– Я договорился с Готфридом и с пастором о свадьбе, – небрежно бросил мужчина, вернувшись к чернильным завитушкам. – В самом скором времени сможешь попращаться с холостяцкой жизнью. Прими мои… Искренние поздравления.

– Ч-что…Уже?– выпучив глаза, Калеб оторопел от ужасной новости, не найдя других слов.

– Уже? Хм. – Рихард оперся на спинку кресла, откинув в сторону перо. – Что это значит? Ты решил заделаться главным бездельником деревни, с-сынок? Хорошенькое дело… Ты часто отлыниваешь от дел в последнее время. Шляешься не пойми где. – Он тяжело вздохнул. – К великой досаде, я так и не смог научить тебя трудиться. В этом ты определенно пошел… В мать, – вздернул он бровями, растерев в руке свою озлобленность на ту женщину, что некогда звал женой. Калеб сжал кулаки. – Проповеди про великий круг и великий труд тебя тоже ни на что не вдохновили, мое единственное дитя. Поверь мне… Нет большего разочарования родителю, чем знать, что его чадо – бездырь и лентяй.

– И для того чтобы им не быть, мне нужно обязательно жениться?

– Одному из твоих друзей женитьба пошла на пользу, – отец говорил про Джонни. – Чужой пример заразителен.

– И ты хочешь, чтобы я обязательно женился на… Этой… Этой…

– «Эта» – дочь уважаемого человека, – отрезал Рихард, но Калеб, прекрасно знавший, что его ждет, и познавший плод лесной свободы, теперь гордо и упрямо задрал голову, решив стоять на своем.

– А я сын – уважаемого человека.

– В этом, увы, – всковырнув под ногтем, развел руками Рихард. – Вся твоя заслуга.

– Я занимаюсь делами. Я переписал учетные книги, как ты просил. Займусь еще больше. Мне не обязательно жени…

– «Займусь делами»… Давеча я это слышал, – устало потер висок мужчина. – Нет уж, мое дорогое дитя. Я не вечен… Как и твои дурацкие забавы. В деревне неурожай. Крестьяне только и ходят с жалобами, но твоя жизнь уж слишком беззаботна, чтобы все это заметить. – Рихард встал из-за стола. – Пора знакомиться со взрослой жизнью. Авось «эта» славная девушка и женитьба на ней заставят тебя хоть о чем-то задуматься.

– А если я не захочу? – как маленький ребенок капризничал Калеб, и отец тяжело посмотрел на него.

– Что ж… – широко улыбнулся Рихард, не улыбаясь. – Можешь собирать вещи и строиться со своим хозяйством. Мужчина должен уметь отстаивать свои слова и поступки. Хоть в круге. Хоть в квадрате. Хоть с Ожтом, хоть с самой Скверной, – взвинченный Рихард выдал себя. На людях-то он был сверхнабожен, но дома часто позволял себе изречения достаточно богохульные, ненавистно поглядывая при этом на медный круг. – Признаться, я буду только рад такому твоему решению. Хоть в чем-то проявится моя кровь…

Это было последнее. Рихард более ничего не сказал, вернувшись к какой-то писанине. Пыхтя от злости, Калеб вышел из дома и с досады громко хлопнул дверью. Разговоры с отцом всегда заканчивались для него неприятно. Отец находил особенное удовольствие в том, чтобы лишний раз высмеять и унизить его. Возможно, ему стоило сказать, что он готов жениться на любой другой девушке, только не на Магде… Перед глазами немедленно возник образ Айи…

Тут и заключалась вся проблема – он был не готов к такому шагу. Калеб совершенно не хотел сковывать себя какими-то ни было клятвами, и не понимал для чего ему все это нужно. Общества Айи он искал не за этим, да и Лешей это, казалось, было совершенно не нужно. Вся прелесть их общения была в этой свободе, не ограниченной никакими правилами… А если бы он захотел? Узнай отец, что его сын предпочел дочери Готфрида дочь лесного сумасшедшего, то выставил бы его на улицу, и, подумав, Калеб откинул прочь эту чересчур смелую мысль.

Глядевшая на храм старуха благоговейно вывела круг в воздухе, и от нахлынувшего отчаяния Калеб расстегнул рубашку. Ему было тошно. Тошно от этой обязательной помолвки. Тошно от храма и всех этих членов круга Ожта. Он чувствовал себя окружённым со всех сторон. Вдалеке юноша увидел Магду, и еще никогда его невеста не казалась ему столь тошнотворной. В лес. В лес… Ему нужно было бежать в лес, и он, выбрав противоположное от Магды направление сиганул через забор, как какой-то мальчишка. По крайней мере, в лесу он был свободен… От всего.

