Магда отнюдь не была жабой. Вчера она и вправду была необыкновенно красива, и, когда к вечеру ее косы распушились, придав очаровательную небрежность ее виду, Калеб даже подумал, что если бы не Айя, он смог бы с ней ужиться. Мысль эта посетила его голову до того, как они остались наедине. Тогда в спальне Магда попросила оставить ее одну, а когда он вошел, она, оставшись в плотной ночнушке, все выводила круги по бокам от кровати да читала заученные молитвы. На брачное ложе девушка легла многострадально, показательно жертвенно, едва раздвинув ноги. Когда Калеб не менее многострадально приготовился исполнить свой супружеский долг и попытался приподнять ее балахон, она чуть ли не зашипела. Вновь у ее губ сложились сердитые набожные морщинки, которые он терпеть не мог. В плотной ночнушке она раскрыла какой-то круглый кармашек, благословенный для благого дела, и он вынужден был будто нитку просовывать в игловое ушко.
Калеб до боли в щеках сжал зубы из-за постыдных воспоминаний о первой ночи молодоженов, казавшихся ему в какой-то степени отвратительными. Перед глазами тут же предстало лицо Магды, поджавшей от боли губы. Как же она неприятно стенала при этом… Как кошка по весне, подумал он, и, стараясь прогнать прочь ненавистные образы, окунулся с головой в бочку.
Айя была совершенно другой. С ней все было совершенно по другому. Как же она обнимала и ласкала его тем днем, словно лишь и была создана Ожтом, а, может, и какими другими богами, чтобы дарить ему свою нежность и любовь. За что же на его голову свалилось это несчастье, в виде столь ненавистной жены и проклятого брака!
Ведь он пытался побороться за свое, споря с отцом накануне свадьбы до хрипоты. Нужно было настоять еще больше и не дать женить себя на Магде, но отец мягко, но от этого не менее грозно, намекал, что Калеб тогда будет предоставлен сам себе, оставшись без отцовских средств. Стоит отдать должное – достаточно проницательный Рихард, наблюдая весь этот спектакль напокорности, даже заподозрил наличие у сына другой избранницы, но Калеб опроверг его догадки, сказав, что просто не хочет обременять себя свадебными клятвами. Признаться об Айе он не решился, но и сдаваться воле отца не собирался. Бравурно юноша было решил бросить все и строить жизнь самому. Впервые в глазах родителя засверкало даже какое-то уважение к своему отпрыску, но спустя несколько часов храброму и гордому Калебу, задумавшемуся о том, с чего бы начать, захотелось есть. Чувство голода становилось все острее, пересиливая желание борьбы, и он вернулся в просторную гостиную к обеду, решив, что в любой другой момент сможет променять блага этой жизни ради свободы и Айи.
Его не было больше недели в лесу. Как она? Скучала она по нему? Он весь изнывал от желания увидеться. Возможно объясниться… Он бы сейчас с радостью подстегнулся и побежал в ту чащу за серым камнем и не вернулся бы. Уж лучше ложе усыпанное жасмином, чем обложенное кругами Ожта, думал он, забывая, что до женитьбы думал похожим образом.
Калеб с тоской посмотрел в сторону леса, и в зарослях ежевики ему встретились знакомые светло-карие глаза. Замерев на месте, он спрева не поверил тому, что увидел, и зажмурился.
Прекрасное видение никуда не исчезло. В зелени действительно сидела Айя, светившаяся от радости. В своем укрытии она прождала Калеба с глубокой ночи. Оглядевшись по сторонам, она встала. Полагаясь на утренний безлюдный час, девушка легко и неслышно пробежала ланью и в мгновение ока повисла на шее у Калеба, обвив его руками. От ее распущенных волнистых волос пахло хвоей, и он, истосковавшись по ней, ее запаху, крепко прижал ее к себе.
Поцелуй их был сладок, но он, вспомнив о том, кем теперь являлся, тут же отринул от нее. С опаской Калеб огляделся по сторонам.
– Тебе опасно здесь находиться.
– Можно подумать, я этого не знаю, – рассмеялась она. – Ты не приходил, вот я и сама пришла. Думала, ты заболел… Слышала, рыбаки говорили, что Калеба, сына Рихарда, можно только поздравить. Поздравляю! – ладошкой девушка нырнула в свою суму и оттуда достала горсть ароматной лесной земляники.
