Гаркана слыхала, не знает он жалости к отступникам Кроноса, никого не щадит, ни прекрасных юношей, ни нежных дев, всех приговором ведёт на костёр. Он являлся воплощением закона, но, случалось, отпускал на волю невиновных, и далеко шла слава о справедливости и милосердии Инквизитора.

Он сидел неестественно прямо, высоко держал голову, лицо застыло непроницаемой маской, губы были плотно сжаты и, хотя в зале не было жарко, мелкие капельки пота покрывали его виски. Гаркана с первого взгляда, брошенного на него, поняла, что у Инквизитора болит голова.

По правую руку его сидел Юстинус Мор – неприятный, стареющий, худой мужчина с нездоровым жёлтым лицом и бесцветными глазами навыкате – дохтур и помощник Инвизитора. По левую руку сидела толстая рябая женщина с равнодушным взглядом – лекарка Познана, она осматривала женщин на предмет невинности или беременности.

Сбоку стоял маленький стол, и подле него на низком табурете разместился писарь с грязными, спадающими на лоб волосами и прыщавым носом. Все служители Инквизиции были облачены в алые мантии с нашитыми на них золотыми крестами и серпами – знаками Кроноса.

Один угол комнаты закрывала красная ширма, там стоял стол, где Познана осматривала женщин. Другой угол отвели под пыточный, там так же стоял стол с въевшимися в него навек пятнами крови мучеников, висели на стене на гвоздях плети и щипцы. Топилась печь, в ней стояла жаровня с угольями, и металлические прутья калились на углях. У стены на скамье скучали в безделье палач и его подручный в красных балахонах.

Пленницу подвели к судейскому столу.

– Утра доброго тебе, женщина, – молвил Торвальд Лоренцо, так же прямо держа голову и глядя, будто бы сквозь Гаркану. Точно маска говорила с ней, только лишь губы чуть шевельнулись, лицо было неподвижно.

– И тебе доброго утра, Инквизитор, – ответствовала Гаркана, – оно для тебя столь же доброе, как и для меня, так ведь? – и тут же получила тычок в спину от солдата.

– Поймана на Змеиной Поляне в полночь, собирала траву, – прочёл на память протокол обвинения Инквизитор, – этого достаточно, чтобы причислить тебя к ведьминскому клану, женщина, и отправить на костёр, – он в упор посмотрел на девушку, ожидая, какой эффект окажут его слова.

Гаркана стояла перед ним прямо, свободно расправив плечи. Невысокая, золотисто-рыжие волосы заплетены спереди в косички, спускаются по спине волной. Светлая кожа, чуть тронутая первым летним солнцем, россыпь веснушек на нежных щеках и маленьком носике, румяные губы. Глаза, большие, серо-зелёные, как лесная река, смотрят на Инквизитора честно и прямо. Страха в них нет.

– Твоя воля, – кивнула она, – только я не ведьма. Я лекарка.

– Храбрая ведьма, – невесело усмехнулся Юстинус Мор, – посмотрим, при ней ли останется её храбрость, когда на костёр поведут?

– Это не храбрость, это безрассудство, – спокойно поправил его вершитель правосудия, и, не поворачивая головы, сделал знак писарю, и тот послушно макнул перо в чернильницу и придвинул к себе пергаментный лист.

– Назови своё имя, женщина, – Инквизитор зажмурил глаза от ударившего в висок приступа боли и судорожно вздохнул.

– Вели развязать мне руки, – попросила Гаркана, – посмотри! – она подняла стянутые верёвками кисти рук вверх и показала багровые синяки на запястьях. – Мне больно! Я со вчерашнего дня так связана! Где твоё милосердие?!

– Ведьма тщится разжалобить Инквизитора! – вскинулся Юстинус Мор. – Ведьма хитра и коварна!

Ледяные глаза Торвальда Лоренцо на миг прикрылись, судорога скользнула по щеке. Боль нарастала, ударяла в висок и разливалась волной огня. Но самообладание не изменяло ему. Он приподнял руку и чуть шевельнул пальцами в сторону солдат.

– Развяжите обвиняемую.

– Но, Справедливейший! – возмутился Юстинус Мор.

–Ей некуда бежать, – проронил Инвизитор.

