– Нет. Не совсем. Судя по тому, как описывала Гаэлле, должно было быть куда больнее.

– Это твоя Гаэлле… Она твоя мать?

– Нет. Она просто… Была из деревни. Мы с отцом носили ей травы. Она их варила и приторговывала. От нее всегда пахло полыньей… Терпеть ее не могу, – поморщила девушка лисий нос. – Потом в один день она сказала, что жить в деревне ей стало опасно.

– Говорят, ее хотели сжечь.

– Сжечь? За что же? – девушка отпрянула от его плеча.

– Поговаривали, что на окраине живет колдунья, погрязшая из-за своих дел вне круга Ожта, порожденная самой Скверной… Ее хотели судить, но она вовремя уехала.

– И за что же ее хотели судить?

– За то, что она – ведьма. А все ведьмы – от Скверны.

– Но она всего лишь варила травы и знала «слово». – Айя задумалась, вспомнив, как Гаэлле пыталась обучить и ее. Девушка до сих пор знала, какая трава хороша для ран, а какая успокаивает боль в животе – самую малость. Что в этом было плохого, ей было не понятно.

– Когда-то Ожт был безгрешен, – вспомнил Калеб одну из проповедей священника, да и сам он читал эту историю не раз. – Он был праведен и каждое дело его было праведно. Скверна не могла пережить этой безгрешности, и долго выдумывала способ, как же вывести Ожта из великого праведного круга…

– И что же она сделала?

– Она посылала ему разные испытания, но Ожт всегда выходил из них чистым и непоколебимым в своей вере. И вот однажды Скверна прибегла к страшному колдовству. Собрав все силы, она создала девушку. Самую красивую девушку, какую можно было себе вообразить. Та околдовала его, и Ожт оступился… В первый и единственный раз.

– Так все женщины… Тоже от Скверны? – Подловила его Айя, но Калеб лишь снисходительно провёл рукой по ее пушистым волосам.

– Нет. Только колдуньи…

– Но…

– Ожт полюбил ее. Он не мог жить вне круга, и, очистив ее огнем, он ввел ту девушку в свой круг. Они стали мужем и женой, и с тех пор в каждом из нас течет их кровь, – Айя задумалась. Все эти истории про Ожта для нее были сродни сказкам. Их было интересно слушать, но она, все равно, не могла поверить, что из-за этих сказок, люди могли сжечь другого человека на костре. Однажды она видела часть леса, сгоревшую в пожаре, и почему-то крепко задумалась о том пепелище. – Все же ты и вправду колдунья. Взяла и околдовала меня, – рассмеялся Калеб.

– Хм… Ты сам пришел ко мне.

– Мужчина охотник, женщина рыбачка. Кто же твоя мать? – спросил он, помолчав.

– Не знаю. Ее нету.

– У всех есть мать.

– А у меня только отец. – девушка села у него под боком, нервно одернув локон. – Где твоя? Живет в деревне?

– Уже нет.

– Почему?

– Говорили, она крутила шашни с пастухом.

– Как это? – Айя стряхнула с распущенных волос белый лепесток.

– Ах… Она… Она была с пастухом… – Стал объяснять юноша. – Как мы с тобой сейчас. Она не должна была, потому что у нее был муж. Она предала моего отца, и в один день это обнаружилось. Их вывели на площадь перед церквью. Мою мать привязали к столбу, – зашептал Калеб, вспоминая день ужасной казни. – Она умоляла помиловать ее, пока люди собирали камни, но ее никто не слушал. А затем… – Юноша замолчал, до побелевших костяшек сжав кулак. – Отец ничего не сделал.

Калеб помрачнел. Отец тогда стоял в стороне, насупив свои черные брови, и крепко держал его за руку, сжимая до боли. Кричавшая от боли, женщина умоляла отпустить ее. Умоляла, как ему казалось, именно своего сына — маленького мальчика. Он рыдал, но под пристальным взглядом отца ничего не сделал.

– Зачем же она так поступила…

– Как?

– С твоим отцом? Он любил ее?

– Не знаю… Раз позволил забить ее камнями, может и нет, – горестно поджал губы Калеб.

– Хм… Мне жаль ее… – Айя ласково погладила его по голове, но вдруг задумалась. – Но мне было бы очень… Горько… Если бы ты был бы с кем-нибудь еще, как со мной.

– Чепуха. Я с тобой… И только с тобой.

Переглянувшись, они улыбнулись и еще долго нежились в лучах закатного солнца.

Пока они оделись, на лес неслышно опустился сумрак. Повеяло ночной прохладой, и они вместе перешли речную переправу. Ухватив Калеба за руку, Айя вела его, видя в сгущавшемся мраке как ночная хищница.

