- Ну и что мне с вами теперь делать? - вздохнул он.

Детишки притихли вслушиваясь в незнакомый звук. Луна выглянула из-за тучи озарив своим мягким светом поляну. Фома заметил что одного ребенка не хватает.

"Где же он?" - подумал Фома.

Дети снова начали рыдать. Парень опустившись на землю стал гладить и успокаивать их.

- Ну будет вам рыдать, - говорил он, - нам теперь думать надобно как дальше быть.

Рука Фомы наткнулась на что-то острое - корешок или палка. Он пригляделся и увидел переломленный пополам росток берёзы.

И вдруг его словно молнией прошибло, грубое ужасающее осознание того, что он наделал, упало тяжелым камнем на сердце. Он поднял обломок с тремя молодыми, слегка подувянувшими листочками, и растерянно держа его в ладони смотрел, всё ещё не в силах поверить в свою догадку. Слёзы выступили на глазах.

" Вот он! Шестое дитятко! Это же я его..." - горестно думал он, а дети словно услышав его тревогу зарыдали ещё громче.

" Это ведь за то, кикимора на меня и накинулась что я ребёночка нашего загубил" - слезы катились из вытаращенных от ужаса глаз.

Его отвлек громкий треск, раздавшийся из гущи леса. Звук был такой, словно огромный медведь сквозь дебри несётся напролом. Сердце от страха ушло в пятки. Незнамо что делать, Фома схватил первого попавшегося ребенка и подгоняемый ужасом, бросился в высокие заросли рогоза. Малыш притих почувствовав тепло, но парень на всякий случай прикрыл ему рот рукой. А сам, не зная себя от страха, присел по пояс в воду и наблюдал за поляной из-за густо поросших стеблей.

Из чащи выскочило огромное, косматое коричневое чудище. Оно ступало тяжёлой поступью, громко топая. Морда у него была уродливая но не как у животных, больше походила на заросшее шерстью лицо, только зубы слишком большие и острые, выпирающие из пасти. Оно почесало затылок, глядя на детишек орущих на весь лес. Фома наблюдал за ним, ни живой ни мёртвый, сердце гулко стукало и казалось вот-вот дитя заорёт и выдаст его.

- У-ууууу! - протяжно взвыло чудище утробным голосом, будто зовя кого-то.

Постояв немного, оно схватило своими огромными лапами двух деток и громко и тяжело ударяя пятками по земле убежало в лес.

Фома не знал что делать, разум подсказывал что нужно как можно быстрее бежать отсюда, но страх напороться на чудище был слишком велик. Поэтому он продолжал стоять, думая над тем, зачем чудищу детишки - жрёт он их что ли. Эта мысль стеганула его похлеще берёзы и он уже собрался броситься спасать детей, как снова послышался топот и треск веток из чащи. Фома замер. Паника и желание спасти младенцев раздирало его.

"А коли зашибет он меня, так я никого не спасу. Так может хоть одно дитятко жить будет" - подумал он и остался на месте с грустью наблюдая как чудище забирает и уносит его детей.

Так он простоял по пояс в воде до тех пор, пока не убедился что чудище больше не вернётся. Малыш на его руках уснул мерно посапывая. Фома всё не решался выйти из своего убежища. Наконец собравшись с духом, он аккуратно встал в полный рост. Заныли едва подсохшие раны. Ребенок открыл глаза и начал обижено хныкать. Не дожидаясь когда тот начнёт кричать во весь голос, Фома выскочил из воды и пустился бежать так, словно то чудище гонится за ним по пятам. Несколько раз он чуть не упал, один раз чуть не выронил ребенка. Тот в свою очередь, удивленно таращился и молчал. Бежать ему было нелегко, но остановиться он не мог, пока не увидел родное село. Только тогда он смог сбавить шаг и тяжело дыша неспешно плестись домой.

******

В избе было тихо.

- Матушка! - шёпотом позвал Фома.

Никто не отозвался.

Фома подкрался к печи, в слабом лунном свете различался округлый бок матери почивавшей на печи.

- Мам, - потормошил он её за плечо.

- А! Что? - спросонья женщина не могла понять в чем дело. Затем, когда до неё дошло, она взбудоражено соскочила с печи и завопила:

- Фома! Сыночек мой родненький! Живёхонек! - плакала женщина от радости кинувшись обнимать сына. Но наткнувшись на дитя замерла:

- Что это, сынок? - изумилась женщина.

