– Стоять, – повысил я голос, – раньше надо было делать.
Я остановил шаки, попросил поднять его ногу, сделав ступеньку, и скользнул вниз.
– Давай драться, – я стану вождем, убью тебя, – снова завел волынку крикун, и я понял, что мой авторитет падает, потому что я не ору, и вообще не устраиваю шоу в стиле Флидстоун.
– Смерть и так вокруг тебя, – произнес я в перерыве, когда тот набирал воздух.
– Это ты имел ввиду? – мысленно спросил я Инсекта, можешь его нейтрализовать?
– Легко, махни в его сторону рукой, это будет сигналом.
Я крикнул:
– И пора тебе заткнуться навсегда! – и махнул рукой, показав на него пальцем.
И вновь случилось чудо… Полуобернувшись, краем глаза я увидел, как из шерсти шаки появилась дымка, потом облачко насекомых, которое, набирая силу, превратилось в облако, плотно укутавшее крикуна, из которого сначала слышался яростный, потом жалобный визг и наконец все стихло, и облако насекомых развеялось, а в центре площади остался белый скелет.
В полной тишине я сказал в полголоса:
– Если кто-то еще придет со мной биться, лучше убейте его сразу, или просто отправьте домой. Скелет не трогайте до завтра, если завтра здесь что-то останется, выбросьте из селенья диким зверям, – и, памятуя о конкретности мышления здешних жителей, показал пальцем на здоровых воинов – Ты и ты.
Потом повернулся и удалился в свой шатер, не забыв позвать за собой шаки. За спиной я чувствовал полярные эмоции, восторг своих поклонников и страх и депрессию своих недругов. Восторга, как ни странно, было больше. В моем шатре царила хозяйственная суета, кто-то готовил еду, кто-то писал на земле цифры, а некоторые просто валялись на шкурах. Тем, кто валялся, я сказал – «Пошли за мной», – и вышел на площадку перед вигвамом. Показав на троих парней, я приказал им притащить сюда плоский камень, а сам, усадив остальных, продиктовал им заповеди, и велел повторить сначала хором, потом каждому в отдельности. Результат был так себе, но лиха беда начало. К этому времени подкатили камень и я, велев установить его перед шатром, сказал, передайте всем, если возникнут какие-то споры, пусть приходят сюда каждый пятый день, считая от сегодняшнего, я буду решать эти споры, а через день те, кого я выберу, будут делать тоже самое и те, кто не сумеет решить спор, придут ко мне.
Отпустив пастись шаки, я мысленно разыскал Мамонта и позвал его знакомиться с вновь прибывшими. Послав ему успокаивающую волну эмоций, попросил, разумеется, с помощью образов и картинок, показать им пастбища вокруг нашего стойбища. На камне, в шатре, я нашел какую-то еду, поел и решил, что мне, наконец, надо сделать ревизию новой части племени, которые уже разбили лагерь на той стороне ручья. Взяв с собой Пака и Мамонта, на той стороне я решил действовать по другой схеме. Останавливался перед шатром, суживал поле восприятия – каким-то образом это сужало телепатическое поле общения, и говорил про себя:
– Выходи, – и недолго ждал, – затем повторял, – выходи, или зайдет шаки.
Про роль шаки в подавлении первого бунта все были наслышаны, поэтому слышащие тут же начинали вылезать. Иногда с ними за компанию вылезал кто-то еще, я уже худо-бедно научился отличать слышащих меня. С ними устанавливался какой-то контакт, если я такого контакта не ощущал, я мысленно спрашивал – «А ты зачем вылез?» – если реакции не было, просто заталкивал добровольца обратно древком копья. Неофитов отправлял к Пака, который давал им, также мысленно, задание по строительству нового чума, рядом с моим, если тот не слышал, или не понимал – усаживал его на берегу ждать меня.
