– Загадки?

– Да. – Он уселся под свой пень, хлопнув рукой подле себя, и девушка, погодя, присела напротив, облокотившись на его колено. – Это когда ты говоришь о какой-то вещи, не называя ее, а тот, с кем ты говоришь, должен угадать. Например… Его бьют – он говорит, а висит – молчит.

– Когда кого-то бьют, он кричит.

– Нет. Ты не поняла… В этом спрятана какая-то вещь. Подумай… Что висит без звука, а впрочем… Это колокол, – пояснил он, боясь, что про колокол девушка, живущая в лесу, не догадается. – Когда его бьют, он говорит. – Тут лицо Лешей просияло, и она протяжно выговорила «А». – Но если его не трогают, он висит и молчит. Например… На одной ноге стоит, сто рук имеет. Это дерево…

– Кажется, я поняла.

– Тогда… Твоя очередь.

– Загадка… Когда холодно – голые, когда тепло – одетые.

– Это просто. Деревья. Моя…

– Нет! Дай еще… – Схватила она его за руку и сжала в своей. – Днем спит, а ночью со всеми соглашается.

Калеб почему-то подумал о вдове, к которой наведывался Томми, и это сбило его с верной мысли. Он задумался непростительно долго, и Айя победоносно задрала нос.

– Это Филин! У-гу, у-гу. – Перекривляла девушка ночную птицу, рассмеявшись.

– Теперь моя очередь, но… Если ты не угадаешь, то…

– То?

– То… Сделаю кое-что.

– Кое-что? – девушка подозрительно нахмурила брови.

– Хм-хм… Испугалась? Так и думал…

– Даже не думай… Я ничего не боюсь! Ну. Загадывай свою загадку.

Калеб будто знал, что так она и скажет. В этом была вся она, и он, немного подумав, загадал ту загадку, с которой надеялся взять свой приз.

– Поет, но не птица. Охотится, но не волчица. Крадется, но не кошка. Стреляет, но не ружье.

– Поет… Стреляет. – Айя подумала про свое несменное орудие. Когда она отпускала стрелу, тетива будто пела. – Охотится. Охота! – подтвердила она свою догадку. – Это лук и стрела?

– Нет.

– Погоди… Крадется, охотится. Поет… Стреляет. – Айя перебирала всех лесных зверей, которых знала, но стрелять их них точно никто не мог. Может, этот кто-то был вовсе не из леса? Верно! Красться, петь, охотиться и стрелять мог какой-нибудь охотник из деревни. – Это охотник? Человек?

– Хм… М-м-м… Нет. Но это было близко. – Калеб приблизился к сидевшей перед ним девушке, и еще думающая над верным ответом, она не сразу поняла, что он приобнял ее за талию.

– Дай подумать… – засмеявшись, она попыталась отстраниться, но он лишь покрепче перехватил ее, прижав к себе, и она в миг забыла о загадке. – Калеб?

– Это ты… Закрой глаза.

Он мягко улыбнулся. Взгляд у него стал масляным, и ей вновь захотелось и убежать, и остаться. Впервые он был так близко, и от неведомого испуга она уперлась руками в его плечи. Чего она боялась? Чего хотела? Казалось, девушка потерялась и теперь лишь беспомощно смотрела на своего… Кто он? Кто он ей? Разве сама она не грезила ночами о том, что окажется так близко к нему?

Щеки у нее зарделись. Лицо его было близко-близко, и она видела желтые лучики в его голубых глазах, которые прежде не замечала. Он смотрел на ее губы, и ей казалось, она знает, что сейчас произойдет. Напряжение в ее конечностях спало, и лесная дикарка, томно прикрыв глаза, обмякла в объятиях, позволяя целовать прежде не обласканные уста.

Губы у нее были мягкими и нежными. От нее пахло лесом, хвоей. Пробиравшееся сквозь листву солнце золотило темно-каштановые растрепанные волосы, как и в тот день, когда он впервые ее увидел. Рука его переместилась на девичью талию, задрав мешковатый жилет. От него ее отделяла лишь льняная рубашка, и он чувствовал, как пойманным в силки зверем бьется ее сердце. Поцелуи его стали более пылкими. Рубашка ее задралась, и, обжигая ее шею разгоряченным дыханием, Калеб сжал ее грудь. Она было попыталась одернуть его, но он оказался настойчивей, и она покорно опустила руку.

До чего же нежной ему казалась нетронутая прежде никем кожа, а девушка не сопротивлялась, поддаваясь на его прикосновения. Бесстрашная Лешая, обомлев окончательно, готова была сдаться полностью, и он, до конца не веря, готов был зайти так далеко насколько то было возможным.

