Узкая, стройная спина, длинные красивые руки с тонкими запястьями; маленькие, круглые и крепкие груди поднимались в такт её частому дыханию; тонкая талия спускалась к крутому изгибу бедра, и мягкая линия живота вела взор вниз, на холмик рыжего пуха, прячущего под собою её девичью невинность. Её тело столь красиво было, что, казалось, сияние разлилось от него по комнате.

Юстинус Мор вышел из-за стола и бесцеремонно рассматривал Гаркану, обходя то спереди, то сзади, требуя, чтобы подняла вверх руки, отвела со спины волосы. Его белёсые глаза подёрнулись масляной плёнкой похоти, дыхание участилось, он то и дело облизывал мокрые губы.

Он походил на змею, свивающуюся кольцами в ритуальном танце перед тем, как проглотить обезьяну. Гаркана не удостоила его даже взглядом. Она смотрела в упор на Инквизитора, главного своего врага, эту хладную статую, измученную болью, этого беспощадного слугу Кроноса, от решения которого сейчас зависела её жизнь.

Будто под гипнозом её серо-зелёных глаз вершитель Закона медленно поднялся из–за стола и подошёл к ней.

Он встал совсем близко, она слышала лёгкий запах виноградного уксуса, что шёл от него, должно быть, Инквизитор натирал им виски в стремлении погасить мучительную боль в голове.

Гаркана была гораздо ниже его ростом, и, опустив вниз взгляд, Торвальд Лоренцо увидел золотые капельки солнца на её хрупких белых плечах – рыжие веснушки. Они чуть брызнули и на грудь, нежную, чистую, которой не касались покуда грубые мужские руки.

Инквизитор уже и не помнил, когда последний раз был с женщиной. За рутиной дел далеко отступили плотские помыслы, но сейчас его природа так яростно напомнила ему о том, что он мужчина, что его даже в жар бросило, и в паху заломило от сильного желания. Но дух его был силён, и собою он владел в совершенстве, и ничем не выдал своего волнения.

Я не вижу на её теле ведьминых отметин, – спокойно заметил Инвизитор.

– Я их тоже не вижу! – вынужден был признать Юстинус Мор. – Но взгляни, Справедливейший, разве невинной девушке так подобает стоять пред очами искушённых мужчин? Ни лица не закроет руками, ни капли краски на щеках, стоит себе спокойно, будто стыда не ведает!

– Потому как достоинство имеет! – хмуро пояснил Инквизитор. – Ибо человек она, не скотина!

– Ибо ведьма бесстыжая! – взвизгнул Юстинус, трясясь и брызгая слюной.

– Да что за закон у вас, что за суд?! – вскричала Гаркана. – Есть на теле родимые пятна – стало быть, ведьма! Нет родимых пятен на теле – всё равно, ведьма?!

– Закрой рот, Гаркана! – одёрнул её ледяной голос Торвальда Лоренцо. – Когда спрошу, тогда говорить будешь! Пойди, оденься, и допрос продолжим!

«Да чтоб башка твоя лопнула, как гнилая тыква!» – едва не сорвалось с уст Гарканы. Она облила Инквизитора презрительным взглядом и пошла за ширму. Надела тонкую нижнюю рубашку, нижнюю юбку, платье своё, сотканное из простого серого льна, обшитое по подолу и низу рукавов красным витым шнуром, завязала тёплый платок на груди, обулась в деревянные башмаки и вновь подошла к столу.

– Что делала ты прошлой полночью на Змеиной поляне, Гаркана? – спросил её Инквизитор. – Ты заблудилась, сбилась с дороги, вышла на неё случайно?

– Нет, я не заблудилась, Справедливейший, я шла туда намеренно, – отвечала она, – я траву-перемогу собирала. Мор напал на мою деревню, косит людей, и только трава-перемога спасение даст! Время уходит, мои сородичи гибнут, а я здесь, отвечаю на твои вопросы! Отпусти меня с миром, Справедливейший, – она шагнула и встала у самого стола напротив Инквизитора, сложила ладони вместе, прижала к груди, – век за тебя стану Кроноса молить и Деметру! – серо-зелёные глаза смотрели с мольбой.

– Ведьма для зелий своих траву рвала, к шабашу готовилась! – встрял Юстинус Мор. – И знала, куда идёт, намеренно шла. Что делать доброй лекарке на Змеиной поляне? А теперь закон обольстить хочет и уйти прочь!

