Никто не посмеет укорить меня в том, что из богатства и знатности я вверг тебя в нищету! Посмотри, Нурсолтан! – Он торопливо распахнул драгоценный ларец, стоявший на столе. – Посмотри, сколько здесь писем! Это написал бек из рода Яшлау, а это сам всемогущий беглербек Ширин. Они все поддерживают меня, они готовят переворот, и скоро Нур-Девлет будет убит или его вынудят бежать из Крыма. И тогда крымским ханом стану я! Его слуги станут моими слугами, подвластными моей руке! И клянусь тебе, я сделаю всё, чтобы удержаться на троне. Буду хитрей и изворотливей старого волка, буду мудрым и сильным, и добьюсь власти и могущества. И всё это положу к твоим ногам, любимая!

Солтан Менгли подошёл к окну, всматриваясь в дорогу, на которой вскоре должен был появиться Мазоф-бек. Он убедил себя в том, что до крымского трона ему остался один шаг. Теперь такой же уверенностью солтан должен был наполнить мысли своего посла, на которого возлагал самую важную миссию в своей жизни. Мазоф-бек должен был убедить казанский диван, что солтан Менгли-Гирей достойный претендент на руку вдовствующей ханум. И тогда дело оставалось за малым – за ответом самой Нурсолтан.

За спиной осторожно скрипнула дверь. Менгли-Гирей обернулся и нахмурился, когда в приоткрывшуюся щель скользнула женская рука, зазвеневшая десятком золотых браслетов. Дверь распахнулась шире, пропустила в покои закутанную в сиреневую шёлковую чадру женскую фигурку, принёсшую с собой аромат восточных благовоний.

– Что случилось, Михипир? Что за дело заставило тебя явиться ко мне без приглашения?

– Лишь из тоски по вам, повелитель души моей, осмеливаюсь нарушить ваше одиночество. – Женщина откинула чадру и, не отводя от солтана молящих глаз, подведённых сурьмой, опустилась на колени. – В этом замке так скучно и одиноко, а вы совсем забыли свою маленькую Михипир. Позвольте мне сегодня остаться с вами. Я помогу забыть все тревоги. Поверьте, я сумею справиться с вашей болью!

Михипир потянулась к рукам мужа, но только горячие губы женщины коснулись ладоней неподвижно стоявшего солтана, как Менгли-Гирей резко отдёрнул их. С трудом сдерживая гнев, солтан опустился на жёсткое сидение массивного кресла, крепко сжал потемневшие от времени подлокотники:

– Мне давно следовало поговорить с тобой, Михипир. Среди моих женщин ещё никогда не было такого капризного и избалованного существа, как ты! Глядя на тебя, можно подумать, что все османские женщины невоспитанны, безрассудны и никчёмны. Ты напоминаешь мне жадную до развлечений одалиску, которой всё равно, пригласит ли её господин на ночь или отдаст на забаву гостям!

Оскорблённая женщина, не веря своим ушам, глядела на своего мужа. Впервые за два года он так разговаривал с ней, и она не могла поверить, что его уста могут так больно ранить. На мгновение Михипир усомнилась, что всё происходящее реально. Она, как маленький ребёнок, зажмурила глаза и распахнула их вновь, желая увидеть сияние безоблачного утра и ласковые глаза мужа. Но солтан по-прежнему с суровым и надменным лицом восседал в старом неудобном кресле и продолжал говорить. А она, бледнея от унижения и незаслуженной обиды, вынуждена была слушать его звенящий, как кинжал, голос:

– Почему за эти долгие месяцы я ни разу не слышал жалобы старших жён? Потому что они – настоящие спутницы в испытаниях, что посылает нам Всевышний. Чем же занимаешься ты, Михипир? Ты проводишь все дни у сундуков с нарядами и скучаешь, боясь замарать свои руки чёрной работой. Османская госпожа, ты ошиблась в выборе мужа. Тебе следовало выйти замуж за самого султана, а не за опального принца, вынужденного жить в изгнании. Ты могла бы всю жизнь лежать на шёлковых подушках, вкушать халву и шербет и дожидаться, когда твой господин пожелает приласкать тебя!

