Про бардак Володя не соврал. Свободного пространства в кабинете было мало. За исключением разве что кровати на письменном столе, на полу и полках лежали стопки книг, папки с бумагами, какие-то брошюры, методички и журналы. Учитывая отсутствие пыли на залежах можно было судить, что всем этим регулярно пользуются и они непросто часть затейливого интерьера молодого профессора. На подоконнике за давно нестиранным тюлем отыскалось на удивление живой и совсем не чахнущий куст гортензии, с ярко розовыми лепестками.

- Чемодан бросай куда удобней, - тем временем давал распоряжения Петренко, сам чем-то, гремя на кухне. - А ты чего так рано? Я к вечеру тебя ожидал увидеть. Встретить даже собирался после работы!

- Так ведь я отсылал телеграмму, где предупредил о времени прибытия, - ответил Гриша, пытаясь найти место, куда пристроить саквояж. Попытка удалась, а заодно отыскался и комод, на котором среди газет валялось с десяток писем и его собственная телеграмма.

- Забыл! Совсем закрутился и забыл прочесть. Собирался, бросил на комод и забыл.

Владимир показался из кухни.

- Гриш, ты уж извини, - виновато произнес мужчина, - мне в институт бежать надо. Дел по горло. Но после шести я свободен. Вернусь, тогда и отметим твое прибытие.

- Какие уж обиды, - кивнул Туполев, прекрасно понимающий суетную рабочую атмосферу. Сам временами носился как оглашенный, боясь везде не успеть. Оттого на товарища нисколько не обижался.

- Тогда побегу, - решился Володя, схватил портфель и уже выбегая, опомнился. - Ключи! Ключи возьми запасные. На вешалке висят. И на кухне яичница стынет, и чай только-только заварил. Сам перекусить не успел, итак опаздываю. Не пропадать же добру.

- Ну, уж нет, дружище, - покачал головой журналист. - Ты меня, друг сердечный, конечно, извини, но яичницей сыт, не станешь. Кафе у вас хорошие имеются?

- Есть, как не быть, - подтвердил Петренко, - загляни в "Самовар". Я там часто бываю. Уютно, чисто и кормят вкусно. Чего еще желать можно?

- Тогда беги, - напутственно произнес Туполев, - и к шести возвращайся.

- Не скучай! - выкрикнул Володя, уже скрываясь из виду.

- Не буду, - пообещал Григорий, слыша стремительно удаляющиеся шаги товарища.

УЮТНАЯ АТМОСФЕРА ЗАРЕЧЕНСКА

- Аккуратней надо гражданин! - с упреком продекламировала контролер трамвая, когда Григорий стремительно влетев, едва не сбил нескольких пассажиров с ног.

Туполев в ответ пробормотал извинения, заплатил за проезд, и, дождавшись, билет, занял свободное место.

Рассиживаться в квартире друга детства Гриша не пожелал. Провести досуг вот так, в четырех стенах журналист мог и в собственной квартире в Москве. Напротив, душа требовала размаху, оттого и отправился Туполев осматривать достопримечательности Зареченска. Прогулявшись по улицам, уже не сонным как утром, а достаточно людным, мужчина свернул сначала в сквер, а затем отправился к остановке, решив продолжить экскурсию по пути следования первого попавшегося трамвая.

Так же неожиданно он выскочил на неизвестной станции, и неспешно продолжил знакомство с городом.

Прошло около часа, живот подал первые жалобные ноты протеста. Гриша огляделся, а затем обратился к прохожему.

- Не подскажите, как мне найти кафе "Самовар"?

"Самовар" оказался заведением скромным, но весьма уютным. Куда ему тягаться с царской роскошью "Метрополя", где тяжелые массивные люстры сверкают обилием ограненных камней, пол блестит золотом, а резная мебель вышла из рук настоящих мастеров. Нет и элегантства любимого "Савоя", где весь интерьер выдержан в бежево-коричневой гамме, где удобные кресла, а светильники дарят легкий интригующий полумрак. Наконец нет блеска и задора "Твиста" - яркие стены, выкрашенные во все оттенки радуги, веселые картины с шаржем, обилие зеркал. Блеск, лоск, пестрость. Пристанище для живых людей, привыкших проводить время в движении, в большой компании, с шумом, задором, огоньком.

