– Мне кажется, все девочки и многие мальчики хотят быть артистами еще совсем-совсем маленькими. И я всегда хотела быть артисткой, в школе всегда играла в каких-то там спектаклях детских, очень любила это…

– А Ваши родители как к этому относились? Они не были против?

– Да нет, они, по-моему, нормально относились к этому. Вы знаете, несмотря на то что я кажусь слабой, изнеженной, в детстве я была очень самостоятельным человеком. Я занималась музыкой, занималась в драмкружках, в балетных кружках. Мне этого хотелось.

Несколько вопросов в сослагательном наклонении

– Елена, если бы Вы могли начать все сначала, что бы вы сделали по-другому?

– Ничего. Если бы была другая жизнь – она была бы другая. Душа человеческая живет же не одну жизнь… И все равно, я не хочу ничего по-другому.

– Сейчас многие считают, что Соловей – кинозвезда, красивая женщина – имеет все, что хотела, добилась всего, что только можно. Есть то, чего бы Вам хотелось?

– Я – не кинозвезда … Но мне хочется очень многого. И комфорта, которого нет, к сожалению… Я понимаю, что живу лучше, чем кто-нибудь другой … Я, наверное, живу лучше, чем огромное количество женщин. Не во всем, конечно. Но я бы хотела, чтобы не было очень многих бытовых проблем. Чисто женских бытовых проблем, которые забирают огромное количество времени и не оставляют времени на просто жизнь. Женскую жизнь, человеческую жизнь.

«Раба республики» о людях, о времени и свободе…

Странно бывает в жизни. Можно жить рядом с человеком много лет и не узнать его. Путч длился всего три дня. Одни строили баррикады из бревен и скамей, другие с большим или меньшим интересом следили за ними из окон, третьи выжидали. А мы были на работе. И Соловей была на работе. На съемках передачи. Последний раз в этой стране. Потому что ее работа – сниматься, работа актрисы, женщины из реальной жизни.

– Вы верите в судьбу?

– Да, конечно. Ну, а как? Иначе невозможно. Хотя человек может и должен влиять на свою судьбу, но все равно у каждого человека свой путь, по которому он должен пройти. То есть либо пройти, либо – нет, но путь свой есть, никуда от этого не деться.

– А в связи с этим Вы считаете себя свободной?

– Быть свободным человеком – это когда ты никогда, ни в какую секунду не предаешь себя, понимаете? Никогда вообще, ни капельки. Ты всегда такой, какой ты есть. Хотя я актриса и представительница свободной профессии, я – несвободный человек. Я думаю, что только мои внуки, наверное, смогут быть свободными, дети, может быть. Если им повезет. Не потому, что мы все время жили в ситуации нечеловеческой, а потому что это пока невозможно. И даже тот прорыв, который образовался и который есть – он все равно недостаточен. То есть, все равно должно пройти время, прежде чем мы станем людьми.

– А что мы с Вами можем изменить?

– Люди обозлены не оттого, что что-то не то делали вы или я… Добро и зло – две стороны одной медали. И в мире должно быть поровну и того, и другого. Я думаю, что если бы добро уравновешивало зло, то этого достаточно. Важно, чтобы добро было, понимаете? А если оно есть – значит, я думаю, что все в порядке. Просто сейчас монетка повернута другой стороной. Той, на которой зло. Нужно, чтобы она перевернулась.

– Что для этого нужно?

– Просто должно пройти время. Человеческая жизнь – это же не та, которая на людях, это истинная жизнь во мне. Но она все равно должна быть. Сейчас мы сидим в машине, и мне пришла в голову очень смешная фраза из «Рабы любви». Когда Ольга Вознесенская, эта женщина из нереальной жизни, говорит: «Я просто хотела бы быть». Потоцкий ей: «Вы есть». Она: «Нет, меня нет. А я хочу быть».

Это очень трудно – быть. Людям, которые способны «быть» очень трудно, потому что нет среды, в которой они могут быть. Наша среда, к сожалению, убивала людей. Они попадали в эту ситуацию нечеловеческую и погибали раньше времени.

Должно пройти время… И придет время, когда человек «сможет быть».

Перед моими глазами проплывают фрагменты фильма, они монтируются встык с кадрами, снятыми нами.