Михипир резким движением поднялась с колен, высоко вскинула голову. Невольно солтан поднялся за ней следом. Женщина едва доставала головой до плеча мужа, но это не помешало ей с гневным вскриком кинуться на него. Её маленькие кулачки не успели коснуться широкой груди мужчины. Менгли-Гирей жёсткой хваткой перехватил хрупкие запястья жены и встряхнул её с такой силой, что на мгновение Михипир показалось, как будто голова отделяется от её туловища. Но, не желая сдаваться, она срывающимся от слёз голосом выкрикнула:

– Вы сами виноваты во всём, Менгли! Вспомните наши ночи, вспомните, как вы любили меня! Зачем вы шептали мне о своей любви, зачем выделяли среди других жён?! Почему сейчас вы холодней этих ледяных снегов, что покрывают наше, проклятое Аллахом, пристанище?!

Менгли оттолкнул женщину, и его кулак тяжело опустился на дубовую столешницу. Окажись перед ним хрупкий изящный столик, каковые украшали дворец отца, от него остались бы обломки, но массивная мебель литовского замка лишь жалобно скрипнула под его рукой, выдержав всплеск ярости солтана. Михипир забилась в угол, не сводя с мужа испуганных синих глаз. Она не знала, что слова, произнесённые в запальчивости, спасли её от неминуемого наказания. Она вовремя вспомнила о полных страсти ночах, когда Менгли шептал ей все невысказанные слова, все нежные речи, которые берёг для Нурсолтан. Ночью, когда гасли светильники и евнухи приводили к нему закутанную в покрывала Михипир, он видел в ней Нурсолтан и, обманываясь сам, обманывал и Михипир. Отрезвление пришло спустя полгода. Младшая жена со своей красотой и необузданной страстью была всё же не той женщиной, которая могла заменить Нурсолтан. Он понял, что тоску по любимой женщине может утолить лишь любимая женщина. Его воображение, позволявшее так долго испытывать сладкие мгновения единения с желанной женщиной, иссякло, как источник, к которому он с жадностью припадал каждую ночь. Тогда он охладел к своей третьей жене, но Михипир не сразу поняла это. В те дни он отправился покорять племя черкесов, а потом ему пришлось бежать из Крыма. Его гарем выбрался из Кырк-Ёра под покровом ночи на следующий день после избрания ханом Нур-Девлета. А потом началась жизнь в литовском замке, залы и комнаты которого напоминали мрачные подвалы зиндана.

Зима была суровой, и женщины с трудом выживали среди бесконечных вьюг и морозов. Но только весеннее солнце растопило и подсушило дороги, как солтан отправился ко двору литовского владыки. И Михипир, так ждавшая этой весны, которая должна была возродить их любовь, опять осталась без мужа. Изредка солтан появлялся в замке, но его суровый, озабоченный вид держал младшую жену на расстоянии. Однажды ночью он пришёл к ней. Но как далеко было грубое насилие изголодавшегося мужчины от тех волшебных ночей, которые помнило её тело. Ей никогда не забыть страха, испытанного ею тогда. Солтан молча оделся, так и не произнеся ни слова, он ничем не оправдал своего поведения, и она ловила себя на мысли, что этой ночью приходил совсем другой мужчина. Лишь когда слабо звякнула сабля в серебряных ножнах, которую Менгли пристегнул к широкому поясу, она попыталась подойти к нему, чтобы получить прощальный поцелуй, которым он всегда одаривал её. Но холодный голос солтана остановил её на полпути:

– Я отправляюсь ко двору великого князя Казимира, вернусь нескоро, прощай Михипир.

Жалобно проскрежетав ржавыми петлями, захлопнулась дверь. И она осталась одна, продрогшая, стоя босыми ногами на ледяном полу. И такой же леденящий холод был в её сердце. Михипир не позволила себе страдать и плакать. Не прошло и недели, как она оправилась от нанесённого её самолюбию удара и стала готовиться к новым встречам с мужем. Но Менгли, вернувшись из Вильно, по-прежнему оставался глух к её красоте и соблазнительным нарядам. Он появлялся в её покоях только с одной целью, чтобы утолить голод плоти. Но молодая женщина не сдавалась, слишком велика была её любовь к этому мужчине, слишком сильно она желала возвращения ночей, оставшихся в их прошлом. Сегодня днём она отважилась сама отправиться к мужу, чтобы разбудить в нём любовь, но звёзды воспротивились её отчаянным попыткам, и сейчас Михипир, содрогаясь от слёз, видела перед собой руины некогда огромной любви.