Литмир - Электронная Библиотека

Но иногда мы проигрываем, несмотря на все наше умение убеждать. По моему опыту, это почти неизбежно, если свидетель оказывается ненадежным, если он не может подкрепить свое заявление доказательствами, если при перекрестном допросе его рассказ начинает походить на моток шерсти, который трепал котенок, – клубок противоречий, становящийся еще более запутанным, стоит начать его разматывать.

Так случилось и сегодня в деле Батлера, деле об изнасиловании, осложненном домашним насилием: Тед Батлер и Стейси Гиббонс прожили вместе четыре года, и большую часть этого времени Батлер позволял себе рукоприкладство.

Я с самого начала знала: дело проигрышное. У нас всегда готовы осудить незнакомца-насильника, пресловутого негодяя из темного переулка, но едва речь заходит о насилии в семье, присяжные «затрудняются с решением».

Вообще жюри, как правило, голосует в подобных делах справедливо, однако сегодня этого не произошло. Порой мне кажется, эти люди застряли в викторианской эпохе: раз она твоя жена, официальная или гражданская, нечего выносить сор за порог; что происходит за закрытыми дверями, там и остается. Поверьте, очень противно копаться в интимной жизни пары, выслушивать, что надевает жена, ложась в постель (большого размера футболку из супермаркета), или как муж всегда курит после секса, хотя у жены астма и ему прекрасно известно, что от табачного дыма она начинает задыхаться. Остается недоумевать, откуда вообще в зале зрители, зачем они пришли поглазеть на эту жалкую, удручающую драму. Или это интереснее мыльной оперы, потому что участники – реальные люди и свидетельница плачет по-настоящему? К счастью, им этого не видно, потому что она сидит за ширмой и может не смотреть на своего предполагаемого насильника – толстошеего и с поросячьими глазками. В попытке казаться респектабельным он вырядился в дешевый костюм, черную рубашку и такой же галстук, в которых выглядит скорее зловеще, и теперь бросает взгляды на нее со скамьи подсудимых, отделенной от зала усиленным стеклом.

Это неприлично и по́шло, это нескромно и бесстыдно, но я все равно задаю вопросы о самых интимных и страшных моментах, которые пережила Стейси, потому что в глубине души, несмотря на врезавшиеся в память слова уважаемого адвоката, хочу докопаться до истины.

Но защитник обвиняемого поднял тему порнографии – это стало возможным лишь потому, что мой оппонент сделал убедительное заявление о существовании прямой параллели между сценой из фильма для взрослых в DVD-проигрывателе, стоявшем в спальне Батлера и Гиббонс, и тем, что произошло с моей клиенткой.

– Возможно ли, – вопрошал мой ученый коллега Руперт Флетчер глубоким, властным баритоном, – что это была сексуальная игра, которую эта женщина теперь считает компрометирующей? Фантазия, которая, по ее мнению, зашла несколько дальше ожидаемого? В порнофильме женщину тоже привязывали – в точности как мисс Гиббонс. Возможно ли, что в момент проникновения Тед Батлер искренне считал, будто Стейси Гиббонс принимает участие в ролевой игре, которую они обсуждали ранее, играет роль, на которую согласилась добровольно?

Далее Флетчер изложил подробности порнофильма и зачитал эсэмэс моей клиентки: «Это меня возбуждает». И я увидела, как на лицах некоторых присяжных выразилось отвращение – например, у женщины средних лет, одетой чересчур нарядно для зала суда (видимо, она настроилась на процесс об ограблении или убийстве, и пикантные подробности дела Стейси открыли ей глаза). Было ясно, что сочувствие к Стейси исчезает быстрее, чем отступает отлив, обнажающий морское дно.

– Вы же фантазировали насчет связывания? – спрашивал Руперт. – Вы писали сообщение своему любовнику, недвусмысленно давая понять, что готовы попробовать? – Он сделал паузу, дожидаясь, пока рыдания Стейси разнесутся по лишенному окон залу суда.

– Да, – прозвучало ее невнятное признание, и с этой секунды уже не имело никакого значения, что Тед едва не задушил ее во время изнасилования или что запястья Стейси были до крови ободраны веревкой, когда она пыталась освободиться, – у нее хватило ума снять эти следы на айфон. После ее «да» все покатилось к чертям.

