- Пускай король, по крайней мере, сам решит, как поступить. А я всего лишь выполняю долг врача. Когда ты оказался в лазарете, я не спрашивала у тебя, сколько человек ты убил.

- Я ведь уже сказал, что не могу оставить пост, - с досадой повторил сержант, но Игритт показалось, что ее слова поколебали его уверенность. К несчастью, тут в беседу встрял еще один охранник.

- Они там все одна компания, - сказал он неприязненно. - Чего ты ее слушаешь? Вся крепость знает, что эта девчонка - главная помощница дан-Энрикса. А теперь пропустите ее к сенешалю, чтобы он через нее передал остальным изменникам, что делать. Хорошо придумано!..

- Пускай проваливает, - поддержал соседа разговорчивый гвардеец.

"Все пропало" - промелькнуло в голове у Ингритт, чувствующей свою полную беспомощность. Но сержант внезапно просветлел лицом.

- Раз вы считаете, что она их сообщница - тогда другое дело, - сказал он с видом человека, обнаружившего выход из сомнительной и неприятной ситуации. - Смотрите, чтобы она никуда отсюда не ушла, а я пойду за капитаном.

Ингритт оставалось только поражаться такой логике. Выходит, стражникам нельзя покинуть пост ради того, чтобы сказать о том, что раненому человеку нужен врач, но доложить о "заговоре" - это, разумеется, совсем другое дело.

Сержант отсутствовал довольно долго. Ингритт заподозрила, что он нашел своего капитана, повторил ему весь разговор с начала до конца, а потом капитан, в свою очередь, отправился докладывать о ней кому-нибудь еще. Чего она действительно не ожидала, так это того, что полчаса спустя к Кошачьей башне явится сам Уриенс в сопровождении охраны. Ингритт видела наместника не часто, но его вид всегда производил на нее тягостное впечатление. Уриенс был сутул, тонок в кости и, вероятно, не особенно силен, но, несмотря на это, он казался ей гораздо более опасным человеком, чем Атрейн. Когда наместник посмотрел на нее сверху вниз, едва заметно кривя губы, Ингритт внезапно осознала, что ее затея куда более опасна, чем казалось поначалу.

- Откуда ты узнала об аресте сенешаля? - спросил Уриенс, сверля ее своими темными глазами.

- Мне сказал Олрис. Он был в Ландес-Баэлинде, когда вы пришли за Меченым.

- Ты обсудила это с Алинардом?

- Нет, я сразу же пришла сюда.

- Даже не посоветовавшись со своим наставником? - казалось, Уриенс был удивлен подобным обстоятельством.

- Нет, лорд.

- И ты ни с кем не разговаривала по дороге?

- Нет, лорд, - еще раз повторила Ингритт. Ей казалось, что она тупеет.

- Значит, ты сама, по собственному побуждению, решила заняться раной сенешаля? Почему? Какое тебе дело до Атрейна?..

- Ну, он ведь спас нас с Олрисом, когда нас поймали после нашего побега. Если бы не лорд Атрейн, нас бы вернули в Марахэн. Я думаю, это заслуживает благодарности.

Еще пару секунд Уриенс молча смотрел на нее, но, видимо, не обнаружил ничего хоть сколько-нибудь подозрительного.

- Истинный король желает, чтобы обвиняемый оправился от ран и мог предстать перед судом, - произнес он, в конце концов. - Однако мы не можем допустить, чтобы он получил возможность что-то передать своим сообщникам. Раз уж ты вызвалась лечить Атрейна, ты останешься в Кошачьей башне до суда и будешь ухаживать за ним. Не беспокойся, у тебя будет еда, одежда и все необходимое. Если понадобится достать какие-то лекарства, мои люди принесут их сами. Проходи.

Ингритт подумала об Олрисе, который будет дожидаться ее возвращения, но колебаться было уже поздно. Даже если бы она внезапно передумала, это бы уже ничего не изменило. Уриенсу было наплевать на то, согласна ли она остаться в этой башне до суда - он просто сообщал о том, что ее ждет.

Ингритт решительно вошла в Кошачью башню, и сопровождающий ее сержант захлопнул за ней дверь.

