Познакомиться с этим представителем власти Николаю Петровичу удалось лишь с третьей попытки – он наконец-то пробился в небольшой кабинет, заваленный папками, и, стараясь не обращать внимания на еще двух приставов, громко разбиравшихся со своими посетителями, принялся излагать суть дела. Денис Александрович, круглый и рыхлый под стать своей фамилии, потел и скучал. Потом его отвлек телефонный звонок. Потом он вышел на минутку и вернулся через полчаса. После его возвращения в кабинет дело пошло быстрее: он вручил Николаю Петровичу ручку и листок бумаги и велел написать необходимые данные по делу: имена и фамилии всех, прописанных в квартире, и контактные телефоны. Затем предложил Николаю Петровичу зайти через недельку-другую. Робкие попытки профессора объяснить, что «зайти» означает полтора часа дороги в один конец, ожидание своей очереди в коридоре и очень малую вероятность вписаться в приемные часы, были резко пресечены просьбой «не отвлекать и не мешать работать». Николай Петрович попробовал возмутиться, но с опозданием, уже оказавшись в коридоре. На его «Безобразие!» очередь сочувственно покивала головами и отвернулась. Потоптавшись немного у двери и осознав свою полнейшую беспомощность, Соболев медленно поплелся восвояси, недоумевая: куда же девалась та грандиозная победа, которая согревала душу? Как получилось, что опять покачнулась вера в справедливость и логичность бытия? И уже в метро, где-то на подъезде к кольцевой линии, пришла в голову доктору исторических наук простая и все объясняющая мысль: ничего он о жизни не знает. Он, шестидесятилетний, сединами убеленный, с громадным, как казалось, жизненным опытом, не имеет ни малейшего представления о реальной действительности и тыкается, как слепой котенок, в разные стороны, а со стороны выглядит глупо и жалко. Мысль была обидная, но, похоже, правильная.

Год 2003.

В тот злополучный день возвращения на родину дверь Николаю Петровичу открыла не молодая невестка и безутешная вдова Наташа, как можно было бы ожидать, а незнакомая тетка, в цветастом халате, тапочках на босу ногу и в бигуди. Пока профессор обретал дар речи, прокручивая в голове возможные варианты (Наташина подруга? Родственница бывшей жены? Ошибся квартирой? Сплю и вижу дурной сон?), мощная дама оперлась внушительным торсом о дверной проем, окинула Соболева подозрительным взглядом и вызывающе процедила:

– Ну? Че надо?

– Я… я здесь живу, – промямлил Николай Петрович, – чем явно не впечатлил обладательницу форм сногсшибательного размера, ибо та вознамерилась захлопнуть дверь, даже не попрощавшись с незваным гостем. Но и профессор был непрост. Чтобы его не пускали в родную квартиру? И кто – совершенно чужая, неопрятная женщина, непонятно откуда свалившаяся? Негодование придало сил, и Соболев успел подставить ногу в проем, чтобы не дать двери закрыться. Нога пострадала, а женщина принялась истошно орать, так, что бигуди тряслись:

– Ничего не знаю! Не имеете права! Я за полгода вперед заплатила! Деньги взяли и теперь ходите! Я милицию вызову! Я мужу скажу!

За теткиной спиной послышалась возня и детские вопли. Изловчившись, она толкнула Николая Петровича в грудь, причем так, что его отбросило к противоположной стене, и дверь захлопнулась с грохотом, заглушившим возмущенные крики мадам и визг детей.

И тут Николай Петрович понял, что совершил большую тактическую ошибку, не известив невестку о точной дате своего прибытия. Но тогда, в Германии, он и представить себе не мог, какие перемены ожидают его по приезде домой. Прояснять ситуацию пришлось у соседки Анны Федоровны, старушки из квартиры напротив, которая, с трудом признав в Николае Петровиче хозяина квартиры № 17 (долго же вы тут не появлялись, а изменились-то как, и постарели, да, годы идут) с готовностью рассказала, что «молодые с ребятенком съехали пару месяцев тому, а вместо них теперь эта крашеная паскуда, а ребята ее – хулюганы, как есть хулюганы, а мужик сильно пьющий, назюзюкается и на лестнице валяется. А мне как через него переступать, у меня ноги больные, и сердце прихватывает, аж вот здеся в ребра отдает, вот посмотри-ка…» Анна Федоровна еще многое могла бы рассказать и даже пригласила бывшего соседа на чай, но Николай Петрович вежливо поблагодарил и поспешил удалиться.

Ушел он, впрочем, недалеко, так как идти ему было некуда. Сел во дворе на скамейку, багаж свой – единственный чемодан с бесценным для исторической науки материалом и выходным, на дешевой берлинской распродаже купленным костюмом – поставил рядом. Задумался. Что-то он сделал не так, в чем-то ошибся, упустил и не заметил.

Хотя вроде бы все было правильно. По крайней мере, поначалу складовалось удачно. Была семья – жена и сын, любимая работа, вот эта двухкомнатная квартира на Рязанском проспекте, так удачно выменянная в начале 90-х; было счастье и благополучие, вплоть до того момента, когда мальчику не исполнилось восемнадцать; а через неделю после его дня рождения супруга заявила, что давно уже безумно любит другого и ждала только совершеннолетия сына, чтобы окончательно все решить. Две недели спустя она навсегда отбыла в Канаду вместе с любимым, в надежде на новую, несомненно лучшую, жизнь. Николай Петрович только диву давался, как он умудрился оставаться в неведении все это время, когда у него под носом столь тщательно планировалось это грандиозное предприятие. Хотя, какое там – под носом! Дома он бывал редко, все лекции, семинары, ученые советы, заседания… Выходит, сам виноват. Сын – к тому моменту уже студент МГУ – отреагировал спокойно: «Ну мать дает!» Так они остались вдвоем.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.