Однажды я спросил у Соловей, какая она на самом деле. Ведь критики не раз замечали, что ее главное достоинство – безукоризненное чувство стиля, будь то ранний Чехов или образ крепостной актрисы в стиле художника Боровиковского. Каждая роль будто специально написана для Соловей.

Актриса ответила: «Я – обыкновенная. Я очень советская. Человек должен жить хорошо, он должен жить радостно… Но это не главное. Важно, чтобы жизнь была полноценна».

Как мы ее «уговорили»

Такое бывает раз в жизни. Мы просто были очень молоды. Максимализм говорил: «Что бы там ни было, все как-то образуется. А Соловей уедет. Надо снимать!». Она по-прежнему отказывалась.

Помню, как она вышла на лестничную площадку своего дома на улице Халтурина и долго отрицательно мотала головой. И как я при ней довольно резко сказал режиссеру: «Ну, хватит, все понятно! Пойдем отсюда!». И как она вдруг гордо вскинула голову и бросила в воздух: «Идите во двор, я только губы накрашу и сейчас приду!». Я не мог поверить. Во дворе стояла заранее приготовленная для съемки машина. Машина была бесподобная. Белая, открытая, старинная. Представьте, чего стоило в дни путча найти эту машину и уговорить владельца выехать в ней на улицу. В машине, как и в фильме «Раба любви», должен был состояться важный разговор. И момент был «как в кино», для страны решающий. И Соловей – большая актриса – собиралась уезжать навсегда. Вот только я не был героем наподобие Родиона Нахапетова и не мог заставить ее остаться на родине… В памяти стояла неземной красоты женщина. Актриса начала века. Пышный седой парик, выщипанные брови… И вот конец того же века. Передо мной сидела та же актриса много лет спустя. Красивое и испуганное лицо, яркая помада, нервные руки, блестящее от дождя лобовое стекло автомобиля.

Д. № 19, 20 или 21

– Если помните, в «Рабе любви» Потоцкий показывает Ольге кадры хроники, которую он снял. Ей приходит в голову, что, возможно, все, чем она занималась, не имеет смысла, потому что «там нет дыхания жизни». Потоцкий ей говорит: «Вы хотите жить в привычном для Вас, приятном мире. Но его уже нет». Каким бы Вы хотели видеть мир, который окружает нас?

– Нормальным совершенно. Чтобы человек чувствовал себя человеком.

Несколько слов о тех, кто вместе со мной снимал последнее интервью Елены Соловей в России

В самом начале 90-х нам казалось, что мир становится все лучше. Отпуск закончился. Лето заканчивалось тоже. Мы любили съемочной группой выезжать на пикники, которые устраивались на берегу Финского залива. Иногда на песчаном пляже снимались эпизоды программ. Мы с режиссером подчас обижались: мы работаем, а все остальные уже едят мясо и пьют сухое вино. Впрочем, нам всегда всего хватало. У нас была очень дружная и суперпрофессиональная команда.

ф. № 105 Съемочная группа программы «Арт-обстрел»

В нашем деле команда вообще очень важна. Иногда она формируется не один год. Мы еще в детской редакции стали сотрудничать с художником Машей Сиговой, оператором Максом Волохом, гримером Галей Пономаревой, ассистентом Кирой Зайдес, администратором Ритой Гороховой. Режиссер монтажа Вадим Кузенков – тот вообще творил чудеса. Переходя на российское телевидение, мы с Игорем Морозовым, естественно, пригласили всех с собой. Ведь начиналась интенсивная работа, как всегда бывает на телецентре после теплого трехмесячного затишья. Для нас сезон начинался съемками новой программы – о мастерах, людях известных и неизвестных. Людях, которых мы считаем достоянием нации, достоянием республики. А тут…

Покрывшись испариной, радио сообщало страшные новости, подписанные незнакомой, и оттого еще более пугающей аббревиатурой. ГКЧП. И наступили те три дождливых дня. И мы остались разными, но стали другими. Происходящее почему-то стало казаться нереальным. Мы все как бы зависли во времени и пространстве, не зная, что еще случится завтра. В нашем городе тихо и незаметно готовилась к отъезду актриса – известная, многими любимая. У нее были нелегкие предотъездные дни. У нас у всех были нелегкие дни. На Дворцовой только что закончился митинг – у нее только что вывезли мебель. Мы сидели во дворе ее дома на улице Халтурина и старались не говорить о том, что будет. Ни с нею, ни с нами.