Камера сенешаля оказалась круглым помещением на самом верху башни. Поднимаясь по винтовой лестнице, Ингритт заметила еще несколько комнат, занятых гвардейцами - они обедали, играли в кости или просто спали, свесив голову на грудь. Ей показалось, что охранников, по меньшей мере, двадцать человек. Казалось странным, что арестант, из-за которого предпринимаются такие меры безопасности, не в состоянии не то что встать, а даже сесть в постели. Когда дверь его камеры открыли, чтобы впустить Ингритт, сенешаль ограничился тем, что слегка повернул голову и скосил на вошедшую глаза. Рубашка на его груди и на боку казалась темной от засохшей крови.

- Что с Криксом? - первым делом спросил он.

- Он тоже арестован.

Сенешаль издал короткий, лающий смешок - похоже, рана не давала ему рассмеяться в полный голос.

- Проклятье... я надеялся, что хоть его они не тронут...

- Дайте-ка я взгляну на вашу рану, - сказала Ингритт, придвигая к узкой койке сенешаля табурет и осторожно поднимая заскорузлый от засохшей крови подол его рубашки. Ткань успела намертво присохнуть к ране, так что Ингритт, взяв стоявшую у изголовья кружку, начала терпеливо смачивать ее водой.

- Вы знаете, за что вас обвинили в государственной измене?

- За то, что я болван. Я не учел, что человек, подобный Уриенсу, не способен спать спокойно, пока не будет знать все, что делают его враги. С кем они видятся, о чем беседуют, насколько долго сидят в нужнике... Готов поспорить, этот замок нашпигован тайными ходами и слуховыми отдушинами, как пирог - изюмом. Мне следовало бы понять, что этот негодяй за мной шпионит... что он ждет любой возможности, чтобы изобразить меня изменником. Уверен, он обгадился от счастья, когда подслушал наш последний разговор с дан-Энриксом... тут же помчался доносить, что мы готовим государственный переворот. Даже не верится, что после этого они еще прислали мне врача.

Ингритт нахмурилась. Голос сенешаля звучал насмешливо и даже бодро, но мучившая его одышка и поверхностное, частое дыхание ей совершенно не понравились - как и тот факт, что от такого незначительного усилия, как поддержание беседы, лицо сенешаля побледнело, а на лбу проступил пот. Как и следовало ожидать, пульс у Атрейна оказался слабым и прерывистым.

- Дышать больно?.. - уточнила Ингритт, уже догадываясь об ответе.

- Только если делаю глубокий вдох... Но к этому легко приноровиться. У меня бывали раны и похуже этой.

"Это вряд ли..." - возразила Ингритт про себя. Сейчас она почти жалела, что с таким упорством добивалась права осмотреть Атрейна. Лучше бы подобной раной занялся кто-нибудь вроде Алинарда. Тогда у Атрейна было бы гораздо больше шансов уцелеть.

Сенешаль взглянул на Ингритт - и внезапно усмехнулся.

- Да не делай ты такое скорбное лицо... Если ты размышляешь, как сказать, что мне проткнули легкое, то не волнуйся - я и сам об этом знаю.

- У меня не очень много опыта в лечении подобных ран, - призналась Ингритт. - Но я сделаю все, что будет в моих силах.

Сенешаль беззвучно рассмеялся.

- Брось. Сколько людей с подобной раной выживают? Например, из десяти?..

Ингритт отвела взгляд.

- Примерно трое.

- Звучит лучше, чем "один". Надеюсь, если я умру, мои ребята сбросят Уриенса с крыши этой самой башни.

Дан-Энрикса разбудил скрежет отпираемой двери. Крикс далеко не сразу вспомнил, что находится не в Ландес-Баэлинде, а в тюрьме. Правда, камера, в которой его заперли, была холодной, а постель - жесткой, но по сути она мало отличалась от большинства помещений в Руденбруке. Меченый уже не помнил, когда он в последний раз раздевался перед сном, а на сей раз он вообще улегся прямо в сапогах - все равно тонкий войлочный матрас, служивший заключенному постелью, не выглядел особенно чистым. В спину тянуло леденящим холодом от каменной стены, а плащ, наброшенный на плечи вместо одеяла, оказался слишком тонким, но это не помешало Криксу сразу же заснуть - за день он прошагал, должно быть, полных десять стае, нарезая бесконечные круги по своей камере.

Открыв глаза, дан-Энрикс обнаружил на пороге Уриенса в темной меховой накидке и маячившего рядом с ним огромного гвардейца. Меченый отбросил плащ и спустил ноги с лежака.