Д. № 18 Кадр из фильма «Раба любви»

Соловей и Нахапетов, Соловей и Грушевский, белые авто, клубы белого дыма, «картинку» сносит ветер времени. Елену Соловей унес в туман обезумевший от страха трамвай. За ним с выстрелами поскакали бандиты-белогвардейцы. Позади осталась революция. И путч. Те три дня. И еще много других дней. Баррикады разобраны, преступники арестованы, актриса уехала. А мы снова на работе. Все получили то, что заслужили. Все ли? Как бы мне хотелось, чтобы Елена была последней актрисой, покинувшей нашу страну. Как бы хотелось, чтобы нам самим не нужно было так менять свою судьбу. Как бы хотелось, чтобы те три дня изменили страну настолько, чтобы прекратились эти бесконечные потери. И мы, сумевшие стать свободными в августе девяносто первого, научились быть свободными всегда!

Ф. № 106

Постскриптум

Я надеюсь, сбудется фраза, написанная мне тогда Еленой на собственной фотографии: «Мише на память о нашей работе, дай Бог, не последней!» Актриса уехала в Нью-Йорк. Передача вышла в эфир. За ней была вторая, третья, сотая… Последнее интервью Елены Соловей в России стало для меня первым серьезным уроком. Прошло десять лет. Сентябрь 2001 года. Утро, навсегда изменившее наш мир. На первых полосах всех российских газет – фотографии Манхэттена, места, где еще вчера стоял Всемирный Торговый Центр. И рядом – ее лицо. И фраза: «Мы уехали сюда ради детей. Куда нам ехать дальше?» Елена Соловей.

Эдита Пьеха

Как я изменил ее облик, а она – мою жизнь

Д. 55

Ох, как же мы не хотели ее снимать! Мы – это автор этих строк и телережиссер Игорь Морозов, известные в Питере середины девяностых как «Арт-обстрел». Так именовалась наша цикловая телепрограмма о современном искусстве, и ничем другим мы заниматься не планировали. Но вот вызывает меня главный режиссер Клара Фатова и сообщает, что по заказу телеканала РТР мы обязаны снять юбилейный концерт Эдиты Пьехи. Все попытки увильнуть были пресечены на корню. Я понуро звоню певице и слышу знаменитый акцент. Мы приглашены в ее дом. Домом тогда служила всем известная квартира на 5-й Советской, в старинном здании, которое соседствует с БКЗ «Октябрьский». Какая-то женщина открывает нам дверь и проводит в полутемную гостиную, где уже томятся несколько таких же «представителей творческой интеллигенции». Через 15 минут в дверь просовывается чья-то рука и щелкает выключателем – комната заполняется светом. «Эдита Пьеха!» – провозглашает голос. (Вот они – Звезды!) В дверях появляется хозяйка в элегантном спортивном костюме.

Дальнейшее помнится смутно: певица рассказывает сама о себе анекдоты, что-то о подготовке юбилейного вечера.... Ф. 107

Я хорошо помню свое ощущение по выходе из звездного дома: «Вот это да!» и «Она совсем не такая, как я думал!». Это ощущение подогрел режиссер монтажа Вадим: «Она вышла на сцену в один год с Элвисом Пресли! Где Пресли? А наша – поет!». Это заслуживало уважения. Она действительно стала «нашей». И мы вдохновенно снимали и монтировали концерт уже не просто артистки, а своего друга. А потом продолжили общаться.

Как-то, сидя на кухне Пьехи за бутылкой вина (впрочем, она пила только воду!), я предложил: «Дита, вы в состоянии два часа удерживать пением шеститысячный зал. А давайте попробуем удержать тридцать минут многомиллионную телевизионную аудиторию нашим разговором!». Пьеха заинтересовалась, и мы стали готовить съемки очередного «Арт-обстрела».

Я судорожно пытался изобрести вопросы, на которые певица еще никогда не отвечала. Ассистент режиссера и добрый ангел программы Наташа Белицкая отсматривала километры архивных записей. Режиссер думал обо всем сразу. К телецентру подъезжали фургоны, груженные костюмами звезды. Это был Клондайк платьев с рукавами-фонариками, умопомрачительных каблуков и бесчисленных роз, которым было суждено украсить плечи Дивы. Наши конкуренты замерли в ожидании. Но история пошла по другому сценарию – в день съемки Пьеха проспала. Помню, как я заехал за ней и долго уговаривал собраться. Помню, как она выпила кувшин кофе. Как приехала на Чапыгина, 6 и на входе не оказалось пропуска. И как охранники пропустили ее без него, отдав честь, как генералу.