— Ну, вот, теперь уж бояться нечего, — заметил Тит, — тут скоро не сыщешь.

Алексей засмеялся. Мелетий дружелюбно поблагодарил проводника.

— Спаси тебя Иисус Христос, брат, за помощь, — сказал он, — да только несдобровать нам, пожалуй, завтра, как рассветет… — прибавил он. раздумывая над всеми случайностями дальнейшего пути. — Не годится нам оставаться в полукафтаньях, брат. Ведь, говорил ты, монахов ищут?

— Монахов, — подтвердил Тит. Монахов, да. Как же нам быть?

— Переодеваться, стало быть, не миновать, стать!

Алексей остановился даже, тем самым придавая вескость словам товарища. Он не только соглашался с епископом, но и выразил уверенность, что только ангелом-хранителем и могла быть внушена ему мысль о предосторожности такого рода.

— Слава тебе, господи Иисусе Христе, — перекрестясь, произнес он, — вижу промысел твой о нас, грешных!

Перекрестился и Тит.

— Так что же делать, братья?

— Мы дойдем до берега, — предложил Мелетий, — подождем, а ты сходи в станицу, выпроси нам рубахи и пиджаки попроще, подырявее… Нищими мы прикинемся и пойдем своею дорогою без помехи.

Тит кивнул головою.

— Тогда пойдемте живее, чтобы до свету мне со всем управиться.

Он свернул на рыбацкую, едва приметную тропу и повел беглецов к берегу. Осиновая роща была невелика. В просветах листвы мелькнуло темное стекло дремлющей реки. Тит поднялся бегом вверх, нашел в прибрежном ивняке рыбацкую лодочку, выбросил из кустов весла и снял шапку, чтобы остудить вспотевший лоб.

— Вот наша будара, все в порядке, — сказал он, — я пойду. А вы в случае беды садитесь в лодку и таитесь в тени под лозой…

— Иди, брат, иди! — отпустил его патриарший посол. — Иди, да поможет тебе господь наш Исус Христос!

С этой падежной защитою Тит тронулся в обратный путь. Через минуту и хруст торопливых шагов его не был слышен.

Алексей спустился к лодке и, положив в нее весла прикинул, будет ли будара с гребцами невидима в тени срывистых берегов.

— В очках не увидишь, — грубо уверил его Мелетий, — на что уж лучше.

Но ни слова товарища, ни ночное безмолвие, ни тенистая роща — ничто не внушало ему уверенности в безопасности. Стоило замолкнуть шагам проводника, как им овладело новое беспокойство. Он взобрался на кручу к товарищу и присел возле него.

— Зря, пожалуй, парня послали, — проворчал он, — не вышло бы беды какой.

— Беды больше было бы, кабы мы в монашеском пошли завтра…

— А не догадаются они сейчас?

Алексей вздрогнул не то от вечерней свежести и росы, не то от беспокойных мыслей. Мелетий пожал плечами.

— А что это им догадывать? — строго спросил он. — А? По-моему, как-будто нечего, а?

— Ну да, нечего! — подтвердил Алексей, прислушиваясь к тишине рощи. — Мы никого не трогаем…

— Ну то-то и есть.

Они замолчали. Мелетий, упершись подбородком в сжатые колени, крепко обхватил ноги руками и застыл, как сторожевой скиф на кургане. Он глядел прямо перед собою спокойно и тихо, ни о чем не думая. И было чем любоваться ему!

Со всем спокойствием реки, воды которой никогда не возмущал стальной винт парохода, дремал в каменистой постели своей древний Яик. Высокие берега прикрывали его черной шелковой тенью своею. Только сверкающая грудь оставалась открытой звездному небу.

Никогда не слыхавшие над собой грохота волн, рассекаемых железом и сталью, беспечно всплескивались то тут, то там хищные рыбы. Иногда, выходя из глубин, рассекал панцирным хребтом своим зеркальную поверхность тяжелый осетр. Но и он не беспокоил воды более, чем рыбацкая будара, скользящая легче тени.

Древностью, тишиной и покоем веял старый Яик. И сколько бы новых имен не давали ему люди, оставался он верной казацкой рекою. Весной загонял он в старицы густые стада черной рыбы и до осени держал в плену одиноких осетров, севрюг, белуг и благородные племена стерлядей для родного казачества.

