Но осилила его хворость, занедюжил, ноги отказались служить, лег в телегу под бараний тулуп в июньскую жару и сухим костлявым пальцем указывал путь.

«До места бы, — вздыхали беловодцы, поглядывая на воскового Кириллу, — до места бы дошел».

Не случилось так. Накануне Петрова дня многие слышали вечером: петух поет. Петуха никакого и нет, а слышится, мерещится.

Не к добру петушиное пение к вечеру — к покойнику.

Оно так и случилось.

Только светать начало, еле брезжить, стал звать Кирилла народ.

Повскакали, кто спал, растолкали, подошли к старцу. Сел он на телеге, вздохнул, закашлялся и только и успел сказать: «Смерть пришла, смертушка. Простите меня… Иосаф, веди далее народ. Умираю я».

Повалился Кирилла и дух испустил.

Горевал народ, плакал, больше всех Иосаф убивался, ближе всех он к старцу был — огненностью своей полюбился ему.

Выкопали на пригорке могилу, выдолбили колоду, снарядили старца, пелены наложили и с молитвами и со слезами в землю закопали, а на холмик колья положили, да медный крест над могилой в сосну врезали.

«Тебе, Иосаф, старец наказал вести. Будь вождем, веди», — сказал народ.

Закраснелся Иосаф и заплакал: «Братья мои, — сказал он, — может, вы думаете, что, дай ему царство небесное, рай Иисусов, старец Кирилла мне путь в Беловодье открыл. Все собирался старец открыть мне путь… Так и не собрался. Какой я вам вождь и передовщик, когда пути не знаю, в первый раз в этих местах. Ослобоните, люди добрые, меня».

Еще больше закручинился народ.

«Тогда старики, пусть старики рассудят, это их дело. Пусть выручают, обезножели мы».

На этом все согласились.

Старики оставили народ у табора, а сами в лес пошли на беседу, совет держать.

Долго старики разговаривали, народ томился, тоже совет промеж себя держал. Маломочные каялись, что на край света пошли.

Пришли старики и такое слово молвили:

«Слыхали мы примерно от покойного старца Кириллы, где земля Беловодская, а истинно, где она есть прямой дорогой, нам неведомо. От одного берега мы отплыли, а к другому не пристали. Может, Беловодье ближе, чем думаем. Решили мы идти вперед, пока сил хватит, а не найдем пути, не допустит нас Господь, выберем место пашенное, осядем, где Господь Бог рукою щедрой рассыпал всякого добра на поживу человека. Силы наберем, передовщиков пошлем разведовать о Беловодье, а может, Господь Бог пошлет и человека, знающего о стране Беловодской. Вот все, что Господь нас надоумил от нашей глупости и от нашего разума вам присоветовать. Кто может лучше присоветовать — послушаемся».

Лучше никто не присоветовал, и пошел народ своим путем без твердой руки старца, искать землю Беловодскую, пошел без веры в сердце, уповая на благость вышнего.

Не оставил старец покровительства своего. Темной ночью, когда все спали, пришел он к Иосафу, белый, распеленанный, и сказал ему:

«Ты не бойся, дурачок, меня, я Кирилла. Вижу скорбь вашу и пришел к тебе. Пока я только до третьего неба дошел, буду наставлять тебя, а когда сподобит Господь на седьмое небо подняться, оставлю. Не горюйте, на верном пути вы. Идите дальше, близко земля Беловодская, а путь вам я показывать буду. Припади к земле и колокольный звон услышишь. Это я ангелов буду просить, чтобы в мир они врата открывали и небесный звон вам слышно было».

«Отче, — взмолился Иосаф, — укажи лучше путь мне, при жизни своей праведной ты обещал мне, да смерть твоя помешала. Укажи, благодетель, великое облегчение было бы народу».

И потряс тут старец бородой и строго сказал Иосафу:

«Иосаф, сын мой, в безбрачии жизнь я провел и неведом мне птичий грех, сыном по духу зову я тебя. Не могу я открыть тебе пути, ибо я умер и уста мои запечатаны».

Благословил старец Иосафа и тихонечко в лес ушел.

Утром коротко старикам Иосаф сказал: «Видение мне было», — и рассказал по порядку.

