* * * Его чело белее мела. Но не поэт лежал в гробу. Убийца лишь угробил тело, Навеки оживив судьбу. В. Петровский И я брожу по тротуарам, Взирая на скульптуры медь, По мостовым и по бульварам, Себя куда не зная деть. Порой, не ведая, что лучше — Тюрьма, сума или успех. Не поучаствовать ли в путче? Ой, что-то пучит меня… Эх! Кому б синяк под глаз поставить? Иль битой засветить по лбу? А может, темя продырявить? Чтоб оживить навек судьбу? Урок бонтона Вы чихнули громко если на переговорах, крутанитесь в своём кресле на глазах партнёра. Взяв платочек, нос утрите, галстук и дискету. Приподняв её, протрите стол, затем – штиблету. А потом, упёршись прямо в ожиданье взора, оботрите столь же рьяно и лицо партнёра. Должен знать, понять он должен, что поверх программы, и пиджак его, и рожа вам милее мамы. Мчит в полях среди коровок… Мчит в полях среди коровок Поезд вёрстами страны. Едут из командировок. Едут к тёще на блины. Вдоль пути, гудя упруго, Провода несутся вдаль, И сидят друг против друга Украинец и москаль. Вот пронёсся по вагону Сытный смачный аромат. Это дядька из Херсона Вынул толстый сала шмат. Русский взял буханку хлеба И поставил перед ним. Ну, а тот ему: «Не треба, Бо я сало з салом iм». Русский молод, непоседа, И наивен как индус. Всё судобится к соседу — Каково ж оно на вкус. «Чоловiче iншей мовы, Не растютькувай мечты. Хочь и гарный почарьовок, Iсть не будешь ёго ты». «Да не будьте пессимистом. Я осилю килограмм!» «Нi, не будешь сало iсти». «Почему?» «Бо я не дам!» На полях в предместьях Акапулько… На полях в предместьях Акапулько От жары в трудах на спинах соль. Там в стручках-обоймах, словно пулька, Вызревает белая фасоль. Обожал фасольку дон Алонсо, Да ещё зелёный тонкий лук, И спешил, когда садилось солнце, С той фасолькой скушать лука пук. Но судьба иной не знала цели Ни потом, ни прежде, ни теперь, Не оставив на ночь в окнах щели, Точно так же затворил он дверь. Ни один из тех интимных звуков Разбудить не смог Алонсо вдруг… Угорел от собственных же пуков, Чем поверг всю Мексику в испуг. * * * Как бедный генеральский шурин, Удачно выдавший сестру, Товарищ светел, не нахмурен, Подобострастней кенгуру. Его улыбочка – загадка Для тех, кто ставит на него. Быть на сносях, наверно, сладко, Когда не знаешь от кого. Частушки Не читал Федюха «Плаху» И не слухал Гилельса. Тискает свою Дуняху За краюху «Сникерса». Объявили: с неба падать Будет станция «Восток». Ночь провёл я под кроватью, Сунув голову в горшок. Клаустрофобия Страх закрытого пространства Мной не будет пережит, Вот спешу пивком догнаться, Да боюсь, что бар закрыт. * * * Доказали вновь британцы, Что здоровье перетрут Не веселье, ром и танцы, А безденежье и труд. * * * Что у тёщи твоей было, Так внезапно померла? Пустяки, кладовка с мылом Да немного барахла. * * * Мат как облако над раем От инфаркта сбережёт. Мать не нашу вспоминаем Разве только в гололёд. * * * Вот стучит соседка в дверь, И с порога руки в боки. Я сегодня продал дрель И пою под караоке. * * * Штирлиц ел картошку. Пел про эсэсер. Вдруг не понарошку Кто-то стукнул в дверь. Пистолет начищен, Взгляд как у совы. Настежь дверь: «Дружище! Холтоф! Это вы?! Кто из нас с приветом? Ошалел совсем. Грудь прикрыл жилетом, На макушке шлем?» «Нет, штандартенфюрер, Холтоф не дурак. Я хочу без дури Кушать ваш коньяк!» * * * На приёме пара дам. Доктор молод, лих. «Раздевайтесь!» – он сказал Младшенькой из них. «Доктор… Нет… Больная вот… То есть как бы я-я-я-я». «Вы? Тогда откройте рот И скажите: а-а-а-а-а!» |
