– Даже если она… Если кто-то об этом узнает от нее, то не поверит. – Опершийся на плетень Калеб посмотрел далеко в лес.

Ничего страшного в произошедшем он не видел. Айя не знала, кто такой Томми. Не знала, кто та женщина, да и вряд ли ей в голову пришла бы мысль кому-то о чем-то рассказывать. К тому же сейчас ему было настолько наплевать на опасения друга. Мысли его были далеко за холмами, вблизи лесной реки, и все эти чертыхания он слушал вполуха.

– Чтоб ее Скверна поглотила.

– Калеб прав, – вздохнул Джонни. – Но если в следующий раз тебя увидит не Лешая, а кто-то из деревни…

– Айя…

– Что? – вопросительно посмотрели на него Томас с Джоном.

– А… Я пошел… Наверное, – как-то растерянно огляделся по сторонам Калеб.

– Куда?

– Прогуляюсь до леса.

– Не часто ли ты стал прогуливаться до леса? – подбоченившись, Том дразняще кивнул головой, на что-то намекая. На лице его расплылась задиристая ухмылка, и Калеб почему-то разозлился.

– Тебе то что? Я пока не женатый. Мне многое позволено.

– Иди ты, Калеб! – Взорвался мужчина, вскинув руками. – Поговорим, когда тебя женят на той высехе. Вот тогда не так запоешь, – грозился он, но Калеб уже перепрыгнул через плетень и шел проторенной дорожкой. – И куда его черти носят?!

Джон собирался ответить, но около них появились люди.

– Ах, ни капли с весны. Посохнет все, – запричитал какой-то мужчина, в жилистой руке растирая комья сухой земли. – Скоро будем траву варить. Точно ведьмин навет.

– А я говорила! В лесу та ведьма, – раздался скрипучий голос толстой неприятной бабы.

– Скверна дери всю эту ведьму, – ответил им третий, и, уповая на силу Ожта, причитая, они прошли мимо двух товарищей, глядящих вслед удалявшемуся Калебу.

– Будь осторожней, Том. – Джонни устало поковырялся в ухе. – Мать Калеба не спасло даже то, что его отец в совете старост. Мои родители рассказывали он был первым, кто кинул в нее камень.

– Утешил, блин. И куда он все-таки ходит?

***

Калеб был уже далеко, когда друзья разошлись по домам. Пронизанный особенным воодушевлением он вошел в тень леса. За ним сквозь листву бились лучи солнца, блестя на сплетенных тут и там паутинах. Трещали под ногами сучья. Подальше от тропы пробежала испуганная куропатка. В воздухе стояла летняя согревающая духота, и Калеб, стирая испарину со лба, уверенно шел к лесной реке.

С Айей они виделись почти каждый день, если получалось. Иногда опаздывала она, порой задерживался он. Сперва, опасаясь его, девушка выбирала себе место поодаль, демонстративно кладя или лук, или кинжал на видное место, но… Разговоры их становились все легче и непринужденнее, и Лешая подходила к нему все ближе и ближе, садясь почти что вплотную.

Приходя, он обязательно пел ей какую-нибудь песню, усевшись либо под березой, а то и у раскорячившегося пня. Однажды он даже принес флейту, пытаясь что-то наиграть. Калеб всегда о чем-то рассказывал и расспрашивал, и Айя, улыбаясь, тихо отвечала, млея от его голоса и от его взгляда. Он и сам пьянел от леса и от своей Лешей. Будь его воля, он бы уже давно прижал ее к себе, целовал и нежился под кронами деревьев, уподобившись Томми и его любовнице. Порой ему казалось, что стоило лишь протянуть руку и сорвать этот плод. Даже через силу…

Как-то девушка подкараулила его на переправе и обрызгала с ног до головы. От неожиданности он свалился в самую глубокую часть речушки, а когда промокший до ниточки вылез на берег – погнался за ней. Он был готов поклясться, что она специально дала себя поймать, залившись и смехом, и румянцем.