Торвальд Лоренцо был бесстрастен.

– А известно ли тебе, Гаркана, что Змеиная поляна – проклятое место, худой славой полнится, как место ведьминских шабашей? – спросил он.

– Да, Справедливейший, – с трудом выговорила Гаркана. Она понимала, какой тяжестью ложится сейчас на её плечи это признание, но не смогла пойти против своей совести, не посмела солгать, – мне это известно, – проронила она и опустила голову.

Писарь скрипел пером по пергаменту, спешно записывая её признание.

– И зная о том, что Змеиная поляна – место шабашей ведьм, ты пошла туда ночью в полнолуние? – уточнил Инквизитор. Голос его звучал безжизненно, был лишён всяких эмоций. Боль вернулась, монотонно била в правый висок, отдавая в бровь.

– Да, знала и пошла! – отчаянно выкрикнула Гаркана. – Там растёт перемога-трава, потому я и пошла! Я и на Кулаберг бы пошла, если бы она росла там!

Юстинус Мор издал торжествующий вскрик и радостно потёр руки, Познана охнула, писарь сломал перо и прорвал пергамент. Торвальд Лоренцо подавил глухой стон и сжал пальцами пульсирующие болью виски.

– Что ты говоришь, безумная? – тихая печаль прозвучала в голосе Инквизитора. – Да ты, верно, больна? Ты больна, Гаркана? – он пытался вывести её из лабиринта, помочь, но она не слышала его, и в стремлении скорее обрести свободу отвечала честно, не понимая, что честность эта губит её.

– Я здорова! – горячо уверила она, увязая всё глубже в этом болоте.

– Ты ведьма, Гаркана? – страшный вопрос ударил её в лоб.

– Нет, Справедливейший, я не ведьма! – простонала она. – Я лекарка! Мне на роду врачевать страждущих предписано, и я делаю то, что должна делать!

– Сознайся, зачем ты пошла на Змеиную поляну, скажи правду, что делала там, признай, что ты ведьма, Гаркана, и избавишь себя от пыток! – слова давались Торвальду Лоренцо с трудом.

– Я не ведьма! – прокричала она громко и отчаянно, шагнула к столу, вцепилась руками в его края, перегнулась вперёд, близко вглядываясь в лицо Инквизитора.

Солдаты рванулись было к ней, хотели оттащить, но он жестом остановил их

– Признать себя ведьмой – значит, избавить себя от пыток, но приговорить к костру? – с горечью спросила Гаркана. – За что ты хочешь терзать меня, Инквизитор? В чём я должна признаться под пыткой? В том, чего не совершала? Что ты хочешь услышать от меня? Я сказала тебе всё! Что пошла на это худое место за травой, потому что она там растёт! А в чём моя вина, в том, что там, на Змеиной поляне растёт перемога? Ты за это меня пытать будешь? Может быть, я виновна и в том, что у тебя голова болит?

– Что ты плетёшь, безумная? – процедил Инквизитор. – Да ты точно ведьма!

– Я не ведьма! – рявкнула Гаркана. – И не пугай меня костром и пытками! Ты сам на костре горишь! Суд вершить с холодной головой положено, а твоя – огнём пылает! Простых вещей не ведаешь, что, нанюхавшись багульника, будешь маяться такой головной болью, что топора палача рад просить будешь!

– Что она говорит? – побледнел Юстинус Мор. – Справедливейший, бесы глаголют устами этой рыжей ведьмы!

– Помолчи! – отрезал Торвальд Лоренцо. – Так ты считаешь, всему виной багульник, что пышно цветёт подле тюремных стен?

– Да, Справедливейший, – кивнула Гаркана, – я одну только ночь поспала здесь, и то голове не ладно. А ты здесь живёшь. Ведь зимою тебя боль не терзает, так, Инквизитор?

– Так, – рассеянно кивнул он.

– Ты не живи здесь, найди другое жилище, – посоветовала лекарка, – и… если позволишь, я заберу сейчас твою боль.

– Что ты хочешь делать? – Инквизитор вдруг почувствовал, что силы его на исходе, самообладание оставляет его, и если Гаркана сейчас не поможет, он просто упадёт на каменный пол и станет кататься по нему, биясь головой и воя, как бешеный пёс.