Григорий улыбнулся и продолжил:

- Ты извини, что прочитал. Без спроса это не принято. Не удержался. Я человек от природы любопытный, а уж такая ситуация сама по себе оказалась притягательной: трамвай, спешка, забытая рукопись. Интригует ведь.

- Да я не обижаюсь. Спасибо вам. Сам бы я не рискнул ее показать. Страшно.

Туполев понимающе хмыкнул и промолчал. Молодость полна ярких эмоций, и положительных, и отрицательных. Страхи сильны, радость необъемлима. И первая работа, написанная с любовью, кажется величайшим трудом. И горько осознавать, что для других людей это просто очередное творение. Причем даже написанное не ахти как. С ошибками во всем, в чем только можно. Опыт приходит с годами, но и ведь и понимание происходящего тоже приходит с годами. Вот такой получается каламбур.

Николай боялся насмешек, критики или самого страшного: отсутствия всяческого интереса. Ведь критика по своей сути не так пугает, она несет и сор, и полезную пищу для размышлений. Куда хуже скупое клеймо - не понравилось, не интересно.

Они прогуливались, бредя просто вперед. Человек, уже нашедший себя и свое призвание в жизни. И человек, стоящий в самом начале пути.

- Как вы считаете, ей понравится? - неловко спросил Николай после молчания. Было видно, что парень долго хотел и не решался задать вопрос, не дающий покоя.

Это "ей" прозвучал, будто Григорий знал о ком идет речь. Мужчине представилась девушка, симпатичная, милая, ожидающая, куда более решительных действий от смущенного и неуверенного в себя молодого человека. Туполев мог дать разные ответы, но произнес именно нужное в данный час:

- Понравится. - сказал он коротко и добавил: - Главное не стесняйся. И все получится, вот увидишь.

- Мне бы вашу уверенность, - тихо откликнулся Лисицын.

"Эх, молодость", - подумал журналист, глядя на парня. - "Эх, глупость".

Неожиданно Григория посетило то редкое и необычное чувство, названное французами "дежавю". А в следующий миг мужчина вспомнил ночную бессонницу, как он курил на балконе, а внизу, невидимые его взору, стояли парень и девушка, и доносился их диалог. Тогда не прозвучало никаких имен, но отчего-то Григорий знал. Именно знал, кем был тот нерешительный парень, так и не поцеловавший свою спутницу перед расставанием.

Туполев взглянул на Николая, но молодой человек не знал, что промелькнуло в мыслях у спутника, и шел невозмутимо, крепко сжимая папку.

СНОВА НА СТАНЦИИ "ТИХАЯ"

Еще у любого произведения есть конец. По-другому просто нельзя.

Они подошли к перрону и крепко обнялись, прощаясь.

Прощаться всегда неловко, особенно с близкими и дорогими людьми. Особенно, когда прощаетесь, зная, что в следующий раз увидитесь нескоро.

Нужных слов не находилось. Так тоже бывает.

- Счастливого пути! - проронил Володя. - Когда доберешься - дай телеграмму.

- Обязательно, - подтвердил Григорий, неловко поправляя сжатый в руке чемодан.

- Как будет отпуск, вновь приезжай.

- Ну уж нет, - Туполев рассмеялся, - теперь жду ответного визита к нам в столицу!

- Постараюсь, - кивнул Петренко без уверенности в голосе.

Снова неловкая пауза. И голос из ретранслятора, сообщающий об отбытии поезда.

- Ну до встречи, брат, - произносит на прощание Туполев. И мужчины снова крепко обнимаются.

А затем Григорий направляется в свой вагон к ожидающей его проводнице. А Володя остается на месте, смотреть, как медленно набирая скорость отдаляется поезд...

Туполеву снился сон. Хороший, добрый. Сон о том, как в холодную по осеннему ночь, идут прижимаясь друг к другу парень и девушка. Они идут по ночному городу. И пусть мужчине не видно их лиц, он уверен, что они улыбаются.

А еще отчего-то Туполеву отчетливо видна деталь: букет, что девушка крепко сжимает в руке.

Букет, в этот раз, верно нашедший нужного адресата...

- 22 -