Невысокого брюнета звали Михайло – серьёзно? – Милкович, и Йен в первый же день, когда его представили коллегам, подумал: если бы он увидел это выражение лица на том парне, вышедшем из лифта полгода назад, хуй бы он пошёл сюда стажироваться. Он всегда был избалован вниманием, а когда кто-то смотрел сквозь него, это было… блядь, да за кого он там себя вообще принимает? Не то чтобы Йен ждал, что на него накинутся сию же секунду, но самоуверенная улыбка ощутимо поблекла под безразличным взглядом.

О гомофобии и неадекватной требовательности Терри Йен узнает немного позже. Он вообще много чего узнает за эти три месяца, а последние пару недель будет судорожно думать, как бы ему совмещать очную учёбу на последнем курсе с работой здесь. Потому что через три месяца он уже совершенно чётко поймёт: уходить отсюда он не собирается. И похуй что на Терри, что на остальных. На всех, кроме одного вечно хмурого брюнета, на которого Йен запал окончательно и бесповоротно, когда единственный раз за всю стажировку увидел, как тот смеётся. Это продолжалось максимум секунды полторы, потом смех резко оборвался, но Йену хватило за глаза. Не то чтобы он хоть раз в жизни влюблялся, да и тут поначалу отрицал, но хер знает, что произошло на этот раз.

Если бы только Йен знал, что эта история обернётся для него тремя годами сплошного мозгоёбства… он бы всё равно ничего не изменил. Оно того стоило. Но узнать об этом только предстояло.

*

Его помощь понадобилась Йену уже к концу первой недели. Он вроде и пытался постоянно быть к нему поближе, даже курить поначалу бегал за ним следом (и через два дня подумал, что ещё чуть-чуть – и он выплюнет к хуям лёгкие во время утренней чистки зубов), но они всё никак не пересекались. Обращаться за помощью Терри сказал к Лукасу, который сидел от Йена через стол, а помощь была нужна настолько, что Йен был уверен: пол между их столами уже подстёрся, потому что он вытоптал грёбаную тропу.

Вечером пятницы он пошёл привычной дорожкой к столу Лукаса, тот тяжело на него посмотрел, вздохнул и, ткнув пальцем куда-то через перегородку, сказал:

— Это поставщики Милковича, так что по этому вопросу – к нему.

Йен, кажется, слишком уж широко улыбнулся, потому что Лукас посмотрел на него как на дебила, вздохнул ещё раз и опять уткнулся взглядом в монитор.

Ладони, пока он шёл к нужному столу, вспотели, а голос слегка дрогнул, когда он замер за полшага и негромко позвал:

— Михайло…

Тот обернулся на него с искренним охуением в глазах, осмотрел Йена с головы до ног и опять поднял взгляд, а Йен потерял дар речи, кажется, навсегда, потому что таких голубых глаз не видел никогда в жизни.

— Микки, – сухо сказал чёртов идеал охуенно идеальным голосом, – чего тебе?

— Я Йен, – негромко отозвался он и кашлянул. – Не Микки.

— Блядь, – закатил глаза тот, – Микки – это я. Меня Михайло в последний раз Терри назвал пару месяцев назад, когда сообщил, что… а, похуй. Чего тебе, Йен?

Ладно, его имя, произнесённое Микки, звучало такой музыкой, что он даже слегка отвлёкся от мысленного возведения памятника собственной бесконечной тупости. «Я Йен, а не Микки». Блядь, что у него в голове вообще?

— Мне Лукас сказал, это твои поставщики, – он подсунул Микки бумажку с выписанными названиями, и тот пробежался по ним взглядом.

— Мои. И?

— С ними договоры кончились. Ну то есть… – Йен помялся, – с этими кончился, а с этими кончается через две недели.

— Со вторыми у меня встреча по продлению завтра, с первыми я больше не работаю. Ещё вопросы?

— Им надо акт сверки выслать?

Микки посмотрел на него, кажется, оценивающе, а потом кивнул и отвернулся.

— Сделаю в понедельник.

— Я могу, – выпалил Йен, и Микки опять посмотрел на него через плечо.

— Что ты можешь?

— Составить акт сверки.

— У них две-три отгрузки в неделю, а прошлая сверка была по итогам года. За пять месяцев этого года составлять придётся дохера.