Я налила виски из стоявшего на тумбочке декантера. Я редко пью на работе, но сегодня был трудный день. Шел уже шестой час, приближались сумерки. Вечерние облака, подсвеченные золотом и нежными персиковыми оттенками, придавали особую прелесть внутреннему дворику. Мне всегда казалось, что вечером выпить не грех. Односолодовый виски обжег горло и приятно согрел желудок. Интересно, отмечает ли Руперт победу в винном баре напротив Высокого суда? Он не мог не понимать – по следам на запястьях и шее жертвы, по усмешке, появившейся на лице его клиента, когда зачитывали вердикт, – что Батлер виновен на все сто, но победа есть победа. И все же, если бы я сегодня выступала на стороне защиты, у меня хватило бы порядочности не злорадствовать и уж тем более не покупать бутылку «Вдовы Клико», чтобы распить с помощником. С другой стороны, я избегаю защищать фигурантов подобных дел. Адвокат, занимающийся и обвинением, и защитой, считается более квалифицированным, но я не хочу идти на сделку с совестью, представляя интересы тех, кого считаю виновными. Я предпочитаю выступать на стороне обвинения.

Ибо я предпочитаю быть на стороне истины, а не только на стороне победителей, и если я верю свидетелю, для меня это достаточное основание взяться за дело. Вот почему я стараюсь выигрывать – не только ради престижа, но и потому, что хочу защитить таких вот Стейси Гиббонс, а также тех, чьи случаи менее сложны и более ужасны – как у шестилетней девочки, изнасилованной собственным дедом, одиннадцатилетнего мальчика, неоднократно подвергавшегося сексуальному насилию со стороны начальника своего скаутского отряда, или студентки, которую принудили делать минет, когда она возвращалась домой одна поздним вечером, – я всегда на стороне таких, как она… Критерий доказанности в уголовном суде весьма высок – он предполагает отсутствие обоснованного сомнения, а не просто значительную вероятность, как в гражданских делах. Вот почему Теда Батлера сегодня освободили в зале суда: было брошено зерно сомнения, представлена гипотетическая возможность, придуманная Рупертом с его приторным голосом, что Стейси, которую присяжные могли счесть грубоватой, согласилась на жестокий секс и лишь спустя две недели, обнаружив, что у Теда интрижка на стороне, обратилась в полицию. А то, что она была эмоционально травмирована и боялась позора, бесцеремонности и недоверия в суде, как в итоге и получилось, присяжным в головы не пришло.

Я долила виски в тяжелый хрустальный бокал и плеснула туда чуть-чуть воды. Два бокала – моя норма, и я об этом помню. Без дисциплины нельзя – притупляется острота ума. Пожалуй, пора идти домой, но мысль вернуться в мою трехкомнатную квартиру, где царит идеальный порядок, совсем не привлекает. Вообще, мне даже нравится жить одной. Я слишком своевольна, чтобы заводить отношения, слишком ревниво отношусь к своему личному пространству, слишком эгоистична и слишком конфликта. Я, как роскошью, наслаждаюсь своим одиночеством – мне не приходится приспосабливаться к чужим запросам, когда в голове у меня прокручивается очередное дело или я с ног валюсь после выступления в суде. Но когда я проигрываю, меня возмущает замкнутая тишина. Я не хочу быть одна и пережевывать свои профессиональные и личные несовершенства, поэтому задерживаюсь на работе, когда семейные коллеги давно разошлись по домам, и ищу истину в кипах документов, придумывая способ победить.

По деревянным ступеням восемнадцатого века простучали каблуки других адвокатов, с лестницы долетел приглушенный смех. Начало декабря, все готовятся к рождественским праздникам. Пятница. В воздухе так и чувствуется всеобщее облегчение: закончилась трудная неделя. Я не пойду с коллегами в паб: у меня лицо надувшейся на крупу мыши, как говорила моя мать, а притворства с меня на сегодня достаточно. Не хочу, чтобы меня утешали и говорили, что вокруг сколько угодно самых разных дел, а браться за домашнее насилие – все равно что заведомо расписаться в поражении. Я не хочу через силу улыбаться, когда внутри все кипит, не хочу, чтобы мое настроение испортило общее веселье. К тому же там будет Ричард, мой бывший практикант – и любовник (но как о нас узнала его жена Фелисити, мы стали встречаться все реже). Не хочу раскачивать и тем более опрокидывать лодку их брака – и не хочу жалости Ричарда.

2
{"b":"612042","o":1}