И Фома ей всё поведал.

И о кикиморе, что днём была берёзой, а в ночи прекрасной девой. И о том, как дети в нем росли, а он даже не догадывался. И о мучениях своих и об исцеляющих корнях вылезавших у кикиморы прямо из-под кожи. С грустью, он рассказывал о том, как хотел спасти его Иван-мельник, да сам погиб.

Матушка слушала его внимательно, но видел Фома что не вериться ей. Да и как в такое можно поверить? Но она не перебивала и старалась не показывать ему своё неверие. С ужасом, Фома поведал как шесть детишек вылезли из него и как он по глупости и неосторожности одно дитятко раздавил. В этом месте он остановился и заплакал, мать только тяжко вздыхала, поджав губы и поглядывая в окно. Близился рассвет.

Успокоившись, он продолжил говорить о том, как кикимора его хотела убить, когда увидела что с ребеночком стало. О том как одолел он её. И о чудище лесном, что детей утащило, тоже поведал.

- Сожрало чудище деток, леший то был поди, - утирая кулаком слезы сказал Фома. - Только одного я уберёг.

Дитя, словно сообразив что о нём говорят, открыло глаза и захныкало.

- Голодный он поди, - кивнула матушка на ребёнка.

Затем встала, отломила хлебный мякиш, обмакнула в молоке и завернув в чистую тряпицу сунула младенцу в рот. Тот притих и принялся усердно смоктать.

Мать молчала. Фома опустил голову и не смел взглянуть ей в глаза.

- А я ведь говорила, - с укором произнесла она.

- Знаю матушка, прости меня, дурака! - воскликнул Фома.

- Да не важно как там всё было, - словно сама себе сказала матушка, - главное что сам жив остался.

Взглянув на израненное тело сына, на ссадины и кровь вперемешку с грязью, снова вздохнула.

- Надо бы баньку растопить. Люльку мальчонке из сеней принести, - размышляла она вслух.

Фома кивнул соглашаясь.

- А мальчонка то, на нас совсем не похож, - внезапно упрекнула мать Фому. - Глаза черны - аж страх берет, а кожа как у покойника.

Женщина брезгливо скривилась и отвернулась.

- Да мой он, матушка! Клянусь что мой! - возразил он.

Мать снова взглянула на ребенка, тот обеими ручками ухватился за тряпицу и усердно сосал.

Фома взял с нежностью его ручонку разглядывая крохотные пальчики и вдруг из них поползли маленькие тонкие корешки к руке Фомы.

- Матерь Божья! - воскликнула мать и принялась неистово креститься.

- Не бойся, матушка. Это он так кушает. Мне не больно. - успокаивал её Фома.

- Не от Бога это всё Фома, бесовщина какая-то! - воскликнула мать.

Но Фома лишь покачал головой, улыбнулся матушке и снова вернулся взглядом к ребёнку. Мать не знамо что делать дальше просто разводила руками, наблюдая как дитя сосёт кровь из её сына. А затем, с еще большим удивлением, смотрела как на теле Фомы начали затягиваться раны.

- Видишь, ничего дурного не произошло, - ухмыльнулся Фома и на этот раз мать с ним согласилась. Хотя долго не могла вымолвить ни слова от удивления, даже с места не могла сдвинуться, всё пыталась разобраться в том, что произошло с её сыном.

Наконец, всплеснув руками и криком: ' Да что же я!' - принялась суетиться, накрывая на стол. Потом убежав из избы, вернулась, таща тяжёлую резную подвесную люльку, в которой когда-то спал Фома.

-Что ж вы матушка тяжести такие сами тащите! - подорвался Фома с лавки.

- Да ничего, ничего, сиди сынок, мне не тяжело! - махнула рукой женщина, - Только вот до крючка сама не дотянусь.

- Ну держи тогда внучка, а я повешу, - предложил Фома протягивая младенца.

Мать с опаской и плохо скрытой брезгливостью осторожно взяла ребёнка. Но взяв, словно переминалась и стала ворковать:

- Ах ты маленький, ох ты сладенький, - покачивала она дитя на руках.

- Вот что делать будем! - со всей серьезностью в голосе обратилась она к Фоме, тот даже бросил натягивать верёвку на крюк, внимательно уставившись на мать.