Просто она задерёт нос и через слово начнёт вставлять «Я же говорила!». Интересно, все бабы так и норовят постоянно кого-то свести или это только Мэнди особенная?

— Я не знаю, в курсе ты или нет, – всё-таки говорит Микки, передумав открывать дверь машины, – но с того дня, как ты заявился ко мне утром с кофе, Мэнди постоянно полоскала мне мозги, что я должен к тебе присмотреться. Подумал, что ты должен знать.

— Меня она попросила дать тебе шанс. Вернее, шансы, потому что вечно твердила, что ты где-то да проебёшься, – пожимает плечами Йен. – Она не слишком хорошо тебя знает, да?

— Сучка однажды попыталась устроить мне свидание с собачником с шестого этажа. Знаешь, чем оно закончилось?

— А должен?

— Попытка провалилась, и следующие пару недель она трахалась с ним сама. Потом появился Кеньятта и отмудохал парня так, что ему пришлось переехать. Точно за пределы Чикаго, а там, может, и из Штатов выехал. Живёт где-нибудь на отшибе в глухой монгольской деревне и ссытся от любого шороха.

— Подожди, – хмурится Йен, – она хотела подложить под тебя натурала?

— Вряд ли она знала это, когда начала воплощать свой план. С тех пор прошло года полтора, и всё это время она ко мне не лезла. Пока не появился ты.

— Ауч.

— Именно.

Он выдыхает и, задержав ненадолго дыхание, всё же выходит из машины.

Они с Йеном молча входят в дом и поднимаются на второй этаж. Галлагер слегка колеблется перед дверью, музыку из-за которой слышно так, будто это не дерево, а картонка, но всё же её отпирает, и они входят в коридор.

Оба успевают дойти до дивана, когда Мэнди, суетящаяся на кухне, наконец оборачивается через плечо и закатывает глаза.

— Вы так давно не объявлялись, что я уже начала мысленно распродавать вашу мебель и копить на переезд в какой-нибудь штат поюжнее, – язвительно сообщает она, вытерев руки о футболку и выключив музыку.

— К тому собачнику с шестого этажа? – не менее язвительно осведомляется Йен, и Микки хочется уебать его чем-нибудь побольнее.

Но Мэнди реагирует не так, как он ожидает, о нет. Она только коротко смеётся, накрывает мясо пакетом и принимается лупить по нему молотком.

Этот бы молоток да Галлагеру на черепушку.

— Нахера он мне сдался. Наверняка же знаешь, что он вёл себя как баба. Я почти уверена, что наша встреча его травмирует. Вряд ли так же сильно, как Кеньятта, но… Хотя хер знает, может, он там пару нормальных собак завёл за это время. На его хрюкающих уродцев без омерзения было не взглянуть. Они постоянно на нас пялились, когда я на нём скакала.

— Так себе удовольствие, – соглашается Йен.

— Ни одного оргазма!

— И нахера ты с ним тогда трахалась? – фыркает Микки.

— Да брось, – отмахивается она. – Секс – это же не просто оргазм. Всё куда глубже.

— Ебать, бабы, как с вами сложно, – качает головой Йен. – Охуенно, что ко мне это никак не относится.

— Ну, если для тебя суть секса в том, чтобы сунуть член в чью-то жопу и кончить, то у меня для тебя плохие новости.

Микки почти уверен, что она бросает быстрый взгляд на него, прежде чем отвернуться и продолжить отбивать мясо. Это напрягает настолько, что Микки сначала зависает, а потом хлопает себя по карманам в поисках сигарет, а найдя, молча идёт к двери.

— Ты куда? – слышит в спину подозрительный голос Йена.

— Курить.

— В ванной можно.

— А на улице нельзя? – выгибает бровь Микки.

— Можно. На балконе в конце коридора. Пошли, я покажу.

— Сам найду, – бурчит он, но Йен делает вид, что не услышал, и всё равно выходит следом, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Дом со стороны огромным не выглядит, но коридор пиздец длинный. Микки уже совсем собирается открыть дверь на балкон, но Йен вдруг пихает его в сторону:

— Выше поднимайся.

— Нахера?

— Потому что я попросил.

— Скомандовал, – поправляет Микки.

— Попросил, – мягко повторяет Йен и похлопывает его по пояснице, – валяй.

