После этого я сделала несколько коротких записей, тех, которых, по моему мнению, она ожидала от меня: «Я смотрю на звезды и думаю о своем брате. Я не выношу, когда дверь в комнату Дэнни остается открытой и я вижу его кровать, и знаю, что он больше никогда не ляжет спать, укрывшись своим пуховым одеялом». То и другое было правдой, но так далеко от того, что мне хотелось бы написать, что вскоре мой дневник стал похож на фантастическую повесть, сотканную из обрывков чужой жизни. И поэтому я вообще перестала писать. Я оставила книжку на прикроватной тумбочке в надежде, что мама, возможно, посмотрит ее и поймет, что я любила Дэнни и что я – хорошая дочь и хорошая сестра. Это было правдой – я действительно любила своего брата. Но все-таки считала, что мой дневник – бессмыслица и обман, и это превращало его в ничто.

Этот дневник будет совсем другим. Никто и никогда не увидит и не прочтет его. Я уничтожу его, когда расскажу обо всем, о чем хочу рассказать. Он никому не принесет пользы. Он – для меня и только для меня. Я могу сказать все, что хочу. Я докажу это прямо сейчас. Я напишу о трех вещах, о которых не говорила ни единой живой душе. Итак, приступим.

Во-первых, когда мы отдыхали в кемпинге, в Девоншире, ключи от машины не исчезли чудесным образом, я выбросила их в реку. После этого я села на траву и наблюдала, как мама с папой ссорятся и мама плачет, а Дэнни, который терпеть не мог никаких конфликтов, все больше замыкается в себе. Я была шестеркой. Мы ждали несколько часов, пока приедет специалист и заменит замки. Он содрал с нас втридорога! Я выбросила ключи потому, что думала, что если мы не сможем поехать домой, то сможем остаться на отдыхе навсегда. Маме не пришлось бы возвращаться на ее дерьмовую работу подавальщицы в школьной столовой, а папа мог бы дремать после обеда и пить пиво по вечерам перед тем, как мы все со смехом уляжемся спать. Но наш отдых не продлился вечно. Вместо этого мы ехали домой в ледяном молчании, а папа все время качал головой, поскольку для того, чтобы разобраться с машиной, он потратил сумму, отложенную на покупку бензина в следующем месяце. Мне все еще стыдно за это. Особенно потому, что я испортила один из последних для Дэнни выходных дней. Я испортила его ему и испортила всем воспоминания об этом дне.

Во-вторых, я сжульничала, сдавая экзамен по биологии на сертификат об окончании средней школы. Я срисовала диаграмму у Нейла Уиттейкера. Он сидел рядом со мной, и, списав у него, я получила отличную оценку. Отличную оценку! В конце дня я позволила крепко обнять себя учительнице, но ее поздравления застряли во мне как кость в горле, я не смогла проглотить ее.

И в-третьих…

И в-третьих.

Я не знаю, как написать об этом, но начну. В-третьих, когда я думаю о том ужасном, что я совершила, я спрашиваю себя, смогла ли бы я остановиться и поступить иначе, сделать так, чтобы исход был другим, если бы кто-нибудь предоставил мне возможность повернуть время вспять. И на это я отвечаю отрицательно, я не думаю, что поступила бы или смогла поступить иначе, и это пугает меня больше, чем я могу выразить словами.

С быстро коченеющими от холода пальцами Джессика скрутила венок на двери и поправила клетчатую ленту так, чтобы она плотно прилегала к покрашенной в салатовой цвет древесине. Она слегка подпрыгивала от возбуждения. Это было их первое Рождество в новом доме, и ей хотелось, чтобы все прошло идеально.

– Смотрится так, будто кто-то умер, – раздался голос миссис Плезент с другой стороны низкой изгороди.

В полумраке Джессика пригляделась к угрюмому лицу женщины. Она не собиралась позволять никому и ничему испортить вечер, к которому так готовилась.

– Нет, еще никто не умер, но вечер только начинается! – Хлопнув дверью, она поскакала по коридору, радуясь своей уверенности и отваге.

Встав на колени на полу кухни, она потыкала вилкой бок лосося, щедро сдобренного травами и политого лимонным соком именно так, как предписывал рецепт.

