— Истина! — подтвердил Тит. — А там выйдите на Лбищенск, на Гурьев и на Кавказ…

— Вот именно, святые твои слова! — воскликнул Алексей и поднял узел над водой. — Бросать, что ли?

— Топи! — разрешил Тит.

Узел медленно пошел ко дну. Монашек вздохнул, точно освободился от тяжести, и повеселел. Некоторое время вслед за тем все молчали. Тит налег на весла, и Алексей улыбнулся легкости, с какою шло казацкое суденышко.

Разогнав лодку, гребец вскинул весла, чтобы в тишине не проронить ответа.

— Назад не нашими местами будете, братья? — спросил он.

— Назад? — рассеянно переспросил Мелетий, — Куда назад?

— Домой, в Беловодье-то…

— Ах, в Беловодье? — вспомнил он и поднял глаза от увлекавшей его воды. — Нет, совсем другою дорогой. Морским путем до Индии, — подумав, пояснил он, — а оттуда через степь.

Тит со вздохом опустил весла. Они падали на воду легко, без всплеска. Гладкая, как застывший свинец, поверхность казалась обманутому глазу вязкой и тугой. Как масляные, плотные и круглые разбегались за кормой волны, далеко и долго колебля поверхность реки. Шорох воды под бортами был слышен беглецам.

— А я испытать свое счастье хочу, — признался Тит, — пойти к вам туда… Допустит господь, вот мы и встретимся еще… — прибавил он, улыбаясь.

— Удивительного в том ничего нет, — грубо согласился монашек, — бывает всякое.

Тит поднял весла. Вода с них стекала сначала струею, потом каплями, оставлявшими долгий след на волнах.

— Иди, попытайся, — посоветовал Мелетий. — Зачем молодому человеку дома сидеть? Надо, надо, пока молод. Беловодье искать. После поздно будет, не пойдешь. А в царских казаках жизнь провести честь не велика, чай, а?

— Не велика, — согласился казак, — охоты мало, да и сил не хватает. Отец троих снарядил, я — четвертый. Что ни снаряжение — триста рублей, а мы чуть не погодки все. Загнала в кабалу нас к Тележникову царская служба, а скоро, гляди, и по миру пустит… Нет, я в степь уйду! — заключил он с решительностью и ударил веслами с силою, равной твердости его резких слов.

— Молодец будешь! — коротко одобрил его Мелетий и стал снова следить за разбегавшимися волнами.

Пересекши реку, мчалась будара к луговому берегу. Теплым запахом медовых трав веяло с прибрежной террасы. Над расстилавшимися за ней лугами светлел горизонт. По реке, как паутина, стал возникать туман.

— Ведь, чай, и вдвоем если придешь, так примут? — спросил Тит.

— Хоть сто человек! — все с той же грубостью отвечал Алексей. Товарищ же его промолчал и даже поспешил, лишь только тот высказал свое мнение, круто переменить разговор.

— Скоро, Тит? — спросил он.

— Скоро!

— Устлал?

— Ничего, братья!

Он налег на весла, чтобы снять с себя подозрение в усталости, заодно и примолк, чтобы не осудили его за развязность.

Лодка неслась, рассекая туман. Через десять минут, не более, гребец вогнал ее в песчаный берег и объявил, что они на месте.

— Вот вам и Бухарская сторона, — сказал он, указывая куда-то поверх возвышавшихся друг над другом террас крутого берега. — Отсюда пути на Бухару, в степи. Выходите, братья… А землянка наша вон там…

Над яром недалеко был виден земляной холмик. Беглецы вышли. Тит втянул на берег будару и спросил еще раз о ночлеге.

— Нет, нет! — отказались гости. — Мы в путь сейчас же. Выспимся днем где-нибудь.

— Правда, — согласился Тит, — блюстись вам надо на всякий случай.

Он снова очутился в роли проводника. Спутники его однако не обладали казацкой ловкостью. Взобравшись на кручу, ему приходилось ждать, когда они выберутся наверх, цепляясь друг за друга.

— Непривычны вы, видно, к нашим дорогам, — дивясь, заметил Тит, — а какой путь прошли! Ведь, чай, и в других местах не все почтовый тракт?

— Нет, мы только почтовыми ходим, — угрюмо отозвался Алексей и засмеялся.

