Побродив на верхней палубе возле мелкого бассейна, в котором так же штормило, как и на большой воде, Яна повернула в длинный коридор, ведущий к каюте. Григорий Иванович выходил навстречу. Он схватил ее за руку и потащил за собой.

– Надо поговорить, надо с вами обсудить все. Вы должны кое-что знать…

Он так быстро шел, что Яна с трудом успевала перебирать ногами по качающейся палубе.

Пока судовой врач возился с новой капельницей, она сидела на высокой железной табуретке и слушала.

– Все, что происходит с твоим подопечным, вполне объяснимо. Он был на войне. Получил сильнейшую травму, сидел четыре дня под землей, засыпанный обломками. Выбирался сам. Из темноты в темноту. В ограниченном помещении каюты с его слепотой возникают похожие ощущения безвыходной ситуации, когда смерть рядом, а никакой надежды нет. С этим можно справиться, если рядом есть человек, готовый вернуть его в позитивную реальность. Его лечение – ваш голос, прикосновение. И это должно быть спокойное возвращение. Окликай его ласково. Никакого страха, ужаса в голосе.

– Ну, да, прикосновение… Он бортик кровати искрошил во время своего сна. Я его будила, он не просыпался. Он мне руку чуть не сломал.

– Но ведь он вышел из этого состояния. Вспомните, как он проснулся, как вернулся в реальность. Если вы сами испугались, то стали частью его страха. И он может вас…

– Вот-вот. Может меня задушить, зарезать…

– Ну, знаете, я описал ситуацию. Ничего не будете делать, только будить его дикими криками, – и все может произойти. Я этот синдром хорошо знаю. – Доктор внимательно посмотрел на Яну и… подмигнул.

– Да что вы мне все подмигиваете! Все вам шуточки. Мне еще пожить охота!

– Вот и ему пожить охота. Он себя защищать будет от вас, если вы будете бояться, убегать или кричать на него. И вовсе я не подмигиваю. Это у меня тик. В Кандагаре заработал, когда вывозил госпиталь оттуда. И еще совет: вы с ним побольше говорите, отвлекайте его от воспоминаний, вызывайте на разговор.

– Да он абсолютно неразговорчивый, закрытый, неконтактный, тяжелый человек.

– Он может оказаться совсем не таким. Рассказывайте ему что-нибудь на ночь. Спокойное, с хорошим концом.

– Да будет ли он это слушать?

– Будет, будет, ему это очень нужно.

Яна медленно тащилась в каюту, вспоминая ужасную ночь. Да, он затих после ее прикосновения, когда она пожалела его. Слова доктора были понятны. Ничего сложного в ее поведении не требовалось: побольше быть на палубе, разговаривать с Данилой на приятные темы. Положительные эмоции, и – как с дитенком капризным. Во время приступа не бояться, не кричать, а рассказывать детские стишки и петь песенки. Очень просто.

Она открыла дверь каюты и остолбенела. Данила держал в руках острый армейский тесак. Рука была напряжена и готова направить оружие во врага. Он был без своей любимой майки. В его обнаженном торсе чувствовалось сила дикого зверя и… опасность. Даже черный тайный кошелек на шее, где он вез деньги на операцию, сейчас казался каким-то жутким амулетом.

Правила игры

– Данила, тебе не холодно? – сказала первое, что пришло в голову.

Он обернулся на голос. Улыбнулся. Положил тесак на койку. Руки спрятал в карманы брюк.

– Может, сходим на палубу, на свежий воздух?

Данила послушно кивнул.

Яна вытащила свежую майку – и она тут же оказалась в руках у Данилы. Он ловко определил, где перед, по бирке с размерами, которая пришита всегда сзади. Проверил швы – чтобы не надеть наизнанку. И теперь стоял перед ней, готовый к прогулке, – обыкновенный парень, красивый, подтянутый, только улыбка была какой-то вымученной, виноватой.

***

Они сидели на накрытой брезентом шлюпке в носовой части корабля. Здесь никого не было. Ветер ласково трепал волосы, будто хотел успокоить, иногда до лица долетала водяная пыль разбившейся о корму волны.

Яна молчала, перебирая в уме возможности начать хоть какой-то разговор. Он начал первым.

– У тебя есть семья?

– С мамой живу. Сейчас она уехала на заработки. Надолго. У меня постоянной работы нет. Раньше в школе пробовала работать – не понравилось, сменила профессию. Была проблемным педагогом, а теперь я проблемный журналист.