Солдат нехотя развязал Гаркане руки, и она с наслаждением потёрла опухшие запястья и опустила их вниз. Инквизитор возобновил допрос:

– Итак, женщина, назови своё имя.

– Гаркана, – ответила она, внимательно глядя на него, и, видя, как он страдает, как не нужен ему этот суд, как хочется ему вернуться в свою комнату, снять душное облачение, закрыть ставни, лечь в кровать и положить на пылающий лоб смоченное холодной водой полотенце.

Писарь, отбросив падающую на глаза прядь сальных волос, старательно записал её ответ.

– Родители твои кто, Гаркана?

– Мать Добряной звали, лекарка была она. Отца не знала. Бабка сказывала, из торговцев был, караван через нашу деревню шёл, так и встретился с моей матерью.

Инквизитор опустил веки, делая знак писарю, и тот заскрипел пером по пергаменту.

– Бабка твоя, стало быть, тоже была лекарка? – новый приступ боли был так силён, что он поднял руку, прижал её ко лбу и судорожно отёр пот с висков.

– Бабка Видана, тоже лекарка была, – ответила Гаркана, – и бабкина бабка, и все женщины моего рода.

– Потомственная ведьма! – припечатал Юстинус Мор. Инквизитор поднял руку, призывая его к молчанию.

– Сколько тебе лет, Гаркана? – продолжил он допрос.

– Два десятка один, – отвечала она.

– Где ты живёшь?

– В лесу, Справедливейший, подле деревни Туры.

– Есть ли у тебя муж, Гаркана? – последовал новый вопрос.

Боль в голове поползла с правого виска на лоб, сжимая череп раскалённым обручем.

Лекарка продолжала смотреть на него, ясно читая страдание на его лице и зная, что видит эту муку Железного Инквизитора только она одна.

– У меня нет мужа, – ответила она, – я девушка, мужчины я не знаю.

– Познана, – Торвальд Лоренцо чуть повернул голову в сторону, и перед его глазами тут же взорвались красные сполохи, разнося в клочья сознание. Он вцепился рукою в край покрова на столе, стиснул зубы и тяжело выдохнул, – проверь, так ли это, Познана, – приказал Инквизитор.

Гаркана была вынуждена последовать с лекаркой за ширму, где вытерпела унизительный и грубый осмотр.

– Она девственна, – подтвердила Познана.

– А по годам давно женой и матерью ей быть полагается! – встрял Юстинус Мор. – Всем известно, что ведьмы хранят себя в телесной чистоте, чтобы потом, в назначенный час, отдаться бесу!

– Девственность – ещё не есть причастность к ведьмовству, – бесстрастно напомнил Инквизитор, – пойди сюда, Гаркана, суд Инквизиции осмотрит твоё тело на наличие ведьминских знаков.

– Я не буду стоять голая перед полудюжиной мужчин! – отозвалась из-за ширмы рассерженная девушка.

– Отказ твой будет означать сокрытие на твоём теле ведьминых знаков, отказ сотрудничества с судом Инквизиции, признает тебя ведьмой и станет твоим приговором к сожжению на костре, – равнодушно сообщил Торвальд Лоренцо.

Гаркана молчала.

– Пойди сюда, женщина! – поддакнул Юстинус Мор. – Или твой отказ впишут в протокол, закроют твоё дело и сожгут тебя, как ведьму!

– Подлые жалкие трусы! – буркнула лекарка из-за ширмы.

– Что ты там бормочешь, женщина? – повысил голос Юстинус. – Ты недовольна законом Кроноса?

Ширма колыхнулась, и бледная от гнева обнажённая Гаркана вышла в комнату и подошла к судейскому столу.

Инквизитор Торвальд Лоренцо перевидал столько прекрасных женских тел, что давно не вёл им счёта. Не трогали они его своей красой, и, находя ведьмин знак, он хладнокровно бросал на костры их живую трепетную плоть. Но когда Гаркана, обнажённая и беззащитная, но сильная в чистоте своей наготы и своей правды, подошла и встала перед ним, глядя гордо и презрительно, неведомое чувство овладело Инквизитором, и даже будто боль в голове поутихла, смываемая его мощной волною.

Она была изящна, будто алебастровая статуя, так дивно сложена, что даже палачи, зевающие от скуки на своей скамье, застыли с разинутыми ртами, как зачарованные, глядя на пленницу.