***

На сером камне лежала ветвь жасмина. На изумрудной упругой листве блестели капли, и на солцне маленькие белые цветы распустились особенно широко. Перейдя запруду, Калеб прикоснулся к ветви, и на него пахнуло сладким и нежным ароматом. От камня вела дорожка, окрапленая белыми цветами, и, улыбнувшись, он пошел по ней, мгновенно позабыв о неприятном разговоре и о насущных проблемах.

Цветы вывели его к знакомой полянке. Айя сидела на пне. Голову ее венчал жасминовый венок с вплетенными в него белыми лентами. Нынче она окончательно преобразилась. Калеб, помнивший ее восторженные отзывы о рыжеволосой жене старосты, щеголявшей в ночной рубашке, купил ей нижнее платье, белое, ажурное, как и нежные цветы, разбросанные повсюду. В деревне женщины одевали поверх него сарафан или другое платье более плотной ткани, но Калеб, имея свои мотивы, да желая угодить Лешей, решил, что так будет лучше… Для всех.

Свое одеяние простоволосая Айя приспустила с плеч, туго стянув кулиску на груди. Она подобрала подол, выставив молочные голени на солнце, и, увидев ее, Калеб зачарованно улыбнулся. Она улыбнулась ему в ответ, продолжая плести в руках еще один венок. Сегодня в ее глазах светился странный лукавый огонек, прежде им невиданный, а она, откинув темную прядь на спину, словно для того чтобы показать ему свои плечи, все молчала и лишь плела свой венок.

Мужчина охотится, женщина рыбачит – говорили в деревне. Мужчина идет на след жертвы, а женщина ее ждет, расставив свои сети, и Калеб уже начинал в них путаться.

– Тебе так очень хорошо… – не выдержал он. На мнговение девушка покраснела, и тут же лукаво посмотрела на него из под изумрудно-белого венца.

– Теперь… Я похожа на ту девушку, – довольно улыбнулась она, поднимаясь с пня.

Айя медленно подошла к Калебу вплотную. Он положил руки ей на талию, и она даже не подумала их убрать. Под тонкой тканью он чувствовал ее тело, ее тепло. Голова его стала тугая. Мысли его в мгновение иссякли, и он завороженно смотрел ей в темно-янтарные глаза, пока она венчала его голову жасминовым венком.

– Ты намного красивее той девушки.

– Хм.

Лешая приподнялась на мысочках, обвивая его шею руками. Она была очень близко. Он потянулся к ее губам за поцелуем, но целовать его Айя не стала. Она ловко вырвалась из его объятий и побежала в чащу.

– Постой.

В этот раз Калеб последовал за ней. Он видел ее. Лешая мелькала белым пятном среди зеленой пестроты леса. Она будто специально подзадоривала его, не убегая далеко, но все же не давала себя поймать. Подобрав подол своего одеяния, Айя ланью перепрыгивала корни деревьев, оборачивалась и смеялась. С ее венка летели белые лепестки. Ленты дрожали от погони. Зацепившись за коряку, Калеб споткнулся и упал. Юноша выругался с досады, но, услышав ее голос рядом, быстро поднялся, позабыв о боли. Она звала его. Голос шел из-за кустов жасмина, окруживших плотным кольцом солнечный просвет, и мужчина пошел туда, раздвигая пахучие кущи.

В окружении белых цветов Айя ждала именно его. Лукавый блеск ее глаз сменился смущением, но она, прикусив нижнюю губу, одним движением ослабила кулиску. Рубашка спала с ее плеч, и обнаженная девушка, перешагнув колечко невесомой ткани, подошла к своему избраннику. Неверивший в происходящее Калеб продолжал стоять на одном месте, зачарованный и околдованный.

Увенчанные венками, мужчина и женщина нынче пребывали в своем лесном кругу, залитом солнечными лучами. Девушка мягко поцеловала его, притягивая мужские руки к своей груди, и Калеб, сын Рихарда, отмер и, позабыв обо всем…

Любил, и был любим.

***

– Скажи, что такое любовь, о которой ты так часто поешь?

– Хм. Это то, что я чувствую к тебе, а ты ко мне, – Айя довольно улыбнулась. Ответ давно был ей известен, но ей хотелось услышать это от Калеба. Она провела рукой по светлым волосам мужчины, провалившегося в полудрему, и устало прижалась к его плечу. – Больно?