– Что это такое?

– Ищу проблему, раскручиваю ее, а потом у меня появляются свои проблемы – и меня увольняют.

– И сколько ты проблем раскрутила?

– Пока четыре. Вначале случайно наткнулась на параллельную бухгалтерию в известной фирме. Потом помогла получить квартиру многодетной семье, которая восемь лет стояла четвертым номером в очереди… Узнала, что интернат для престарелых, – чудовищный конвейер жестокости, обмана и воровства.

– И как ты до сих пор еще живая ходишь?

– Однажды попугали очень, но отпустили. Мне, к сожалению, никогда не удавалось доводить дело до конца. Всегда побеждали фрики. Вот надеюсь, что эту работу я сделаю как надо, доставлю тебя и вернусь домой с чувством исполненного долга. Посажу тебя в автобус…

– Ты меня сама должна довезти до клиники.

– В интернете написано, что для пациентов есть трансфер. Тебя заберут прямо от трапа корабля. Вы же бронировали место. Там и гостиница должна быть. Клиника очень известная, такие держат марку и не подведут. Твоя сестра подготовила весь пакет документов, а там все входит в пакет обслуживания пациента.

– Мне сегодня доктор задал несколько вопросов, и я не смог на них ответить. Как-то в голове у меня нет четкого представления, где я буду, куда меня доставят, кто меня будет оперировать.

– Мы можем просмотреть все документы. Конечно, если это необходимо, я могу поехать с тобой до клиники. Кораблик наш стоит в Хайфе два дня. Я успею вернуться к отплытию. Там и узнаем – когда тебя выпишут и как ты поедешь домой.

– Мне сестра не говорила про трансфер.

– Ну, может, денег не хватило на полный пакет. Сейчас пойдем в каюту и разберемся. Я ведь твоих документов не видела, но, думаю, если человек решился на такую глобальную помощь для тебя – все должно быть продумано. Ты ведь доверяешь своей сестре?

– Мы с ней общались редко. Надя старше меня на 14 лет. Я еще малой был, когда она выскочила замуж и уехала с мужем в Канаду. Родители очень переживали. Письма – редкие. Потом развелась и приехала сюда. К тому времени я уже отслужил. Отец с матерью трагически погибли. Она и на похороны опоздала. Осталась со мной. Квартира большая, мы друг другу не мешаем. Девчонка у ней забавная, мне веселей стало.

Яна пыталась вспомнить последний разговор на перроне с сестрой Данилы. Пакет с документами. Четкие инструкции – довезти до клиники. Все остальное для нее не оплачивается, не учитывается. Она должна вернуться на корабль. На нее взят билет в обе стороны. А Даниле – только в одну. После операции он полетит обратно на самолете сам.

В каюте все бумаги разложила на кровати. Паспорт, приглашение, выписка из офтальмологической клиники с диагнозом, кардиограмма, анализы.

– Вроде все есть. Да, деньги. Сколько стоит операция?

– Обследование около пятисот долларов, а операция от двадцати тысяч до двадцати семи тысяч зеленых, в зависимости от ее сложности. Это уже определят на месте.

Яна взяла Данилин паспорт. Раскрыла. За обложкой торчал белый уголок. Она потянула и вытащила маленькую фотографию девушки в светлых кудряшках.

– А фотография чья?

– Сеструха. Здесь ей шестнадцать. На паспорт фотографировалась, но не понравилась ей фотография. А мне нравится. Рыжий ангел. Я такой ее и запомнил.

– Значит, у тебя еще есть сестра?

– Нет. Одна. Ты ее видела.

Яна вглядывалась в снимок, но не могла найти сходства с той женщиной, которая поручила ей Данилу.

– Но здесь совсем другой человек!

– Время меняет людей. Я тоже очень изменился.

* * *

У нее осталось какое-то непонятное чувство неопределенности, и хоть гнала от себя всякие назойливые мысли, они возвращались вновь. Корила себя, что перед отъездом без вопросов приняла короткий инструктаж и всю свою работу свела до примитивной цели: привезти, доставить и скорее назад. А подопечный – не посылка, а живой человек. И не оговорено ничего из форс-мажора. А эти его странные выходки, как с ними бороться? Ощущение, что еще очень многое ей придется узнать в этом необычном путешествии, не проходило.