- Ты же знаешь, что туда нельзя.
- Раньше же ходили.
- Отец не разрешает.
- Ну и что? Он и раньше не разрешал. Мы же все равно ходили!
- Раньше ходили, а теперь не будем.
- Да почему, Марио?
- Потому что нельзя.
- Глупости, пошли.
- Не хочу.
Обижаться надолго меня не хватало. Перспектива провести целый день в жарких комнатах и пыльных дворах Усадьбы не радовала, я рвалась на волю и хотела разделить свою временную свободу с Марио.
- Давай сходим к ручью, как раз к сумеркам успеем вернуться.
- Зачем?
- Ну... - Я немного терялась. - Там интересно. Ракушек наберем. И ягод, я их потом высушу...
- Зачем они тебе?
- Отдам Хосефинке, пусть пришьет на свою одежду. Пойдем!
- Не пойду, отец будет сердиться.
- Ты просто боишься! - подначивала я. - Потому что еще маленький! Ну и оставайся, а я пойду играть в ручье. - И нарочито уверенным шагом направлялась в сторону ворот.
Оглянувшись у тына, я видела, как насупившийся Марио изо всех сил старается держаться независимо и гордо. Детский хохолок на макушке, долгие годы служивший мишенью для моих беспощадных насмешек, топорщился в эти мгновения особенно наивно.
- И буду ловить там стрекозьих мальков! - кричала я напоследок. Марио срывался с места и с топотом подбегал ко мне. Устоять против вкуснющих сладких мальков он никогда не мог. Мы втыкали древесные ветки в песчаное дно ручья, мальки повисали на них цветными гроздьями, намертво вцепляясь в кору зубами и лапками. Отбиваясь от возмущенно жужжащих стрекоз, мы отбегали подальше в лес, усаживались в рыжих папоротниках или под листьями сиреневой лианы и с наслаждением поедали добычу. Отмывшись ниже по течению ручья от липкого стрекозиного сока, мы неспешно устремлялись обратно в Усадьбу, придумывая по дороге новые развлечения.
Раскинув в стороны руки, я вставала посреди какой-нибудь из тунновых тропинок. По моему плану любой идущий по тропе тунн не сумел бы меня обойти, и ему обязательно пришлось бы принимать видимую форму. Мысль о том, что нас видно издалека, и тунны просто выбирают другие дороги, не сразу пришла нам в головы.
- Тогда будем прятаться на дереве! - провозглашала я, но вокруг росли только дикие деревья, начинающие подбираться и дрожать при нашем приближении. Они стараются не пускать людей даже в свою тень, что уж говорить об устраивании наблюдательного пункта в их ветвях.
- Перегородим тропинку! - Если бы на тот момент кто-нибудь спросил, для чего мне нужно, чтобы проходящий мимо тунн принял форму, я не смогла бы ответить. Просто хотелось, чтобы было по-моему, а не так как уже есть, как стало по чьей-то чужой воле. И подобные желания теснились во мне десятками, подвигая на сколь решительные, столь же взбалмошные поступки. Я хотела, чтобы тунны запросто показывались на своих тропах и останавливались со мной поговорить. И чтобы Теодор научил меня летать - ну, в самом крайнем случае, поднял бы достаточно высоко, чтобы увидеть сверху и нашу Долину, и лежащие за Дальними холмами пески. А потом все же научил летать самостоятельно. И чтобы Хоакин почаще возил нас с Марио в северную часть Веси - в гости или по всяким своим делам, и нас отпускали бы там гулять одних, а мы бы забирались в Рощу, и суарги бы нас оттуда не выгоняли, и мы бы понимали все, что они говорят на своем странном клекочущем языке. И чтобы у меня еще до совершеннолетия были свои собственные ко, и они бы делали все, что я скажу. И чтобы Джейк тоже всегда делал, что я скажу, и никогда бы со мной не спорил. Не спорил же он с моим отцом Тимом!
- Я не спорю, Мисси, - Джейк закрывал глаза и отчаянно мотал головой. По этому движению становилось понятно, что он намертво уперся, и переубедить его мне ни за что не удастся. - Я не могу сделать, как ты просишь. Нельзя.
Я просила его свалить дикое дерево, чтобы перегородить туннову тропу. Свить из ветвей шалаш на верхушке самой высокой угры, чтобы жить там и смотреть на песчаные дюны за Дальними холмами. Смастерить из молодого папоротника крылья, чтобы прыгнуть с крыши Усадьбы и полететь в небо, как суарг. Сходить со мной ночью в лес, чтобы наловить кучу светящихся маленьких существ и поселить их в моей комнате. Для света.
- Нельзя, Мисси, нельзя, - упрямо повторял Джейк. - Пожалуйста, Мисси.
Кстати, терпеть не могу, когда меня называют Мисси, "маленькая хозяйка". Это детское прозвище, я давно из него выросла. Только разве Джейку объяснишь. У него не больше ума, чем у Хосефинкиного ребенка, а соображает он почти так же медленно, как ко.
Однажды, когда я еще была совсем маленькая - настоящая "мисси" - отец взял Джейка с собой в дальние поля. И через пару дней прислал обратно. Насовсем. Он поручил суаргу пересадить орешник: так, чтобы, созревая, орехи падали прямо в рыбородящее поле - их ужасно любят мальки. Вместо того чтобы бережно перенести к кромке поля каждый ствол по отдельности, Джейк выворотил весь орешник из земли и свалил в огромную кучу, намереваясь оттащить к полю охапками. Когда ко спохватились, груда беспорядочно сцепившихся друг с другом кустов намертво проросла в землю на приличную глубину, роняя никуда не годные недозрелые орехи и рассерженно стреляя во все стороны ядовитыми колючками. Наши до сих пор вспоминают, какой мелкой оказалась рыба в тот год.
Да и пусть. Зато Джейк показал мне, как обращаться с пращой, вить змеиные сети и ставить силки на свирепых лесных муравьев. Я различаю голоса живых и неживых существ и умею носить с собой огонь. А вот Теодор научил меня использовать круг памяти, считать, писать и читать по-нашему, разбирать рисунки суаргов, мертвую траву и лиственные послания Совета. Про последние два моих умения не знает никто, даже Марио. Теодор говорит, что ни к чему людям догадываться обо всем, на что ты способна. Я не спорю. Между прочим, кое о чем не знает и Теодор. Мне кажется, у меня есть что-то от отца и деда, хоть я и не мужчина. Во всяком случае, многие вещи, похоже, умею делать только я. Вот, например, слоны. Я сама научилась с ними разговаривать, хоть многие и не верят, что они разумны.
Первых слонов подарил мне Джейк, принес из-за Суарговой Рощи, из северных Диких полей, которые каждый год в период дождей заливает стекающая с Дальних холмов вода. Она пенится отравой, собранной с листьев по дороге к подножиям, и иногда попадает в гроты, сложенные кем-то в незапамятные времена. Даже Теодор не может сказать, откуда взялись ступенчатые галереи из разноцветных камней, нависающие над полувысохшими темными озерцами и уходящие под землю на многие шаги. В таких озерцах водится много диковинных существ, и Джейк успел выхватить перепуганную парочку из воды в тот самый момент, когда разъедающий кожу поток обрушился в их жалкую лужу.
Теодор говорит, что раньше слонов было много, они попадались даже в ручьях и, может быть, в Озере - до тех пор, пока оно не стало Мертвым. Джейк растянул прозрачную шкуру мокрицы на притащенных из-за ворот камнях так, что в углу моей наружной веранды получился заполненный водой лабиринт. Солнце попадает туда только утром, когда слоны еще спят, неторопливо покачиваясь среди лиловых лент водорослей и поднимаясь время от времени к поверхности, чтобы высунуть хоботы в воздух.
Помню, как долго и медленно умирал самый первый... Он прекратил есть и почти не опускался ко дну. От старости у него начал растворяться хобот, и когда он стал совсем коротким - с колышущимися у морды лоскутами исчезающей кожи - слон перевернулся животом кверху и всплыл. И темно-вишневые круглые глаза его, печально глядящие на меня сквозь воду столько дней, затянулись наконец мутной пленкой и погасли. Ко закопали слона на южном дворе, где кладбище. Не успел затвердеть озерный ил, которым залили крошечную могилку, как я ощутила в голове странную пустоту, словно что-то из моих мыслей ушло вслед за несчастным животным.
Слон умер от голода - как всасывать пищу, если у тебя нет хобота? Старость ужасна - ты разлагаешься заживо, собственный желудок пожирает тебя изнутри, и ничего, ничего нельзя сделать, только ждать неизбежного, и нет ничего хуже такого ожидания. Разве что такое же, но с осознанием бесполезно прожитой жизни. Счастье, когда спасают от неминуемой смерти, дают прибежище и - пусть на склоне лет - возможность приносить потомство, увидеть правнуков, плодиться вволю - вон, какое большое стадо! - беззаботно резвиться во вкусной воде - а ведь уже много поколений размножаться могли очень немногие, счастье, счастье, но оно обрекает на столь тяжкое угасание, бесконечную боль, бесконечное ожидание страшного конца, счастье должно заканчиваться быстрой смертью, быстрой, быстрой, быстрой...
