– Я думала, ты меня поцелуешь, – поделилась Варвара, когда объятия с большой неохотой разомкнулись. – Мне так показалось.

– Тебе не показалось, – признался Киш, – я еле удержался. Хотел, но вдруг понял, что так можно смазать хорошую концовку. Мы же хотели обняться, как сообщники, обстряпавшие удачное дельце. От полноты чувств, так сказать. А поцелуй – это уже начало совсем другого дела. Не имеющего к Францу никакого отношения.

– Ты любишь ясные чувства, – оценила она. – Из тебя бы вышел хороший тенетерапевт.

– Сомневаюсь, – засмеялся Киш. – Я даже не знаю, что это такое – любить чувства.

Он забрал обратно свой транспарант у терпеливо ожидающих окончания лирической сцены следующих за ними собратьев по Кафке, и они кинулись догонять ушедших вперёд.

– Вообще-то, это хорошо, что ты не тенетерапевт, – продолжала Варвара, когда они снова перешли с ускоренного шага на степенный. – А то мы бы были не сообщниками, а соперниками. А с чувствами всё просто: нам нравятся одни состояния и не нравятся другие. Есть люди, которые любят смешанные чувства: им нравится погрустить или насладиться страхом, – это такой эмоциональный романтизм. А есть представители классицизма – люди, которые предпочитают ясные чувства…

– Получается, я – классицист? – засмеялся Киш. – Старею, однако: раньше меня больше привлекал романтизм… Слушай, а ты сказала: если бы я был тенетерапевт, мы бы стали соперниками. Ты такая ревнивая к успеху коллег?

– Не очень, – помедлив секунду, ответила Варвара. – Ну то есть ужасно. Нечасто ревную, но если ревную – гори земля, замёрзни солнце. А ты?

– Тоже нечасто и тоже сильно, – снова засмеялся Киш. – Мы с тобой страстные натуры!..

Пройдя улицами и переулками, отряд спустился к набережной Влтавы. Здесь вечерняя, остывающая от зноя Прага, была особенно прекрасна. Шедшее с горы солнце блистало на крышах соборов и на лёгких волнах реки, отражалось в стёклах узких старинных окон, золотило стены домов.

Внезапно Киш почувствовал, что он счастлив. Рад детской, переполняющей радостью, какая бывает от наступления долгожданных огромных каникул и полученных за хорошие отметки подарков, и ожидающихся приключений. Всё это – только ещё сильней, потому что рядом была Варвара.

– Милая, – окликнул он её сверху.

– Да? – она подняла к нему лицо.

– Я тебя люблю!

– Киш? – Варвара не столько удивилась, сколько не ожидала услышать его признание сейчас.

– И всех люблю!

– Ты сошёл с ума! – засмеялась она, догадавшись.

– То ли ещё будет! – весело подхватил он. – Ты ведь тоже счастлива?

Она подтвердила – улыбкой и на секунду опущенными веками.

С Кишем, между тем, происходило то, что Варвара обозначила как «индивидуальная тень сливается с тенью толпы»: оказавшись в рядах протестующих, он терял хладнокровие исследователя и заражался бунтарским духом:

– Протест счастьем! – несло его. – Всем быть счастливыми! Пусть им будет не по себе от того, что мы счастливее их!..

Идущие непосредственно перед ним кафкианцы оборачивались, чтобы понять, о чём так пафосно кричит этот русский, и Киш охотно делился новой программой противостояния:

– Даёшь повышение счастливости!!! Выполним и перевыполним план по счастью! Йо-хо-хо! Выше нос, скво, мы зададим этим бледнолицым!.. – последняя фраза адресовалась Варваре.

Людей – разрозненных и организованных в колонны – становилось всё больше. Полицейские пытались регулировать движение, но автомобили неизменно застревали в людских волнах.

Перед Карловым мостом, у входа в узкую готическую арку, возникла пробка, и минуты три пришлось семенить мелким шагом, то и дело утыкаясь в чьи-то спины и получая неприятные тычки по пяткам.

– Представляешь, это мост длиной в тысячелетие, – с задумчивым пиететом констатировала Варвара и непроизвольно стала бережней наступать на булыжники мостовой. – Ну, или лет в шестьсот. Как ты думаешь, мы сильно состаримся, когда дойдём до его конца?

