А потом наступило утро и под капонир залетела трупная муха.
"Да, что-то у них случилось сегодня ночью, - подумал Ули Май. - Что-то погнало их в эту дурацкую атаку".
Сектор А-348 уже давно считался очень спокойным фронтовым сектором и ни про какие атаки здесь уже давно никто даже не вспоминал. Ожесточенные бои сейчас шли на юге и на западе от А-348, а здесь уже давно установилось полноценное фронтовое затишье. Такое положение вещей сложилось само собой из-за крайне неудачного выбора позиций обеими сторонами. Позиции красноголовых располагались в низине, сразу за широкой, но мелкой рекой с сильно заиленным дном и атаковать сегодняшней ночью им пришлось через эту естественную преграду, берега которой были буквально утыканы противопехотными минами, растяжками, хитрыми ловушками, сигнальными ракетами, рядами колючей проволоки со старыми консервными банками и прочими простыми хитростями затянувшейся позиционной войны оборонительного характера.
Сержант понимал, что позиции синегубых тоже были не ахти - в случае атаки им пришлось бы бежать вниз по поросшему тропическим ковылем крутому склону и минут пять-семь быть на виду у пулеметчиков противника, которые позабавились бы тогда точной стрельбой, прицельной как в тире. А уцелевших внизу ждала бы эта речка с сильно заиленным дном и добротно, на совесть заминированными берегами.
Ни один благоразумный военный хомо не пошел бы в атаку по такой местности, заходить в такие места сейчас рисковали только большие дикие коты, которыми кишели окрестные джунгли, да и то только потому, что сразу за речкой было много полян поросших валериановой травой с невероятно широкими и мясистыми листьями. Было похоже на то, что такие поляны способны вызвать непреодолимое влечение у диких котов. Темными тропическими ночами, по каким-то своим тайным звериным тропам они шли сначала на водопой к реке, а потом сразу на эти валериановые поля, затем они снова шли на водопой, но уже с душераздирающими криками и почти человеческими воплями, от которых стыла кровь в жилах и уходил сон даже у самых опытных бойцов. Напившись, дикие коты снова возвращались на валериановые поля, а потом они снова шли к реке со своими дикими воплями и криками и все это продолжалось до самого рассвета и только с первыми лучами Гелиоса эти твари убирались обратно в свои джунгли. Иногда у кого-нибудь из окопников не выдерживали нервы и он ложился за пулемет и начинал стрелять вдоль склона на звук и на эти выстрелы отвечал противник, и это было единственной стрельбой, которую можно было сейчас услышать в секторе А-348.
И вот сегодня красноголовые устроили эту дурацкую атаку. Сначала они очень осторожно и тихо перешли реку, а потом начали подниматься вверх по склону. То, что не сработали многочисленные мины, растяжки и ловушки, не удивило Ули. Скорее всего, красноголовые воспользовались контрабандными тропами, по которым уже давно туда-сюда сновали армейские контрабандисты, перенося на своих плечах тяжелые тюки с нюхательным чаем, жидкими и твердыми пайками, одеждой и обувью, свежими порнографическими плакатами и крепчайшей выпивкой. Все, что можно было перенести через линию фронта на плечах, уже давно переносилось здесь и сразу в обе стороны. Большинство армейских контрабандистов отлично знали друг друга, и, повстречавшись ночью на тропе, они вежливо раскланивались, а самые старые крепко пожимали друг другу руки, а старейшие даже обнимались ночами на этих тропах и вступали друг с другом в длиннейшие разговоры обо всем на свете. И еще они предупреждали друг друга о новых минных ловушках и растяжках, и даже ямах или лужах. Да что там еще говорить об этих тропах? Любой сапер по просьбе армейского контрабандиста в два счета проделал бы в этих полях проход шириной в городской проспект за пару упаковок нюхательного чая, или даже за одну упаковку.
