Игнат сплюнул себе под ноги.

– И так – выгнали ее из деревни. И все равно народ к ней прет. Чудно!

– Сжечь бы ее, – буркнул Петро. – Или утопить. Колдуньям не место среди добрых людей.

– Все бы тебе кого-нибудь сжечь или утопить, – фыркнул Демак. – Вот ежели тебе спину прихватит, никто кроме Венорки ведь не поможет. Ты ей еще спасибо потом скажешь.

Тот отшатнулся.

– Я к ведьме сроду не пойду!

– Слушай, а правда, что дочка твоя младшая – Лаша, к Веноре ходит часто?

– Правда, – буркнул Петро. – Они, брат, ровесницы.

– И чего твоей дочке не хватает? Гуляла бы с другими девками да парнями, замуж ведь пора.

– Не знаю, – процедил Петро хмуро, – чего ей не хватает. И ругал ее уже, и хворостиной учил, все равно туда почти каждый день… Подруга, грит, моя.

Он поморщился, потеребил ворот рубахи.

– Но если ведьма Лашку хоть пальцем тронет… Эх, и почему наш король Твердогор не объявит охоту на колдунов, как в Зируате когда-то?

Он помолчал, затем добавил, словно обращается сам к себе:

– Сжечь бы эту чертову девку.

– Высечь ее можно бы, – заметил осторожно Игнат, – ежели за дело…Да разве ж она даст себя в обиду… Скорее лопатою по жопе…

– Во-во, – согласился Петро, – точно, брат. Высечь ее надо…до смерти…

* * *

Когда Тириз Карт открыл глаза, то увидел словно окруженное туманом лицо молодой женщины.

Губы Карта беззвучно раскрылись, он сделал усилие встать, но не смог. Упал обратно на мягкое и теплое.

– Спи, охотник на ведьм, – сказала она.

Слова женщины эхом отдавались у него в голове, как в огромной пустой пещере. В ушах неприятно звенит, в висках от толчков сердца ухает кровь.

– Набирайся сил.

Утром Карт снова пришел в себя. Он почувствовал себя окрепшим, на плече, где была рана, увидел повязку, под которой теперь неприятное жжение.

Он спустил ноги и сел на широкой, покрытой шкурой медведя лавке.

В сенях раздались шаги, и в комнату вошла девушка лет двадцати. На красный платок, которым укутаны плечи, красиво спадают черные, как смоль, волосы.

Девушка держит тарелку с дымящейся едой и большую кружку молока. Она поставила еду на стол и сказала:

– Ешь, охотник. Ты был едва живой, но травы из леса тебя спасли. Не забудь их поблагодарить, когда уйдешь.

– Благодарить травы? – спросил Карт, принимаясь за кашу и мясо.

– И лес тоже. Это он наделил их силой.

Тириз оглядел хозяйку. Под простым платьем угадывается стройная фигура, по ее взгляду понял, что эта девушка никому не позволяет собой управлять, и еще – что этот гордый, независимый взгляд зеленых глаз ему знаком. Карт не мог вспомнить, откуда.

Он принялся жевать сочное мясо. Слабость принялась медленно уходить, из головы стал вымываться остатки тумана.

– Я благодарен тебе за лечение, – сказал он. – Как тебя звать?

Девушка отошла к стене, где на небольшой жаровне закипает чугунок. Она стала помешивать бурлящую смесь, по комнате поплыл горьковатый аромат.

– Венора, – произнесла она негромко.

Она черпаком налила в глиняную кружку отвар из чугунка и поставила кружку перед Картом.

– Выпей. Это укрепит твои силы.

Девушка едва заметно улыбнулась, но улыбка вышла ледяной.

В ту же секунду руки наемника рвануло за спину, и он почувствовал, как невидимая веревка стянула запястья и предплечья так, что едва не выкручивала суставы.

Боль вернулась, Карт стиснул зубы. Что-то невидимое поддерживало его со спины, не давая завалиться с лавки на пол.

Венора легонько дунула перед собой, и кружка, полная дымящегося отвара выплеснулась наемнику на пах.

Крик Тириза прозвучал, как вопль свиньи на бойне. Наемник с расширенными от боли глазами дергался и пытался встать, но невидимая сила крепко его удерживает.

Венора встала, не сводя с него глаз.

– Я умею все, чему научила меня мать.

Карт продолжает завывать, скрючившись перед ней на лавке.