В шаге от них зашуршал куст, прервав их ласки, и они испуганно обернулись. На небольшую полянку к ним вышла лисица. Зверь, не ожидавший встречи с человеком, прижался к земле, вылупив большие желтые глаза, и, отскочив в сторону, спешно засеменил в другом направлении, шурша ветвями кустарника.

– Мне пора, – все еще пылая, проговорила девушка и, высвободившись из желанных объятий, быстро поднялась с земли. Она прихватила подарок, небрежно брошенный Калебом на пень, и стремительно побежала вслед за лисой.

– Постой… – Калеб лишь успел как-то глупо встать на колени.

Айя обернулась. Глаза ее светились от счастья. Она часто возбужденно дышала и вдруг расплылась в улыбке. Мужчина ожидал от нее каких-то слов, обещаний, что они опять увидятся, но… Девушка вдруг заливисто рассмеялась и, махнув крылом каштановых волос, убежала в чащобу, оставив его почти что с носом.

Он еще долго стоял на коленях, осознавая, что же случилось.

Так должно было быть. Должно было.

Он понял это в тот момент, когда она, только выстрелив в него из лука, нагая стояла на том сером камне. Понял, когда, не сговариваясь, она на следующий день пришла к реке, в надежде встретиться с ним… Не сдерживая улыбки, Калеб откинулся на пенек, и смахнул муху, ударившуюся об его щеку. Нашедшее в листве брешь солнце осветило его лицо, но он лишь довольно улыбнулся, зажмурился и глубоко вздохнул. Каким же свободным он себя чувствовал.

И хотя ему было жаль не претворившихся желаний, все его тело пронизывало особое воодушевление. Наверное, можно было побежать за ней следом – сетовал он на свою то ли робость, то ли чрезмерную церемонность. С другой стороны, стоило ли торопиться?

Опьяненный набредшей на него эйфорией, он грелся в лучах солнца и небывалой свободы, и, казалось, весь мир его заключался в этом лесу. Жизнь его сплеталась с ее жизнью, и он не переставал от этого улыбаться, чувствуя себя заполненным до краев.

========== Окруженные ==========

***

Калеб резво сбежал по лестнице, на ходу натягивая бархатную жилетку поверх льняной рубашки, завправленной в штаны. С ним поздоровалась молоденькая девчушка, хозяйничавшая по дому, и пропев ей пожелания доброго утра, он, радостный, вошел в кабинет отца.

За большим дубовым столом сидел мужчина, медленно выводивший на листке бумаги чернильные завитки. Головы его едва коснулась седина, продернув сквозь черные как вороново крыло волосы пару серебрянных нитей. Наметились две залысины, притянутые от высокого лба туго скрученным хвостом. Сухие поджатые губы прятались в треугольнике глубоких морщин, терявшихся у широкого, волевого подбородка, но в целом он выглядел даже моложе своих лет. Рихард, сын Клауса, за годы не расстолстел. Заматерел, да и только, не утеряв ни ясности ума, ни хорошо подвешенного языка, за который его особенно ценили в деревне. Глаза у него были почти что черные. Мало кто мог выдержать его тяжелый взгляд, и Рихард, зная за собой подобную особенность, тем бессовестно пользовался, хоть как-то разбавляя эту тяжесть насмешкой и сарказмом.

Услышав постороннего в кабинете, тот медленно поднял чернющие глаза, едва приподняв густые брови.

– Ты хотел меня видеть, отец? – Калеб остановился, где ему было указано. Едва войдя, он уже измнемогал в ожидании минуты, когда покинет эти стены, наводившие на него неподдельный ужас с малолетства.

Для работы Рихард выделил себе самую большую комнату в доме, обставляя ее так, как ему больше нравилось. В небольшом резном шкафу он собирал книги, которые умудрялся добыть, даже находясь в такой глуши. Над простеньким камином висели ветвистые оленьи рога, прибитые на дощечку. По бокам были развешены расписные тарелки с сценами из жизни крестьян. На стене противоположной столу висела пара портретов, отдаленно напоминавших короля и королеву, которых в этой деревне никто никогда и не видел. Над дверью среди всего изобилия висел простой медный круг, неустанно напоминая, что хозяин окружен по всем правилам и законам. Восседал Рихард на кресле с искусно вырезанной химерой на спинке и обитом лосиной кожей. На все это было потрачена уйма меди, но один из старост мог себе такое позволить.