Микки подчиняется и, держась за металлические поручни, поднимается выше. На балконе третьего этажа – деревянная табуретка и дешёвенькая пепельница. Даже не банка от консервированной фасоли, а именно пепельница. Пока Йен ковыряется с дверью, Микки успевает прикурить две сигареты и, опёршись на заграждение, сделать глубокую затяжку.

И почти успевает – ещё одну, когда Галлагер прижимается к нему сзади и упирается руками по обе стороны от Микки, щекой потёршись о висок.

— Сто лет сюда курить не ходил.

— Мэнди знает, – проигнорировав его слова, говорит Микки.

— Да, – соглашается Йен. – Тоже так подумал.

— Нехер тут думать.

— Не злись.

— Я ей ни слова не скажу.

— Не понял, – Йен выходит из-за его спины, забирает подтлевшую сигарету, приваливается спиной к стене и, затянувшись, внимательно смотрит в глаза. – В чём проблема? Раз она в курсе.

— Вот пусть и будет в курсе, раз такая умная, – огрызается Микки.

— Подожди-ка, – Йен расползается в улыбке, – ты собрался над ней издеваться?

— А что, только ей можно?

— Ты охуенный, ты же знаешь?

— Галлагер.

— Согласен. Я ей тоже ничего не скажу. Она же не выдержит, да? Будет ждать, когда мы ей что-то скажем. Гадать, зачем приехали. И сначала будет смотреть ехидно, а потом нетерпеливо подпрыгивать на стуле. Да? В этом фишка?

— Именно, – ухмыляется Микки.

— Тогда и спешить некуда. Тем более ужин ещё не готов.

Он тушит в пепельнице так и не докуренную сигарету и опять пристраивается за спиной Микки. Проводит языком по челюсти, слегка прихватывает зубами, а руки суёт в карманы его брюк, прижимая ещё ближе к себе.

— На улице ещё светло, – сдавленно напоминает Микки, но всё равно подаётся на него задом, противореча собственным словам.

Блядь, ну нет. Он же это не серьёзно.

Йен сначала поглаживает его кончиками пальцев прямо через карман, а потом вытаскивает правую руку и тут же запускает её за пояс брюк и резинку трусов, обхватывая член.

— Эй, Микки, – шёпотом зовёт Галлагер, и эта грёбаная фраза становится триггером. Этого следовало ожидать, наверное, учитывая, как старательно Йен его дрессировал, и стоило бы разозлиться, но так похуй на окружающих, как сейчас, Микки не было ещё никогда.

— На болтовню потянуло? – так же тихо спрашивает он, притираясь к упирающемуся в задницу члену.

— Отвлекающий манёвр, чтобы не кончить в штаны, когда ты так ко мне жмёшься.

А Микки, значит, можно кончить в штаны и вернуться потом обратно в квартиру, подсовывая Мэнди самые очевидные намёки на свете. Эта мысль назойливой мухой вьётся в голове, пока он не соображает, что его брюки давно соскользнули на пол, и он стоит, держа окурок дрожащими пальцами, только в рубашке и спущенных трусах.

— Издай хоть звук, – горячо просит Йен прямо в шею, ускоряя движения руки и сжимая её немного крепче, и Микки мотает головой. Стонать посреди улицы – совсем идиотская идея, правда же? – Ну пожалуйста. Микки.

Он не хочет. Только закусывает губу с такой силой, что становится больно, и с жалким всхлипом вздыхает, когда Йен пережимает его член у основания, а потом делает два быстрых движения, и у Микки чуть не подкашиваются ноги. Он тяжело опирается спиной на Йена, пока тот продолжает дрочить ему уже совсем ленивыми движениями, а потом облизывает пальцы.

— Никогда так не делал, – с тихим смешком выдаёт он, – чтобы на улице, да ещё и средь бела дня. Давай, Микки, скажи уже хоть слово, чтобы я не подумал, что ты вдруг лишился дара речи.

— Мудак, – хрипло отвечает он, и Йен опять усмехается.

— Ты кончил, а я стояком в ширинку упираюсь. И кто после этого мудак?

— Пиздострадалец ёбаный, – закатывает глаза Микки и, вывернувшись из объятий, поворачивается к нему лицом и опускается на колени.

Самодовольное выражение исчезает с галлагерского лица в ту самую секунду, как только Микки вбирает в рот его член, неудобно насаживаясь, и не давится только чудом. Он успевает сделать не больше десятка движений, когда Йен с глухим стоном, привстав на мыски и вцепившись ему в волосы, кончает и, как только Микки выпускает его изо рта, тоже сползает вниз.