Подумали старики и, указывая на чудские бугры, что на правом берегу реки Убы в землю вросли, сказали Иосафу: «Не болтай пока народу о видении, может, от этих могил наваждение идет».

Прошло два дня и ятно услышал Иосаф колокольный звон, так ятно, что не утерпел и стариков позвал.

«Слушайте, может, меня обводит, припадите к земле. Колокольный звон многих церквей я слышу».

Припали старики к земле. Слушали. Кто слышит, кто не слышит. По праведности видение открывается. Под конец все стали слышать и народу об Иосафовом видении и о звоне колокольном многих церквей небесных объявили.

Острог Устькаменогорский обошли, что на реке Ульбе стоит, о котором старец Кирилла сказывал, дикими тропами пошли, а все же стороной узнали, что за камнем земля богатая, где жить в легкости можно и никто там не сыщет.

Тут вскоре второе виденье Иосаф увидел. Пришел старец Кирилла, с просветленным лицом, вокруг головы венчик золотой святительский горит, и посмотрел он на Иосафа ласково и в легкости молвил ему:

«Скоро предстану пред лицом самого Господа Бога, на седьмое небо взойду. Пришел к тебе проститься до встречи в садах райских. Слушай, Иосаф, ведомо мне, народ устал, ропщет народ на дальность пути, место дикое. Маловерных число умножается. Вижу я, скорбишь ты духом о маломощности плоти и духа людей. Все время тебя думы не оставляют. Извелся ты совсем. Слушай, Иосаф, сын мой нареченный, близко есть река, край дикий. Пусть народ отдохнет. А сам не теряй веры, ищи страны Беловодские, ищи. Да будет Иисус Христос с тобою. Аминь».

Благословил старец Кирилла Иосафа и как дым стаял, не дал слова молвить.

Объявил видение свое Иосаф старикам, а старики народу, и порешил народ идти до пригожих земель и отдых иметь недолгий, чтобы с новыми силами дальше странствовать.

Еще шли три дня, а потом старики созвали сотоварищество и собрались все в круг.

Самый старый, Иван Хмелев, объявил народу:

«Дали мы зарок идти три дня. Прошло три дня, и теперь нам надо наше житье временное обсудить. Шли мы сотовариществом, как одна семья, людно. Теперь конец пути. Земля здесь большая и свободная, места много. Пусть каждый любует место для житья себе, строит починочек. Жить мы будем сотовариществом, дела наши решать миром. От врагов наших защиту держать дружно — скопом. Кто жаждет пустынного житья, пусть идет с Богом за наши грехи молиться».

Иван Хмелев поклонился.

Зажужжал народ, обрадовался: умаялся и отощал от дальнего пути, и на житье временное, на новых местах согласился.

Только Иосаф духом скорбел о земле Беловодской.

Разбрелся народ врозь вскоре. Затюкали топоры в глухих лесах, закурился дымок на починках, выгоняя зверей вверх к алмазным белкам.

Вместе со зверями ушел неспокойный духом Иосаф на пустынное жительство в горы, ближе к Богу.

Путников Кирилловых тридцать душ пришло на землю новую. А земля та новая не совсем пуста была. На реке Ульбе за хребтом, Холозуном именуемом, люди старой веры, хотя в малом числе, но живали. А дальше за ущелинами горными жили иноземцы азиатцы киргизские, а подале еще царство Китайское начиналось, Богдо-Хану подвластное.

Радостная встреча произошла с теми тремя людьми, которые спервоначалу за Холозуном жили.

Расселился народ по рекам Бухтарме, Белой, Язовой и другим, которым имени было не дадено. Кто избы построил из кондового леса, берестом покрыл, кто в пещерах землянушечки настроили, а праведники в горы ушли.

С народом тамошним киргизьем и калмычьем ознакомились, скота немного выменяли и о хлебушке на новых местах стали думать.

Плохо было одно — в тамошних местах соли не было, а без соли какая еда для крещеного человека, слабость телесная от несоленой еды доспевается.

На реке, Безымянной прозванной, а потом Околелихой она стала, поселились пять душ: Иван Околелов с бабой Ульяной, да двое братьев Порогудовых — Макся с Лукой, да старик Соврасов Козьма. Неподалеку в горах Иосаф спасался, около сотоварищей прокармливаясь.

И вот как встреча произошла с людьми теми, в горах укрывшимися.