— Мне же надо учиться, – настаивал Йен.

— Может, тебе поучиться на ком-нибудь помельче? – предложил Микки, и Йен вспыхнул.

— Я справлюсь!

— Слушай, – Микки всё-таки развернулся к нему на стуле и сложил руки на груди, – если мы отправим им подписанный нами акт, который был составлен неверно, они затаскают нас по судам. А судебные издержки юрлиц – это не сто баксов, Йен. Речь идёт совсем о других цифрах.

— Я знаю.

— И доверять парню, который работает у нас пару дней…

— Неделю, – перебил Йен, охуев от собственной наглости.

— Я Липу не доверяю, а он у нас с осени работает. А тебе должен?

— Да.

— Почему? – теперь охуел и Микки.

— Не знаю, – честно ответил Йен, сдувшись.

— А я тем более, – кивнул Микки и опять отвернулся.

В понедельник Йен всё-таки напросился к нему в помощники и вовремя обратил внимание Микки на пропущенную цифру. Тот отделался сухим «спасибо», но в конце дня попросил Йена помочь с актами сверки за первый квартал по всем своим поставщикам, чтобы не приходилось делать их так подолгу. Йен заёбывать не стал и помог молча. За очередное «спасибо».

Благодарный Микки ему нравился, но на этом всё и закончилось. До июля они толком не пересекались, разве что в курилке, куда Йен продолжал ходить чаще необходимого, так что сигареты пришлось купить полегче, потому что подыхать раньше времени он не собирался. Ему даже стало казаться, что его слегка отпустило, пока в начале июля Микки не подошёл к нему сам с просьбой составить акты сверки за второй квартал. Йен охерел настолько, что смог только кивнуть, а потом ещё минут пять тупо пялился в экран и собирал рассыпавшиеся цифры в ровные строчки.

Проблем с самооценкой у него никогда не было, но чувствовать себя нужным Микки – это какая-то новая грань осознания своей полезности. Возможно, это даже стоило бы назвать забавным, если бы однажды это не стало пугать настолько, что он всерьёз собирался бросить всё после стажировки и забыть компанию как страшный сон. Но потом здраво оценил свои возможности и решил, что не получится. Начальник, конечно, мудак, но работа была ему интересна, да и к коллегам он притёрся. Так что последний год учёбы в Иллинойсском ему придётся покрутиться.

К тому же мечта о Чикагском никуда не делась.

*

В штат его после окончания стажировки никто не перевёл. Остаться Терри разрешил, но должность так и была стажёрской. Правда, платить начали, хоть и ничтожно мало. Йен отпахал так два месяца, пока случайно не проболтался Ви, что работает буквально за спасибо. Её это почему-то разозлило, и она почти пинком отправила его в кадры оформляться. Терри узнал об этом далеко не сразу. Скрипел зубами, но против Ви сказать ничего не посмел. Уволить Йена он тоже не мог, потому что работать он давно научился, зато мог лишить премии, чем постоянно и занимался, и завалить работой так, что у Йена едва оставалось время на сон. Составление годовых отчётов совпало с экзаменами, и в этом, конечно, не было абсолютно ничего удивительного, так что он, стиснув зубы, пахал.

Из-за учёбы он приходил на работу до колледжа и после, лишь бы успеть отработать положенные восемь часов. Учить предметы было некогда, и единственной причиной, по которой Йен не завалил ни одного экзамена, было то, что он запомнился преподавателям. То ли рассуждениями, то ли рыжими волосами – хер знает, он не заёбывался. Просто пожинал плоды. Хотя бы здесь, потому что с работой всё становилось день ото дня только хуже.

В один из вечеров засидеться пришлось куда дольше, чем обычно. На часы он в последний раз посмотрел чуть за полночь, а потом погрузился в ровные, гипнотизирующие ряды цифр. И очнулся только тогда, когда его грубовато потрясли за плечо и позвали по фамилии.

Такого ужаса Йен не испытывал ещё никогда. Он переводил отчаянный взгляд с базы данных на мониторе, заполненной какой-то хуйнёй, на сочувственное лицо Микки и не знал, что ему делать, как себя вести и за что взяться. А вариантов было дохера: например, через сорок минут начинался экзамен. Йен паниковал, а Микки так ничего и не понимал, но всё-таки кивнул и сказал: