Ф. 108 Гример Г. Пономарева, Э. Пьеха и режиссер И. Морозов
В гримерной тоже не заладилось. Меня призвала на помощь замечательный гример Галя Пономарева. Пьехе не нравилось все – платья, свет в зеркале, ее собственное отражение… Рядом стоял замечательный музыкант и друг певицы Александр Соловьев. В смокинге. Я думал ровно секунду. «Саша, раздевайся!» – скомандовал я. Все остолбенели. А через полчаса великолепная Пьеха в смокинге и на шпильках под аплодисменты входила в студию. Композицию довершал парик, радикально изменивший облик звезды. Черный, гладко убранный, с большим узлом сзади, он сделал певицу абсолютно другой. Глаза Эдиты сияли, она была готова к интервью. Мы заняли места в золоченых креслах, оставшихся от какого-то детского спектакля. Помню, что по команде «Мотор!» от волнения у меня стала трястись голова. Помню, как я с трудом осознавал, что именно говорит Пьеха, изъясняющаяся как бы «рядом со смыслом». Помножьте это на ее неповторимый акцент, сделайте скидку на 12 лет, прошедшие с тех пор. И читайте!
Интервью номер раз
– Долгое время существовало понятие «советская эстрада». Потом из нее много чего вышло, например поп-музыка. Как Вы относитесь к советской эстраде? Было это явление выдуманным или его породило время?
– Это было явление и выдуманное, и порожденное тем временем, которое его выдумало. Потому что нет такого жанра в мире – «Советская эстрада». Это не жанр.
Мне всегда не хватало дифференциации нашей эстрады. Меня обижало: почему меня сравнивают с певицей Z? Почему говорят, что она – это да! А Пьеха – это плохо! Почему нельзя четко определить, что певица Z. – это фольклор (кстати, еще одна народная певица мне говорила: «Хочешь есть кусок хлеба с маслом – пой фольклор!»). Я сейчас не просто о Z. говорю, просто это очень яркий пример невежества музыкальных критиков. Я от этого очень страдала. Почему-то я все время должна была ходить подтесанная и быть такой, как это было угодно худсоветам. Такого безобразия ни в одной стране не было. Я участвовала во многих международных фестивалях и меня спрашивали: «Какой вы представляете жанр?». Я говорила – «песню». Но я никогда не говорила «советскую песню», потому что это смешно звучало. Песня – это скорее «шансон». Мой жанр ближе к песне французской, ближе к романсам.
Короче, я была против невежества, против того, чтобы все под одну гребенку, все в одну кастрюлю сгребали и все это называли «советской песней». Как жанровые певцы для меня существуют Шульженко, Вертинский. Четко существовала в рамках жанра Русланова. Ирма Яузем, Утесов – это тоже жанр. Но это не советская песня.
Почему кумиром стала именно Пьеха?
Ф. 108 а –?Однажды Коко Шанель заметила: «Модно то, что ношу я!». Мода вообще вещь мимолетная. Вы помните знаменитую шведскую группу «АББА», объект всеобщего поклонения и подражания на протяжении семидесятых? Голоса и мелодии – понятно. А замечательные прически солисток? Стоило Агнете и Фриде стать кудрявыми – куда что девалось? Ищи его, свищи его! (Это я о стиле). Но это в Швеции. А у нас? В Стране Советов идеология моды всегда была несколько двулична (как в знаменитой басне Крылова «Крыса и мышь»: «А сало русское едят!»). Ну откуда у русских, при внешнем отрицании, была такая тяга ко всему непривычно заморскому? Почему такой бомбой стало появление на советской эстраде середины пятидесятых молодой певицы польско-французского происхождения? Ответ прост: было чему подражать. Рост, манеры, акцент, стиль. Она была непохожа ни на кого из предшественников, но при этом вела себя как «одна из нас». Только чуть-чуть лучше. Эдита Пьеха не могла не сделаться кумиром.
– Эдита, многие из тех, с кем вы выходили на сцену, канули в лету. За счет чего держитесь вы?
– Нет, они не пропали, просто у каждого есть свое количество почитателей, как там говорят… рейтинг. Каждый исполнитель существует, пока его фамилия о чем-то говорит. Другое дело, что аудитория у него уменьшается. Это уже по разным причинам. Недостаток телевидения, может быть…
Я всегда работала на свою аудиторию, моя любимая поговорка: «Не солнышко, всех не обогреешь!». Лучше для меньшего количества публики, но для своей. Чтобы быть. Пока есть моя публика, есть я. Немножко, может быть, дерзко, но скажу: моя публика – наполеоновская гвардия, которая со мной. И даже сегодня, увидев меня в не совсем привычном образе, многие будут спорить, но я на это иду сознательно. Пусть поспорят.
– Как происходила перенастройка Эдиты Пьехи с «Ленконцерта» на волну шоу бизнеса? Я знаю, что Эдита Пьеха сегодня – это целое малое предприятие…
– Я всю жизнь этим занималась, я всю жизнь знала работу каждого, кто работает со мной. Единственное, чему я не научилась – ставить свет. Это для меня недоступная профессия. Но грим делать я училась сама, и учила потом тех, кто мне его делал. Одеваться я тоже училась. Для меня самым строгим судьей был фотоаппарат, и чем хуже фотограф, тем лучше для меня. На фото я видела все свои недостатки.
Сегодня я знаю все, что мне нужно делать на сцене, чтобы иметь право называться артисткой. И что нужно делать, для того чтобы мои музыканты получали столько, сколько они заслуживают.
– Есть ли у Вас отношения с другими звездами нашей эстрады – Пугачевой, Долиной?
–Есть отношения.
– Можно ли их назвать теплыми и какими вообще должны быть отношения звезд?
– Я считаю, что артисты редко чувствуют, когда они становятся самими собой. Разве что в ванной у зеркала… Наверно, мы всегда играем. Это уже профессия. И поэтому сложно говорить о теплых отношениях.
– Существует ли между вами зависть и мешает ли она?
– Я слишком рано узнала, что правильно, а что неправильно, что мерзко, а что достойно. Зависть я считаю мерзким чувством. Хотя ощущение восторга от чьей-то прекрасной работы всегда где-то рядом с ощущением зависти. Это хороший стимул, чтобы подстегнуться.
Броневицкий Сан Саныч, покойный, всегда говорил: «Какая ты страшная, какая ты некрасивая!», и мне всегда хотелось хоть чуть-чуть стать лучше.
– Это было правдой?
– В один прекрасный день на фотографии я увидела, что у меня красивые глаза, что у меня есть то, что я могла бы подчеркнуть и на этом играть. И создала свой образ, свою индивидуальность. Это были длительные муки, но стимулом всегда был Броневицкий, который говорил: «Какая ты страшная!». Потом он замолчал, и я поняла, что уже ему нравлюсь. Как артистка.
– Традиционно в нашей стране был один путь к успеху – музыка, кино. Но все это одна сфера. Недавно к ней добавилась политика. Политика как путь к успеху.
– Политика как путь к успеху не артистическому? Это ужасно.
– Я хотел спросить, появились ли еще пути к успеху и какие?
– Я думаю, что всегда путем к успеху являлся труд. Единственный барометр, мерило и ориентир: что человек может или не может. Не зря прославленные миллионеры начинали с низов, чуть ли не с чистильщиков обуви, они трудом вычислили свой путь в жизни. А языком, «болтологией» никто ничего не достиг. Как бы хорошо артист о себе не говорил, достаточно увидеть его один раз, чтобы понять, что он из себя представляет.
– Вероятно, этому Вы и учите своих внуков. Вы бы хотели, чтобы они пошли на эстраду?
– Я бы не хотела, чтобы мои внуки были артистами. Но я и сама не предполагала, что буду артисткой. Я верю в судьбу. Это свыше предначертано, кем человеку быть. Моя дочка от меня скрывала, что хочет быть артисткой, и в ней долго дремала ее индивидуальность. Она потом ее открыла, когда я к ней применила тот же метод, что и ее отец ко мне. Я стала говорить: «Ты страшная, ты не то делаешь, ты не так ходишь, ты не то поешь, ты свои песни пой!». И она вдруг задвигалась, раскрепостилась.
– Дита, скажите, почему у Вас нет учеников?
– Каждый должен быть сам для себя учителем. Нужно уметь слушать советы, нужно уметь относиться к себе очень строго. А учить другого – это всегда очень опасно, можно остаться непонятым. Ведь не случайно же многие талантливые вокалисты не становились талантливыми педагогами. Это дар особенный, и я его в себе пока не открыла…