Закончив обход, я назначил старосту, одного старика, показавшегося мне довольно сообразительным, велел ему отправить ко мне тех, кого я не застал в стойбище – охотников и собирателей. Взяв его как проводника, чтобы показал, где пасутся их шаки, повел за ним Мамонта. По берегу нашего ручья паслось около десятка животных, были они какими-то замызганными, грязными и неухоженными. У одного было разорвано ухо, из которого капала густая, черная кровь, он поматывал головой, и постанывал, как будто жалуясь на судьбу. Я стал их мысленно подзывать, четверо обернулись, в том числе и травмированный, и лишь двое пошли ко мне. Их я отправил с Мамонтом на другой берег, где паслись мои шаки, пришедшие со мной от Страйка. Я велел новому старосте отвести другого слышащего меня шаки к моему стаду, а сам стал уговаривать подранка успокоится и пойти со мной. Мне удалось подойти к нему и даже погладить, однако шаки очень сильно боялся и не доверял людям, в том числе и мне. Я решил подождать старосту и сказать, чтобы этого шаки не использовали для работы, собираясь заняться им позже, а пока просто успокаивал животное. Услышав шорох листьев и хруст веток, я обернулся и повел нового начальника обратно, провел его по вигвамам, представляя жителям, чтобы не возникало никаких разборок.
Вернувшись в свой чум, я застал там почти всю компанию, и вспомнив, что собирался проверить их успехи, поманил девчат к себе, сел прямо на землю, выровнял участок и, показав на Мару, нарисовал несколько четных цифр. Показывая поочередно на цифры устроил ей мини экзамен. Она довольно бойко ответила на мои вопросы. Такую-же процедуру с нечетными цифрами прошла и Куси, и тоже довольно успешно. Сложение и вычитание до десятка тоже не вызвало особых затруднений. Я спросил, собрали ли зерна, и, получив положительный ответ и взмах руки куда-то в угол, пошел туда и обнаружил горку смеси разных зерен. Я чертыхнулся, вернулся к девчонкам, и попросил сделать мешочки из кожи, показав, какого размера они должны быть. Они в замешательстве переглянулись.
– Какие проблемы? – спросил я.
– Шкур нет, – ответила Мара.
– Ладно, сначала добудем шкуры, – сказал я, – а теперь давайте поедим, и я посплю, а завтра с утра будем заниматься, кстати, сходите оповестите всех, чтобы по утрам все дети, и вы все тоже, собирались около дома. Будем учиться.
– Чему? – спросила Куси.
– Читать и писать сначала, – ответил я.
С утра начался марафон, в котором я пытался загнать племя в светлое будущее, а они, как назло не хотели перенапрягаться, рассчитывая получить все и сразу. Школу пришлось перенести к подножью холма, где на вертикальной стенке можно было писать мягким известняком, или пристраивать наглядные пособия. Основные предметы – письменность (я решил за основу взять русский язык), обществоведение (мораль и зачатки философии), математику и геометрию. Во второй половине дня я ходил к местам выхода руд, заставлял строить печи, модернизированные Страйком, там, где руды выходили на поверхность. Меня интересовали железо, олово и медь, и я их нашел, по крайней мере, так думал. Известняк, в качестве флюса, и каменный уголь тоже должен был стать подспорьем для доменного производства, но попозже. Начать я решил с печей-домниц, не требующих непрерывного процесса, простых в изготовлении и эксплуатации. В конце концов, получилось три печи, то ли по толледскому, то ли по скандинавскому модернизированному варианту, стоящие рядом, – пришлось экономить на шамотной глине, которая была трудоемка в производстве. К тому-же шкур оказалось в наличии только на три меха. Решив, что надо идти на охоту, в том числе и за шкурами, я выяснил у своих слышащих, что такой команды они давно ждут, скоро начинается миграция местных газелей, или ланей, по виду, и, наконец, в племени кончается еда. Чертыхнувшись в очередной раз, я перенес обществоведение в своей школе на последний урок и заставил своих учеников рассказывать про нужды племени и сезонные занятия. Неожиданно этот урок приобрел популярность, и посещаемость школы стало стремительно расти. Пришлось изобрести ускоренный курс для взрослых, разделить их с малышами, а преподавать поставить своих «слышащих». Впрочем, понимая, что основной интерес у племени в неформальном общении со мной, приказал не пускать на последний урок прогульщиков, а сам старался его посещать регулярно. Прогульщики все равно сидели в кустах, но поскольку слова им не давали, это было для них не так интересно. Кстати и для меня это оказалось очень полезно, во-первых, я постоянно узнавал что-то новое, например, охотники-рыболовы показали мне веревки, скрученные из волокон одного растения, которого в окрестностях было довольно много. Волокна напоминали волокна льна или конопли, я тут же организовал веревочное производство и велел делать станину ткацкого станка. Катастрофически не хватало инструментов, и скрепя сердце пришлось все силы бросить на доделку печей.
