Лётчики сами заправляли самолёты (техники на транспортных Ли-2 ещё не прибыли), потом прокладывали маршрут на Минск.

Промежуточная посадка была намечена в районе Старого Быхова. На сей раз долетели все до единого, кто стартовал в Карачеве.

Над Старо-Быховским аэродромом низко пролетел У-2. Он с ходу приземлился около стоянок штурмовиков. "Уж не Науменко ли прилетел?"

Николай Фёдорович Науменко был до войны заместителем у генерала Копца. Когда сосредоточение крупных сил противника непосредственно у наших границ стало фактом, а немецкие разведчики открыто совершали облёт районов базирования нашей авиации, Копец вместе с Науменко снова пришли к командующему.

- Разрешите рассредоточить авиацию на запасные аэродромы.

- Недальновидные вы люди, - ответил тот. - Нельзя давать никаких поводов для провокаций! Выполняйте-ка лучше мои указания по подготовке к учению. Займитесь настоящим делом!

Как раз 22 июня на Брестском полигоне намечалось крупное опытное учение...

После первого массированного налёта фашистской авиации генерал Копец сел в самолёт. Он облетел все аэродромы, связь с которыми была сразу же нарушена. Куда он ни прилетал, везде видел догоравшие машины - потери оказались колоссальными. Возвратившись в штаб, командующий ВВС округа застрелился в своём кабинете. Об этой трагедии знали тогда немногие.

... Многотрудный день был уже на исходе, когда командира первой эскадрильи капитана Спицына и его заместителей старшего политрука Филиппова и капитана Холобаева срочно вызвали к командиру полка. Прибыв, они представились полковнику Науменко, суровому на вид, с двумя орденами Красного Знамени на шевиотовой гимнастёрке и с огромным маузером в деревянной кобуре. Прибывшим лётчикам Науменко сказал:

- Втроём полетите на разведу боем в район Бобруйска. Что увидите восточнее реки Березины, не трогать, а западнее - бить. Ясно?

... Не закрывая колпаков кабин, лётчики поочерёдно подняли вверх руки - знак "К взлёту готов". Сигнализировали руками по старинке, как на прежних самолётах, хотя на штурмовиках были установлены рации. Пробовали их настраивать ещё в Богодухове, но в наушниках стоял такой треск, будто сало на сковородке жарилось. Из-за этого шума работу мотора не прослушаешь, поэтому тогда на радиосвязь махнули рукой.

Взлетели, построились клином, легли на расчётный курс, засекли время. То, что по самолёту могут ударить зенитки, как-то никому и в голову не приходило. Холобаев, например, в броневую защиту штурмовика крепко поверил ещё перед вылетом на фронт. К нему на аэродром тогда прибежал сынишка: узнав, что отец улетает на войну, и заплакал.

- Тебя там не убьют, папка?..

- Меня-то? - прищурил глаза отец. - На таком самолёте?! Вот смотри! - он выхватил из кобуры пистолет, подошёл к своему штурмовику и, не раздумывая, выстрелил в борт кабины. Потом нашёл и показал сыну маленькое пятнышко - след от пули на свежей краске. Даже вмятинки не осталось!

... Ещё не закончив маневр, выскочили на Слуцкое шоссе, а там - колонна... Впрочем, то, что увидели лётчики, нельзя было назвать колонной. Это сплошный поток техники: танки, тупоносые, крытые брезентом грузовики, тягачи с пушками и бронеавтомобили - в несколько рядов движутся в сторону Бобруйска. По обочинам дороги прыгают на кочках мотоциклы с колясками. И не видно ни начала, ни конца этой лавины.