Мелетий сурово остановил его.

— Что ты все ржешь, беса тешишь? — крикнул он. — Ума лишился?

Монашек замолчал. Так в молчании вышли они на дорогу. Тит рассказал, как идти. Беглецы поблагодарили его еще раз. Епископ по-граждански стиснул ему руку. Тит принял это с большим удовольствием, чем благословение. Алексей последовал примеру старшего товарища и хлопнул с азартом парня по руке.

Тит посмотрел им вслед и, опустив голову, неторопливо побрел назад.

Тит возвращался домой на рассвете.

Тугой туман, расползаясь с реки, поднимался на берег, падал росою, стлался полотнами все далее и далее. Он сопровождал молодого казака через рощу, луга, огороды. И только у подножия пригорка, на котором располагался кафтанниковский сад, от отстал.

Тит вынырнул как-будто из молочной реки. Добравшись до изгороди, он посмотрел с сожалением на мокрые сапоги, захлестанные глиной, и удивился обычаю, требовавшему при гостях надевать лучшую обувь и платье. Полы кафтана его были не лучше сапог, но уже некогда было заниматься ими.

Он перепрыгнул через изгородь и вошел в сад. Тепло и сушь стояли тут, на горе. Парню захотелось лечь здесь. Как ни велика была усталость, он предпочел бы, мечтая, дремать в саду, пока не поднимет на ноги жаркое солнце, чем спать в душной избе за занавесками и ставнями, не чувствуя на щеках своих солнечного счастья и горячих дум.

Но нужно было еще доложить деду о выполненном поручении.

Он пробирался под яблонями, отдыхая тут от суеты и волнения, которые иногда утомляют более, чем самый далекий путь. Тит не глядел вперед, ступая по тропинке, им же протоптанной. Он мог бродить здесь с закрытыми глазами, а осенью рвать на ощупь давно примеченные плоды.

Вдруг на тропинке в кустах почудилась ему неожиданная преграда. То была тень подкарауливавшего человека. Тит отшатнулся. Кусты захрустели, и девушка с прикрытым косынкой лицом стала на его пути.

Тит глядел с изумлением на нее, узнавая желтый платок, и никак не мог понять, где он, откуда взялась сна и как все это произошло? Он взял ее руки в свои, думая, что движение развеет мечту. Но руки ее были теплы и грели его озябшие пальцы. Это было живое ощущение. Оно внушало ужас.

Он вскрикнул:

— Боже мой, Таня!

— Да, я!

— Господи, что же случилось?

— А вот гляди…

Она сорвала платок со стриженой головы. Юноше показалось, что едкий туман вполз в сад и подобрался ему под самое сердце.

— Видишь? — зло спрашивала она, показывая и трепля дерзко остриженные волосы. — Видишь? Сделала. Сказала и сделала. Не нравится тебе?.. Воля твоя. Не заплачу, коли отступишься. Я ему сказала: «не тронь!» Его была воля…

Тит сжал руку девушки, точно держал не ее, а жестокого ее отца, и спросил, угрожая:

— Он тебя тронул?

— Хотел!

— За то…

— А за что же? — крикнула она и вырвала руку. — Пусти же, больно мне!

Она отодвинулась к стволу яблони. Отвисшие до земли ветви прикрыли казачат. Тит не отводил глаз от бледного, как яблоневый цвет, лица девушки. Таня рассказывала, как заявила отцу, что не выйдет ни за кого, кроме Кафтанникова, или наложит на себя руки. Взбешенный казак протянул руку к ее косам. Она вырвалась и заперлась в кладовой.

— Схватила серп, чиркнула раз, два — и готово! Ищи мне теперь женихов! — смеясь и прижимаясь к онемевшему парню, воскликнула она. — Сватайтесь, ребята, кто хочет…

— Серпом! — Вздыхая, вымолвил Тит и с великой нежностью погладил голову девушки. — Серпом! Господи помилуй. А он что ж?

Девушка отвернулась.

— Сказал, что убьет, если вернусь… А не вернусь, проклясть обещал. Лучше уж не возвращаться, Тит, а? Бросила я ему косу и ушла. Вот жду тебя здесь с самого вечера. Как нам теперь быть, милый?