Май не любил нюхательный чай, он предпочитал ему крепчайшую выпивку нескольких сортов, особенно - так называемых "кровавых девочек". У красноголовых были очень хорошие сорта кровавых девочек - "Кровавая Ольга", "Кровавая Зэбэ", "Кровавая Жанна", "Кровавая Дулиттл" и еще несколько, все отличного качества. Больше всего сержанту нравилась "Кровавая Жанна", а почему, он и сам не знал. Может быть, из-за кружевных чулок или декольте, а может из-за позы или пулемета у нее за спиной, или из-за улыбки и шаловливо сдвинутой на бок золотой каски, за маскировочную сетку которой был засунут трогательный букетик полевых цветов, или что-то было в ее зеленых глазах, которые каждый раз смотрели на него с этикетки. Как бы там ни было, но Ули Май всегда очень быстро и легко забывал обо всем, когда Кровавая Жанна оказывалась у него в руках, правда, ненадолго, а надолго ему и не нужно было.
"Кровавая Зэбэ" или "Кровавая Ольга" тоже была ничего, но расслабиться с ними так, как с Жанной у него почему-то никогда не выходило. Кроме "кровавых девочек" было еще несколько сортов "Бункерной Особой" на которых были изображены боксы индивидуальной биологической защиты в разрезе. По слухам, именно в таких боксах лежали сейчас квадратные генералы там - внизу, в своих бункерах глубокого залегания. Когда саперы обнаруживали такой бункер и начиналась операция по его выжиганию, и сразу после ее окончания устраивался очередной бункерный праздник с перемирием, с братанием и с совместными застольями, Ули прикладывался и к "Бункерной Особой", но это была просто фронтовая традиция и больше ничего. Эта выпивка вызывала у него только отупение и приступы сильнейшего презрения к окружающему миру. Расслабиться с квадратным генералом в разрезе у него бы не получилось в любом случае, уж слишком подробными были эти разрезы.
А вот с Жанной было совсем другое дело, ее изображениями уже давно были оклеены не только стены бункера, но и лафет пулемета, и часто, прижимаясь щекой к прикладу, он подмигивал ей, а она словно бы подмигивала ему в ответ, а потом они вместе отдыхали и забывали обо всем, что происходило здесь всего несколько минут назад - о выстрелах, дымящихся стволах, о горячих золотых гильзах, которые сыплются прямо на руки да так и норовят ударить тебе по щеке или по подбородку, и о пороховом смраде, и о криках санитаров, и о стонах, и о лязге гусениц тяжелых фронтовых труповозок, и обо всем остальном...
В любом случае, кровавые девочки были лучше квадратных генералов в разрезе, и лучше нюхательного чая, от которого по слухам сильно страдала репродуктивная система. А впрочем, кому она теперь была нужна, эта репродуктивная система?
- Что доложить, господин сержант? - встрепенулся Беренц. - Радистка ждет.
- Отсигналь, что буду к девяти, - Дей нахмурился. - Нет, к десяти. Нужно проверить все наши боевые системы. И вот возьми сигарету. Она, правда, сырая, но ты как-нибудь ее растянешь. Что-что, а губы у тебя что надо. Сильные.
- Благодарю вас, господин сержант.
Беренц осторожно взял предложенную сигарету, но его пальцы сразу начали очень сильно дрожать, и сигарета заплясала, запрыгала в них, сминаясь и быстро теряя табак и форму, и он принялся судорожно ловить ее сразу двумя руками, и, наконец, поймал, прижал остатки к своей груди очень осторожно и бережно, а потом начал, виновато улыбаясь, пятиться к выходу.
Это был так называемый "окопный тремор", которым уже страдала чуть ли не большая половина личного состава и Май давно насмотрелся на такое. Однако у Беренца был какой-то уж совсем необычный и сильный окопный тремор, поэтому наблюдать такое вблизи было очень неприятно.
ОДисс проводил глазами согнутую в каком-то виноватом полупоклоне спину рядового, а потом с ним случилось нечто необычное.
Это был какой-то спазм или мышечная судорога, а может болевой приступ, такой неожиданный и сильный, что как только спина Беренца скрылась за брезентовой тряпкой, у сержанта начал мелко дрожать подбородок, а в уголке единственного натурального глаза появилась крошечная слезинка. Она ненадолго задержалась на натуральной реснице, а потом сорвалась вниз и покатилась по грязной небритой щеке, быстро уменьшаясь в размерах и превращаясь в тонкую блестящую дорожку...