– Такая вероятность есть, – произнёс он озабоченно. – Но есть и способ этого избежать. Достаточно эффективный, хотя и непростой: когда мы ступим на мост, надо одновременно сказать: «Жили-были Варвара и Киш», а когда сойдём: «И жили они долго и счастливо». Тогда резонансные частоты временных кривых гармонизируются, вследствие чего мы долго не состаримся, и будем жить долго и счастливо.

– Здорово! – оценила Варвара. – А как надо говорить: хором или каждый про себя?

– Я думаю, хором надёжнее.

– Ты сам придумал или это такая местная примета?

– Я не верю в приметы, – покачал головой Киш. – Только в научные методы. Когда ты спросила про «состаримся», этот научный метод как-то сам взял и придумался.

– Тогда должно сработать, – решила она. – Ты готов? Вот уже сейчас… три-четыре!

Они негромко выкрикнули заклинание и довольно рассмеялись.

Идти стало немного свободнее. Некоторое время они вертели головами, разглядывая статуи, расставленные по бокам на постаментах у перил. В Варваре проснулся просвещённый турист.

– Я читала, у Марины Цветаевой здесь была любимая скульптура, «Бородач», – сообщила она. – Наверное, вот этот, слева. Или тот, следующий? Видишь, в конце? – но тут её настигла тревожная мысль, и она беспокойно дёрнула Киша за руку. – Киш, мы всё неправильно делаем! Надо же рассказать, как они жили-были! А то что это за долгая счастливая жизнь, если с ними ничего не произошло? «Жили-были Варвара и Киш…» и что дальше?

– «У них было много друзей!» – легко продолжил Киш.

– «У них был замечательный дом, – подхватила Варвара, – с уютной кухней, дружелюбной гостиной и розовой спальней!»

– «Они были отчаянные домоседы, – решил он, – но это не помешало им объездить весь мир!»

– «Расставаясь, они скучали друг по другу, – предположила она, – и никогда не говорили: “Нам нужно отдохнуть друг от друга!”»

– «Они никогда не ссорились, потому что умели уступать друг другу!»

– «Когда им становилось грустно, они спешили обнять друг друга».

– «И когда им было радостно – тоже».

К концу моста жизнь Варвары и Киша обросла подробностями. Так выяснилось, что кое-кто из них не ест после шести вечера, а кто-то не прочь и ночью заглянуть в холодильник, что кто-то любит принимать ванну с большим количеством пены, а кое-кто предпочитает душ, что оба любимой одеждой считают джинсы и футболку или свитер, – и много других интересных деталей.

– «И жили они долго и счастливо!» – финальная строка эпоса прозвучала без специально озвученного сигнала, лишь после краткой встречи взглядов. Они снова довольно засмеялись, словно слаженно произнесённая фраза говорила о глубинном понимании друг друга, и тем самым подтверждала неслучайность их встречи. Позже этими фразами – «Жили-были Киш и Варвара» и «И жили они долго и счастливо» – они встречали и провожали все мосты, попадавшиеся при пеших прогулках, – и небольшой шаткий мосток через ручей в деревне, и старинные мосты Европы, и утилитарно-повседневный мост через Пехорку. Это стало частью их собственной маленькой мифологии, необходимой для укрепления любого союза.

Вскоре начался подъём на замковую гору. Мощенная булыжниками дорога сузилась и пошла вверх – вдоль каменной стены забора по одну сторону и мимо уютных старых домиков с крохотными садами по другую. Идущие напоминали шествие разномастного войска, ощетинившегося транспарантами.

Их веселье незаметно улетучилось, заменившись смутной тревогой.

– Киш! – окликнула его Варвара.

– Да, милая?

– Почему на закате? Разве саммиты открываются не утром?

– Это особый случай, – объяснил он. – Такая у них сейчас повестка – «Снижение солнцезависимости мировой экономики».

– Снижение солнцезависимости?

– Они хотят придать символичность – начать обсуждение, когда солнце зайдёт.

– А разве это не глупо? Как можно быть независимыми от солнца?

– Что творится в их головах – самая большая загадка науки, – пояснил он. – Мне кажется, тут двойной символ: смотри, всё делается напоказ – повсюду экраны для трансляций, открытый доступ ко дворцу – демонстрация полной публичности. Но им обсуждать свои мегапроекты удобней не при свете дня, а в темноте, и самого важного люди всё равно не узнают. И это они тоже показывают, как бы насмехаясь над профанами. И ещё этим двойным символом они показывают, что помимо официальной повестки у саммита есть и неофициальная – тайная для остальных.