Как же она была хороша тогда. Даже ее лохматый овчинный жилет показался ему до безобразия мягким и красивым. Она вертелась в его объятиях, визжа от щекотки, и он, поймав себя на желании овладеть ею, скинул девушку с серого камня в воду. От греха подальше. Потом, пытаясь высушить одежду, она пряталась от него в разлапистом орешнике, но он, говоря о чем-то постороннем, все смотрел и смотрел, думая о вещах ужасных…

Она была слабее, чем казалась. Он понял это именно в тот день, когда с легкостью поднял ее на руки. Пусть и грозная охотница, но Айя была женщиной, и он с легкостью мог с ней совладать. Возьми он тогда свое силой, никто бы не узнал. Айя никому не смогла бы рассказать о том, что с ней сотворил один из молодчиков из деревни, а даже если бы и сказала, никто бы ей не поверил.

С тех пор он каждый раз вспоминал об этой своей подленькой мысли, стараясь отбросить ее прочь. Дело того не стоило… Скорее всего, тогда бы они с ней больше не увиделись, а этого он не хотел. К тому же, он дал ей обещание не причинять вреда, и это его останавливало.

Рядом с ней было как-то особенно легко, и ему нравилось быть с ней. Лешая дикарка, свободная и непосредственная, жила согласно своим правилам. Она не верила ни в какого Ожта, не выводила кругов в воздухе и не целовала круглых медальонов. Когда он попытался объяснить ей, что такое Скверна, являющая собой все зло, кто такой Ожт, создатель и повелитель всего живого, она лишь рассмеялась.

– Трава растет, потому что ей хочется расти к солнцу, а не потому что ей кто-то это велит.

В этом была вся Айя. Она делала то, что велело ей ее желание, а не священнослужитель, община или родители. Он ей завидовал и восхищался. Сын старосты был в подчинении отца и общественного мнения, а она была свободной, и эта бившая через край свобода рядом с ней наполняла и его.

– Ты задержался.

– Нужно было уладить пару дел.

– Каких? – каждый раз спрашивала девушка, но Калеб о своей жизни рассказывал ничтожно мало.

– Я принес тебе кое-что.

– Что же?

– Посмотришь потом, – протянул он ей кулек, перетянутый грубой колючей нитью.

– Мне уже нужно идти, – опустив голову, грустно сказала девушка. – Увидимся завтра?

– Завтра?

– Да… – Айя виновато посмотрела на готового обидеться Калеба. – Ты пришел слишком поздно. Сегодня мне нужно побыть с отцом.

– Ты проводишь со мной времени куда меньше, чем с ним.

– Хм… Не говори так.

Они замолчали.

Айя крепко задумалась над мыслью, что прежде даже не возникала в ее голове. Вся ее жизнь протекала в лесу подле отца. Существовали лишь они вдвоем. Заботились друг о друге, и она никогда не представляла, что может быть иначе. Теперь в ее жизни появился Калеб. Ей нравилось быть с ним, нравилось разговаривать с ним. Она ощущала странное воодушевление, от которого была готова вопить во всеуслышание, и порой очень сожалела, что не может остаться и побыть с ним подольше… Для чего?

Порой в ней просыпались странные желания. Ей хотелось обнять его, и если сначала она держалась от него подальше, то в их последние встречи нарочно искала повода прикоснуться к нему. Гаэлле говорила ей, что после того как в храме в круг вводят молодого мужчину и девушку, они становятся неразлучны и могут возлежать на ложе. Прежде она не очень хорошо представляла себе, для чего было нужно лежать в обнимку, зная лишь, что так получаются дети, но недавно…

Ей отчетливо вспомнилась та женщина с изогнутыми бровями и приоткрытыми лепестками алых губ. Вспомнились переплетенные тела, и мужчина, прижимавший ее к себе. Их плавные движения. Искоса она поглядывала на Калеба и, думая об этом сплетении тел, краснела и хмурилась… Может быть… Она могла быть на месте той женщины, а на месте целовавшего ее мужчины… Калеб. От этих мыслей ей становилось страшно, но это не останавливало ее, и она вновь шла к реке для встречи с ним. Голос матери-природы все отчетливее шептал ей о желаниях, обретавших все более четкую форму с каждой последующей встречей. В отважной охотнице просыпалась женщина, слабая и нежная, и она сама не замечала, что начинает двигаться, думать и говорить по-другому.

– Может быть… – буркнула она, стыдливо отвернувшись.

Айя передумала уходить, решив, что с отцом ничего не случится, если она побудет с Калебом чуть подольше, и юноша воспрял духом.

– Ты знаешь загадки? – видя сомнения девушки, Калеб решился удержать ее проверенным способом.