«Раба любви» – это Чудо!»

– Кто вы по гороскопу?

– Я по гороскопу Рыба, а Рыбы очень трепетные существа, они очень импульсивны. У меня есть характер – я играю в то, что я не строптива. Все равно, в конечном результате, я делаю то, что мне хочется.

Д. № 12 Кадр из фильма «Раба любви»

– А как это соотносится с вашей профессией?

– Наверное, это выглядит кокетством, но дело в том, что я не актриса. Это – моя профессия. Но все же я не стопроцентная артистка, так скажем. Я, скорей, человек, который так живет. Способ моей жизни таков.

– После того как Вы сыграли Ольгу Вознесенскую, некоторые критики писали, что Елене Соловей безумно повезло с этой ролью, но потом добавляли, что она, конечно, это заслужила. Что было после этого фильма? Больше не везло? Больше не заслужила? Или просто больше не было материала хорошего?

– Да почему? Я думаю, что у меня было очень много хорошего материала. У каждого артиста, хочет он этого или нет, есть своя роль. Может быть, она одна. Может быть, две – это его счастье. То есть это – роль, когда актер попадает в десятку. Когда происходит абсолютное слияние актерской индивидуальности и персонажа. Но таких ролей бывает очень мало, их не может быть много. Я думаю, что у меня единственная такая роль – роль Ольги Вознесенской в «Рабе любви». Эта героиня ассоциируется со мной лично. Она шлейфом идет за мной, ее образ ложится на все остальные мои роли. И на меня тоже. Наверное, это справедливо. Но дело в том, что актриса должна прожить очень много женских жизней, разных женских жизней. И мне кажется, что у меня были другие очень неплохие работы. Я благодарна судьбе за то, что они у меня были. Эти работы – обе картины у Никиты Сергеевича Михалкова, у Вити Титова и у Динары Асановой.… Это и «Открытая книга», и «Жизнь Клима Самгина» – я очень люблю эти картины.

Но, вместе с тем, у меня была одна мечта, когда мы должны были в театре делать «Анну Каренину», и спектакль должен был ставить Виктюк… И если представить себе соединение Толстого, Виктюка, пьесы, которую написал Рощин с Виктюком… И если бы эту Анну Каренину сыграла я, если бы это было все вместе – мне кажется, вот это могло быть то, что называется «чудо». Что такое «Раба любви»? Это очень просто – это «чудо», а чудес много на свете не бывает.

Даже в этой драматической ситуации нам было над чем посмеяться

Я вспоминаю мои стародавние и редкие встречи с Еленой Соловей, которые предшествовали этому интервью. Вот на ленинградском телевидении снимается спектакль «Несъедобный ужин» (Теннеси Уильямс). Елена Яковлевна в роли жестокой и эгоистичной Куколки.

Д. 88

Режиссер Морозов руководит процессом съемки. Я – за камерой, установленной на большом кране. Снимаем крайне драматическую сцену, и вдруг, в разгар записи актриса заявляет, что грязь с ботинок оператора падает прямо ей в тарелку! Все негодуют, а я возмущен: какая чудовищная ложь, у меня чистая обувь, на дворе – лето! Все успокаиваются, она, видите ли, пошутила. Я решаю мстить. Проходит время. Мы опять снимаем спектакль с участием Соловей: «Шли лихие эскадроны» по пьесе Радия Погодина. Я уже не оператор, а сценарист. Ее героиня – снова дамочка эксцентричная. По ходу пьесы у нее на голове должна оказаться живая крыса. Соловей хотела этого ужаса избежать любыми путями. Я решил эту сцену сохранить. Мы нашли компромисс. На актрису надели парик, сверху – шарф, а уже на него прицепили бедную перепуганную крысу. Соловей кричала от ужаса очень громко и крайне натурально. Все получили большое удовольствие. Общение с Еленой всегда было Чудом.

И вот последнее интервью в России. Я – рядом с ней. Явь, похожая на сон. Помню, я еще подумал: какое счастье, что меня не приняли в театральный, потому что иначе этого интервью просто могло не быть. И зачем я хотел стать артистом?