– Покажи мне, где твой дом? – остановились они у последней березы на краю леса. Калеб обнял ее со спины и протянул руку, указывая пальцем на испускавшую дымок точку.

– Видишь тот домик с тремя трубами? Мой рядом.

– Где горят три окошка?

– Да. Покажешь, где живешь ты?

– Нет… Пока нет, – хранила она тайну, готовая на самом деле вот-вот ее раскрыть. – Отец пока не знает… Я ему рассказывала, но не все… Он так обрадуется, – сказала девушка, вновь прижимаясь к нему. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Белея невесомым облаком, Айя, поцеловав его на прощание, затерялась в темноте леса. Калеб пихнул руки в карманы. Вечерняя прохлада то и дело пускала мурашки по коже, но он, опьяненный жасмином, был безумно счастлив. Он нежился в воспоминаниях о желанном теле, путался в каштановых вьющихся прядях.

Как же прекрасна была эта наступающая ночь. Как прекрасен был мир и Айя, принадлежавшая теперь ему, Калебу, всецело. Лесная охотница, не боявшаяся ни волков, ни медведей, порой спрашивала его об очень забавных вещах, но эта наивность заставляла чувствовать себя очень мудрым и возмужалым. Рядом с ней он мог быть собой. Разве можно было променять ее на снобку Магду? Разве можно было променять этот цветок дикого жасмина на огородную маргаритку? Нет. Никогда и ни за что! Он поговорит с отцом. Будет спорить до последнего, если понадобится. Он станет заниматься делами, чтобы тот был им доволен, а если нет, то уйдет из дома. Отец был прав, в конце концов. Мужчина должен отвечать за свои слова. Главное, он ни за что не женится на Магде, пусть будет она трижды дочерью какого-то там важного человека.

Калеб задрал голову. В небе рассыпались звезды, готовые вот-вот обрушиться на него, а ему, счастливцу, было все равно. Он, как никогда, чувствовал плескавшуюся в нем решительность. Самое глубокое море было по колено, и он готов был вырваться из порочного круга, которым его окружили. Билось сердце, готовое вылететь из груди. Свободно и легко ему было, и свободой той веяло из лесу.

***

Вовсю звенел колокол, распугивая птиц. Оголтелые те трепетали крыльями, пытаясь скрыться от гремящей катавасии, и, не найдя подходящего места, так и летали по кругу. Люди расступались от входа в церковь. Они улыбались и перешептывались. Говорили, что невеста неимоверно хороша, и то было чистой правдой. Белое платье, с тугим воротом, мерцало на солнце расшитыми бусинами. Блестел большой круглый медальон, свисавший с шеи на длинной золотой цепочке. Фата ниспадала с головы. Светлые волосы невесты, убранные в косы, были украшены красивой шпилькой с нанизанными жемчужинами. Строго поджатые губы наконец-то разжались от счастья, да и весь снобизм, видимо, развеялся звоном колоколов. Никогда еще Магда не была столь прекрасна, столь нежна и кротка. Женщины со знанием дела обсуждали ее наряд, ее девичью красоту, ее едва ли не святую благодетель. Мужчины подбрадривали жениха, что выглядел смурнее тучи.

– Взбодрись, Калеб! Такая красавица тебе досталась.

– Счастливых лет вам, да детишек побольше.

– Счастья, счастья!

– Какая красавица.

– Улыбнись, увалень. Твое счастье от тебя на растоянии руки, – подначивал его шедший рядом Томми, говоря отнюдь не добро. – Добро пожаловать в мой мир, – чертыхнулся он в бок.

Разодетый Калеб печально посмотрел на птиц, перелатавших с крыш на крыши. Глупые птицы… Были бы у него крылья – он улетел так далеко, как только смог. Вот только желания его были желаниями, утонувшими в течении жизни, и, повинуясь всеобщему движению толпы, мужчина, окруженный безрадостным будущим, прошел в дом со своей женой, нелюбимой и нежеланной.

========== Терзания ==========

***

Притворив за собой дверь, Калеб тихо сбежал из спальни, кое-как натянув штаны. Он быстрее хотел выйти на улицу. Там вновь клубился туман, орошая росой посохшие травы и цветы, и как только юноша вывалился из дома, его обдала утренняя прохлада. Вчера жених, нынче муж подошел к большой бочке и многострадально выдохнул. В водной глади отразилось его великое страдание, потревоженное легкой рябью. С отвращением он вспомнил о пережитой ночи, будто его заставили сношаться с обросшей бородавками жабой.