Долгой задумчивости товарища и молчания на этот раз не выдержал и Алексей. Он, не двигаясь с места, дотянулся до его плеча и поцарапал его с нежностью.

— Ну, ваше преосвященство, что же дальше?

Мелетий вздрогнул и с брезгливостью отстранился от царапавших его пальцев.

— Что тебе?

— Думай что-нибудь!

— Придумаем, — небрежно ответил он, не подняв головы, — дай вздремнуть.

Алексей вынужден был замолчать. Так молчали они очень долго, и монашку в самом деле начинало казаться, что спутник его спит.

Но когда возвратился Тит, Мелетий поднялся навстречу ему легко и живо. Трудно было предположить, что он спал. Он принял от казака одежду и, наскоро осмотрев ее на вытянутых руках, бросил меньшую на вид пару товарищу.

— Одевай-ка живее! — приказал он, и в голосе его и в манерах не было следа дремоты. — Время идет.

Он сам переоделся с проворством, заставлявшим предполагать, что нередко приходилось монаху пользоваться мужицким платьем; не переставая расспрашивать парня, как удалось ему достать одежду, он несколько раз поблагодарил его.

— Спасибо, спасибо, да поможет тебе Христос повторял он, натягивая штаны, — без тебя бы опять на нас наскакали антихристы проклятые. Никто тебя не видал?

— Нет!

— А те антихристы что?

Тит, тяжело дыша еще от ходьбы, рассказал, что наряженная из Уральска погоня пошла далее по тракту, станичным же властям наказано зорко следить за прохожими.

Мелетий затянул на себе ременной поясок и стал помогать в переодевании неуклюжему монашку, без толку цеплявшемуся длинными руками то за одно, то за другое.

— А более так ничего не говорили, — спросил он равнодушно, — какие такие монахи им нужны? Мы или другие какие?

— Должно, что не вы, — отвечал Тит. — Тут еще какие-то двое из Оренбурга с каторжной тюрьмы бежали да монахами переоделись как-раз под Уральском.

— Кто же бы это знал, как они переоделись? Не в полицию, чай, за полукафтаньями ходили? — смеясь, заметил Мелетий. — Болтовня все!

— Монахи их выдали, — пояснил Тит.

— Какие монахи?

— А с которых они одежу-то сняли.

— А, вот что! Ну этак-то их скоро сцапают.

Киргизский край, у границ которого располагалось уральское казачество, издавна служил пристанищем беглых. Тит решительно не придавал никакого значения разговору о каких-то каторжниках, которыми кишмя кишела зауральская степь.

— Мы и сами-то, того гляди, в беглые зачтемся, — угрюмо сказал он. — У нас не много охотников ловить их да выдавать начальству.

— Да уж лучше так, — вступился Алексей с наглым самодовольством, — а то через этаких и мы, ни в чем не повинные люди, пострадать можем… Вот переодеваться пришлось…

Легкомысленная наглость товарища не понравилась Мелетию. Он перебил монашка с грубостью:

— Бери одежу, вяжи в узел да брось в воду! — крикнул он. бог весть почему раздражаясь. — Что разболтался?

Монашек проворно и безропотно собрал с земли старую одежду, закатал внутрь камень и скрутил все это в узел, обвязав его рукавами вокруг.

— Деньги? — напомнил Мелетий.

— Переложил!

— Грамота?

— У меня!

— Ну, бросай!

Тит остановил монашка.

— Бросишь там, поглубже! Садимся, братья!

Он махнул рукою на осиянную звездным небом даль реки и стал спускаться в кусты. Беглецы следовали за ним. Будара зашаталась, захлюпали волны. Тит взялся за весла, прошептав:

— Господи, благослови!

В ту же минуту легкая лодочка, несмотря на тяжелый груз, шатаясь от сильных ударов весел, вылетела из прибрежной тени и пошла вниз по течению с рыбьей легкостью и быстротой.

— Дед велел подняться до нашей ятови[8], — сказал Тит. — Версты две. Там и переночевать можно в землянке.

— Зачем ночевать? — возразил Мелетий. — Мы лучше пойдем по холодку.

— Как хотите. Дед наказывал идти на Чорхал, там теперь рыболовство, дороги людьми полны. Лучше нет укрываться, как средь людей. Чорхал-озеро знаете?

— Слыхал, — отвечал Мелетий, — оттуда недалече до Уральского тракта. Так, что ли?