Вывод из разворота закончили как раз над самой колонной. Лётчики по нескольку раз нажали на кнопки, штурмовики облегчённо вздрогнули. Бомбы сбросили на глазок, не целясь: по такому скопищу техники с малой высоты промазать просто невозможно - там яблоку негде упасть! Разрывов своих бомб со взрывателями замедленного действия лётчики наблюдать не могли, но в колонне началась паника. И тут же с земли к самолёту потянулись светящиеся пунктиры. Их становилось всё больше, и вскоре уже целые снопы стремительных искр пронизывали небо вокруг. Вздрогнул от короткого, но сильного щелчка, которого не услышал сквозь гул двигателя, а скорее ощутил всем телом. Тут же заметил на лобовом бронестекле белое пятнышко и расходившуюся от него лучистую изморозь. "Чем-то влепило! - и только теперь будто очнулся: - Надо же бить, бить!..". Пальцы зашарили по ручке управления, но не сразу нашли кнопку пуска "эрэсов". На что-то нажал. Из-под крыла рванулся огненный хвост. Нажал ещё и ещё раз - опять срываются хвостатые кометы и мгновенно исчезают впереди. Где же взрываются "эрэсы"? Со злостью опять ткнул пальцем кнопку пуска, да так, что даже ручка управления подалась вперёд, и самолёт клюнул носом. На этот раз "эрэс" взорвался совсем недалеко, в самой гуще колонны. Да как взорвался! Лётчик глазам своим не поверил: обломки большого грузовика, клочья брезента и ещё чего-то поднялись в воэдух. Вот это влепил! Но войск впереди тьма, самолёт обстреливают со всех сторон. Надо и ему бить, а чем? Вспомнил: "Пушками!" Нажал на гашетку - пушки молчат. "А на ту ли гашетку жму? - усомнился Холобаев. - На ту. Может, задержка?".

Пока возился с перезарядкой, впереди уже показалась окраина Бобруйска. Холобаев круто развернулся. Вырвался из тёмной пелены на северную окраину города, а там тоже невиданное скопище войск. Взмыл вверх, потом с уклоном пошёл к земле, нажал на гашетку - затрещали скорострельные пулемёты. Эх, до чего же они хорошо стригут фрицев разноцветными трассами! Вспыхнула автомашина. Ещё одна загорелась... И вдруг что-то блеснуло рядом, послышался звенящий удар, и штурмовик так тряхнуло, что тяжёлая бронекрышка над горловиной бензинового бака встала перед глазами вертикально. Только выровнял самолёт - ещё удар. Самолёт провалился, лётчик отделился от сиденья, привязные ремни врезались в плечи, а крышка бензобака вновь встала вертикально: зенитки били метко. "Ну, видать, и тебе тоже "крышка", Костя Холобаев!" Бросил самолёт в одну сторону, в другую, продолжал стрелять длинными очередями, не щадя пулемётных стволов: " К чему их теперь беречь? Всё равно в этом пекле добьют. Умирать - так с музыкой!"

Пулемёты уже смолкли - полторы тысячи патронов израсходованы, а Холобаев всё ещё продолжал швырять штурмовик то вверх, то вниз, направляя его на вражеские машины. Глядь - он уже над Березиной, горящий Бобруйск остался позади...

По лобовому стеклу ползла масляная плёнка, искрились капельки воды. Глянул на приборы: стрелка давления масла - у нуля, а температура воды и масла - на пределе, у красной черты. Чувствовался едкий запах гари: " Сейчас заклинит мотор, и я плюхнусь на лес".

Он сообразил, что всё ещё летит на максимальных оборотах, а бронезаслонку маслорадиатора после атаки открыть забыл, от этого и перегрелся двигатель. Двинул рукоятку заслонки от себя, сбавил обороты. Температура воды начала постепенно снижаться.

...Холобаев зарулил на стоянку к опушке леса, выключил мотор и сразу как-то обмяк.

Лётчик сдернул с головы шлём, освободился от парашютных лямок. Привстал на сиденье, упёрся руками в переплёты фонаря, легко перенёс сразу обе ноги за борт кабины и... с грохотом провалился! Подбежал Комаха, помог лётчику выбраться из огромной дыры с рваными краями дюраля, зиявшей в центроплане. Холобаев отошёл от самолёта, посмотрел на него со стороны и вначале не поверил своим глазам. Штурмовик был буквально изрешечен пробоинами разных размеров. Новенького красавца невозможно было узнать. Бронекорпус, на котором после выстрела в Богодухове оставалось еле заметное пятнышко, превратился в рванину, фюзеляж до самого хвоста был залит маслом. " Вот так расковыряли! - изумился лётчик. Как же я долетел на таком "решете?"

- А Спицын и Филлипов прилетели?

- Прилетели, уже докладывают.

Подошёл командир полка, молча пожал Холобаеву руку... В сторону Бобруйска медленно пролетела в чётком строю девятка тихоходных гигантов ТБ-3. Истребители не прикрывали бомбардировщиков. Возвращались через Березину уже шесть машин, а позади носился "мессершмитт". Он заходил в хвост то одному, то другому. Через несколько минут над лесом поднялось шесть чёрных столбов дыма...