Девушка простерла руку, и, судя по облегчению, что мелькнуло на лице, жар у него в паху ослаб.

Наемник поднял на нее измученные глаза, они блестят от шока и слез.

Девушка подошла ближе, заглянула ему прямо в глаза.

– Ты помнишь мою мать, охотник? – спросила Венора свирепо. – Реда из Таоплиса. Ты сжег ее на костре семь лет назад!

Карт медленно кивнул.

– Мне тогда было четырнадцать, – продолжала девушка. – Ночью я пряталась под окном дома, где ты выдирал ей ногти и зубы, заставляя признаться в сговоре с дьяволом. Утром я смотрела, как она, пожираемая огнем, превращается в столб черного дыма, а потом – два дня лежала, не просыпаясь, на сеновале какой-то доброй женщины.

Движением руки она убрала со лба выбившуюся прядь волос.

– Через некоторое время я обнаружила, что могу силой мысли вызывать огонь, а двери раскрываются передо мной, стоит мне этого захотеть. Ножи и поленья, табуретки, даже камни на дороге – превратились в верных и преданных слуг, которые исполняли мою волю, стоило им дать мысленный приказ.

Карт молча смотрит на нее, радуясь, что разрывающая его на части боль стихла.

– А знаешь ли ты, что я сделала потом? – спросила Венора, оправляя платье и, как ни в чем не бывало, садясь за стол.

Наемник не ответил, просто не отрывает от нее взгляд.

– Ты, видно, давно не был в Зируате, – сказала девушка, и губы дрогнули в едкой усмешке, – истребив всех пособников нечистой силы, ты покинул королевство, поскольку там больше не было работы, за которую тебе щедро платили.

На лице Веноры проступила горечь и злость.

– Я по одному отыскивала всех, кто помогал тебе в поимке моей матери, и поимке всех остальных магов, кого ты казнил. Все, кто оказывал тебе малейшую помощь, умирали в муках – таких, что тебе и не снились. Твоя боль – семечки в сравнении с тем, что испытали они. Все были наказаны. Все, кроме тебя, Тириз Карт.

Услышав, свое имя, наемник вздрогнул.

– Зачем, по-твоему, я вырвала тебя из лап смерти?

Венора смотрела ему в глаза, читая, как в открытой книге, все его страхи и мысли.

– Смекаешь, охотник? Чтобы самой отправить тебя туда. И не самой короткой дорогой.

Словно еще до конца не осознавший, в какую западню угодил, наемник тупо смотрел, как от него сам по себе со скрежетом отодвинулся стол. Карт по-прежнему сидит на лавке, не в силах пошевелиться из-за незримых пут.

Юная колдунья приблизилась. Карту показалось, что вокруг него среди белого дня сгустилась тьма, а зеленые глаза девушки начали зловеще мерцать.

 Петро увидел кричащую и рвущую на себе волосы жену еще на подходе к дому. Игнат и Демак были с ним.

Аксинья, ревет в голос, вокруг нее уже собрался народ, старуха Вида прижимает ее к себе, что-то нашептывает, успокаивает.

Он подбежал к жене.

– Что случилось? Чего орешь?

Игнат с Демаком ждут в сторонке, бросая то на друга, то на его жену сочувствующие взгляды.

– Видать, и впрямь что-то случилось, – заметил Игнат в вполголоса и высморкался на землю.

Демак кивнул.

– Да, чтоб мне сдохнуть.

Аксинья продолжает вопить, и мужу пришлось взять ее за плечи. Он сразу ощутил соленый запах слез, идущий от ее немолодого лица.

– Да в чем дело-то, Ксюха?

– Лашка… – только и произнесла Аксинья.

Петро качнулся, все у него внутри сжалось в ледяной ком. Отдав жену снова в объятия Виды, он кивнул друзьям и кинулся к себе во двор. Игнат с Демаком последовали за ним.

Лаша лежит на кровати в горнице, обнаженная и накрытая простыней. Лицо ее, некогда румяное и цветущее, теперь сделалось цвета земли и – невероятно худое, словно некто выпил из нее все соки.

Петро качнулся. Его взор подернулся туманом. Возле тела девушки он увидел старика – волхв местного капища, расположенного за пределами деревни.

– А, вот и ты, Петро, – произнес он низким голосом, этот вечно спокойный от постоянных бесед с богами и созерцания огня на капище старик. – Дочь твоя ушла к богам.