Судя по ее тону, она совершенно не знала причину праздненства, да и поздравлять его было абсолютно не с чем. Он, было, обрадовался ее неосведомленности – ему не хотелось, чтобы она узнала от кого-то чужого, что он женился на другой.
Айя наивно смотрела на него, протягивая спелые ягоды, и Калеб, лишь сейчас осознав, что случилось, едва не затрясся. Что же он наделал… Он лишился своей свободы, а главное… Лишился ее. Ведь теперь он, женатый муж, мог быть только с Магдой. Айе нужно было рассказать об этой горькой безрадостной правде. Объяснить, что он не мог поступить иначе, и от грядущего разговора у Калеба встал рыдальческий ком поперек горла, ведь именно сейчас он понял, что терять ее абсолютно не готов.
– Сюда, – потянул он ее за собой в сарай, где хранили сено для коз и прочую утварь для скота. Плотно закрыв дверь, он едва не спотыкнулся о конскую упряжь, развернулся и, схватив девушку за плечи, повторил. – Тебе нужно уходить.
– Почему? Ты не рад меня видеть? – Калеб замялся. Как же он был рад! Только ее он и хотел видеть подле себя, и, если бы не страх быть заброшенным камнями, он бы покрыл поцелуями свою Лешую с головы до ног, заперся бы с ней в доме и не выходил бы несколько дней подряд, наплевав на деревню и всех ее жителей вместе взятых.
Он подбирал слова. Нервно облизнув пересохшие губы, юноша потупил взгляд в пол, и от долгой тишины что-то в ее лице переменилось. В мгновение ока Айя нахмурилась, напомнив свирепую ведьму, которая однажды едва не пристрелила его из лука.
– Все понятно… – Обиженно проговорила она, будто узнала правду из воздуха. – Гаэлле говорила мне и об этом… Говорила… Мужчинам порой нужно лишь это и… Все.
– Это не так, – поправив суму, Айя засобиралась уходить, и Калеб перегородил ей дорогу. – Мне нужно тебе кое-что сказать…
– Больше не приходи ко мне в лес. Придешь, убью. Выстрелю из лука или зарежу кинжалом, – говорила она сквозь покатившиеся по щекам слезы.
Ее глубокий голос изменился. Грозясь расправой, она попыталась ударить его по рукам. Калеб не давал ей пройти, и она стукнула его кулаком по груди, едва не зарычав.
– Айя… Айя, прекрати! Я люблю тебя.
Калеб сильно сжал ее в своих объятиях. Айя пыталась вырваться, убежать, и пару раз ударила его действительно больно. Ее, все равно, никуда не отпускали, и девушка вдруг расплакалась в голос. Лешая обмякла и прижалась к мужской груди. Ведь она чего только не передумала, пока его не было в лесу. И то, что с ним что-то случилось. И то, что он ее попросту бросил, наигравшись. И то, что у него появилась другая… Калеб все повторял заветные три слова, целуя прижатую к себе темную голову, и она, вроде смертельно обидевшись, тут же простила его.
В сарае стало тихо. Рыдания ее сошли на нет, и Калеб, будучи выше на голову, нагнулся, чтобы поцеловать мокрые от слез щеки, если ему позволят. Успокоившись, больше она на него не злилась.
– Будь со мной… Как тогда в лесу, – сказала девушка, отвечая на его поцелуи, и он, позабыв обо всем, поднял ее на руки и понес к копне сена.
Торопясь, словно ее кто-то вот-вот отнимет у него, Калеб снял с девушки грубый жилет, в спешке оторвав пуговицу. Пара завязок, и ее темная рубашка упала где-то рядом. Айя зарылась в стог, не обращая внимания на коловшее кожу сено, и поочередно вытягивала ноги, пока он стягивал с нее темные кожанные лосины. Улегшись рядом, он целовал ее уж чересчур страстно, истомившись и соскучившись по ней, а Лешая, изогнувшись к нему полубоком, смеялась от мужской нетерпеливости да щекотала ему щеку, попавшимся под руку колоском.
Слезы высохли, уступив место улыбке. Калеб прижал ее бедра к себе, и она подставила длинную шею для поцелуев. Сколько в ней было свободы и желания, способного опьянить каждого… Уткнувшись в ложбинку между грудей, он вошел в нее, и она, выгнувшись в пояснице, томно вздохнула. Сплетенные тела вновь колыхались и сотрясались, сходясь в поцелуях, и Калеб рядом с ней снова почувствовал себя счастливым и… живым.