Ничем подобным "Самовар" похвастаться не мог. Обычное заведение, кафе, куда приходят на обед рабочие, студенты и преподаватели. И все же витало в атмосфере этого кафе нечто практически неуловимое, неосязаемое, и это что-то заставляло почувствовать себя здесь комфортно, будто дома. Круглые столики, с чистыми скатертями. Дубовый пол - недавно вымытый - блестит и еще хранит свой душистый запах. На окнах вязаные занавески с витиеватыми узорами. Все просто и во всем затаилась любовь и работа, выполненная с душой.

Может, именно этого и не хватает в московских заведениях? Интерьера, красок, роскоши - сколько угодно, а вот на душу поскупились...

До обеда времени оставалось еще вагон с маленькой тележкой, и от того кафе пустовало. Два-три клиента не в счет. Ничего! Скоро застучат по дубовому полу тяжелые ботинки рабочих, прошелестят легкие босоножки девушек-студенток, и в след им будут вторить звоном каблуки туфель парней-студентов. Вот тогда начнется и суета и привычный гамм. Хохот и шумные разговоры под шум столовых приборов и лязга посуды о посуду. А пока наслаждайся тишиной и сытым обедом, дражайший друг мой, Григорий Туполев.

Гриша шумно выдохнул, сыто потянулся, словно кот отведавший сметану. Кормили в "Самоваре" просто и добротно. Рябчиков с ананасами будите кушать у себя в столице, товарищ журналист. Здесь еда другая - правильная. Картофель пюре, котлеты и не абы какие, а самые настоящие, где полно мяса, но есть место и для хлеба с луком. А как вкусны и как задорно хрустят малосольные огурчики! И свежий хлеб, едва вышедший из печи, от того еще горячий и мягкий. Само собой не забудем отметить и компот из сухофруктов - вот где скрыта истинная душа и любовь.

Сытый, умиротворенный и потому такой довольный, настроенный по обыкновению на философский лад и размышления, Григорий достал из кармана брюк небольшой, но толстый блокнот в кожаном переплете. Шириной в два спичечных коробка, высотой в ладонь, а толщина в кирпич. Следом появился и карандаш - остро отточенный, съеденный наполовину начальной длины, грифель полумягкий, а на противоположном конце ластик - вещь незаменимая в творческой работе. Эти предметы мужчина носил всегда с собой безоговорочно, по-умолчанию, куда бы ни пошел. Так же, как и маленький перочинный нож, имеющий два лезвия, штопор, шило и отвертку.

"Эй, учитель! Ты, рабочий. Эй, могучий сталевар!

Коль хотите подкрепиться,

Приходите в "Самовар"!"

Туполев красивым ровным любому каллиграфу на зависть подчерком вывел в блокноте троестишье, цокнул языком, любуясь творением, и убрал блокнот обратно в карман.

Что ж, счастливо тебе, кафе "Самовар", где обрел временное пристанище журналист Григорий Туполев. Может, свидимся еще, добрый друг. До встречи!

Все же отпуск дело хорошее. Ни что как отдых не настраивает на творческий лад. Стихи просятся наружу, и будто звенит тихим звоном карандаш, рвется на свободу, чтобы украсить чистый лист витиеватыми строками.

"И пусть мои рифмы не стройны,

И свежесть задумок бледна.

Зато есть лихое стремленье.

И решимость моя удала!"

Бесшабашное веселье овладело Туполевым, он одним прыжком миновал три ступени, выполнил лихой вираж вокруг фонаря и помчался наперерез появившемуся трамваю.

"Под тенью дубов и кленов вольготно и сладко душе..."

Очередная поездка в трамвае и следующая остановка в маршруте журналиста - сквер.

"Опустевший сквер. Ночь. Тишина.

Он и она.

Два сердца бьются в унисон.

Вокруг, все словно сладкий сон.

И фонарей свет гонит тьму.

В объятьях крепких утону.

Сейчас, всегда, на сотню лет,

Быть вместе рядом наш завет..."

Эти стихи написаны не сейчас и не здесь. Давно. В безусой молодости, на скучной лекции по психологии, когда душа рвалась вверх и к возвышенным высотам, пока тело бренно томилось за партой, в душной аудитории.