– Посмотри на себя, моя попрыгунья! Надо сказать, твои веселые деньки закончились, если они у тебя когда-нибудь были, скорее, ты билась головой о стенку всякий раз, когда пыталась повернуться на каком-нибудь тесном рыбозаводе, и тебе только раз в неделю разрешали навестить свое семейство, посмотрев на него сквозь зеленую сетку. Разве же это жизнь, чтоб мне провалиться? Но плюс в том, что ты принесешь много радости мне и моим гостям, ведь ты по-прежнему довольно красива! – Она освоила кулинарное дело, но не могла удержаться и каждые пять минут открывала дверцу духовки, следя за процессом.

Это был вечер столь ожидаемого ими предрождественского ужина. Так как их лучшие друзья, по понятным причинам, намеревались все праздники провести в кругу семьи, они подумали, что неплохо было бы собраться всем вместе и устроить этот предрождественский ужин. Джессика воздержалась от индейки, полагая, что к тому времени, когда наступит двадцать пятое декабря, всех будет тошнить от одного ее вида. Она потратила целый день на подготовку и, тем не менее, не успевала и до самого конца была вынуждена рваться изо всех сил, чтобы наверстать упущенное.

Столы были протерты. Очищенные овощи и картошка жарились, роскошный бисквит тирамису размораживался на сушилке, а посудомоечная машина наполовину загружена. Она с удовольствием ощущала дрожь в животе при мысли о том, как пройдет этот вечер, чувствуя себя поистине взрослой в своем симпатичном доме вместе со своим удивительным мужем. Было что-то необычное в том, что они пригласили друзей на ужин, не только потому, что для Мэттью это была возможность продемонстрировать, насколько она совершенна. Кухня, возможно, была вычищена лишь в последние полчаса, а диван нуждался в новой обивке, но еда уже готовилась, люстры включены, пиво охлаждалось, а большой бокал с дешевым вином, который она позволила себе, пока готовила, начал делать свое дело.

Мэттью неторопливо зашел на кухню и оглянулся по сторонам, думая, что Джейк или Полли пришли пораньше.

– Ой! Мне показалось, что ты с кем-то разговариваешь!

– Я разговаривала.

– С кем? – Мэттью во второй раз внимательно оглядел комнату.

– С лососем, – улыбнулась Джессика.

– С лососем, которого мы купили на ужин?

– Угу, – кивнула она.

– Он поведал что-нибудь интересное? – Глядя на жену, Мэттью вскинул бровь.

– Не совсем, – вздохнула Джессика. – Думаю, он мог бы быть чуть поскромнее.

– Так вот оно что, – Мэттью обхватил ее сзади, положив руку на обтянутый джинсами крестец. – Так вот почему ты заточила его в горячую духовку.

– Не говори так! Ты внушаешь мне чувство вины!

– Правда, Джесс, не уверен, как сообщить это тебе, но он уже мертв.

– То есть именно поэтому он не ответил мне! – Отбросив на буфет кухонное полотенце, она хлопнула себя по лбу.

– Знаешь, в нашей совместной жизни меня беспокоит то, что мне передается твое безумие. – Мэтью с треском раскрыл фисташку и бросил ее в рот.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Джессика, стоя у раковины, наполнив поднос кубиками со льдом, она запихнула его в морозилку. Она вспомнила, как поразилась, когда мать Мэттью предложила им лед, когда они были у них в гостях.

– Не знаю, полагаю, что это мелочи, которые стали нормой. Например, стоя у какого-нибудь бытового прибора, не говорить, что мы подумываем купить новый, из страха расстроить его.

Джессика пробежалась по кухне и приложила палец к губам мужа, словно прикрывая их, и прошептала ему на ухо:

– Ты не будешь говорить о том, как работает тостер, не так ли?

Мэттью покачал головой.

– Хорошо, – выдохнула она. – Потому что, если бы я была тостером Крошкой и узнала, что ты подумываешь заменить меня на тостер Большая Берта, я сразу же задумалась бы о том, чтобы собрать вещи или устроить пожар в знак протеста!

– Наш тостер зовут Крошка? – прошептал Мэттью.

– Да, потому что он – маленький и в нем умещается всего два ломтика хлеба. – Джессика скривила губы и наморщила нос, словно он сказал глупость. – В любом случае давать вещам имена – это нормально. Ты должен предложить мне пример получше.