Капитолина. На какие?
Эдуард. Зачем она взяла чужое? И вообще, зачем ей понадобилось брать эту… мелочь, словно это никто не узнает?
Капитолина. Не знаю, ума не приложу.
Эдуард. А почему вы не заставили ее вернуть? У нее в руках чужое, логично спросить: «Зачем тебе это?» Ведь вы человек совестливый… А в результате потворствовали… нехорошему поступку. (Пауза.) В вас столько женского, привлекательного…
Капитолина. Слово какое-то дурное – потворствовала… Варвара чужое не заберет, она не такая. Здесь в другом дело…
Эдуард. В чем?
Капитолина. В том-то и дело, не знаю, она пыталась объяснить, но мы не поняли.
Эдуард. Объяснить? Да-да, ведь она немая… (Подсаживается к Капитолине, наливает коньяку ей и себе.) Люба права: так все симпатично начиналось, такое интересное знакомство, и вдруг… Вы ведь вашу подругу, ну, это, Любу, не очень, по-моему?..
Капитолина. В каком смысле?
Эдуард. В прямом – недолюбливаете. В отличие от вас, она очень бесцеремонная.
Капитолина. Какое это имеет значение…
Эдуард. Прямое. Простите, но я вас сравнивал…
Капитолина. Это как? Кто больше понравится?
Эдуард. Да, вы понравились, а она нет. (Подходит к фотографиям на стене.) Хотите, угадаю, где на этих фотографиях ваш муж? Этот?
Капитолина (не без удивления). Да, это он.
Эдуард. Чубатый. Красавец.
Капитолина. Как вы догадались?
Эдуард (со всех сторон рассматривает Капитолину). А может быть, я – экстрасенс. До пенсии один год?
Капитолина. Да.
Эдуард. Деньги на ремонт этого дома нужны?
Капиталина. Ну… В общем, нужны.
Эдуард. Непригретая вы женщина, Капитолина, как потухший костер – черно под глазами. А вы ведь так молодо выглядите, какая фигура, грудь, длинная шея… Красавица! В вас влюбиться немудрено.
Капитолина. Будет вам! В краску вгоняете…
Эдуард. Очень хорошо, значит, чувственная. Мне под пятьдесят. Все мои… Женился – разженился, так один и тарахчу по колее. Ну, не бедный… Кое-что умею… Хотите, Капа, скажу правду?
Капитолина. Смотря какую.
Эдуард. Самую что ни на есть правду. Я ведь из-за вас решил здесь остаться. Вижу глаза… теплые… Полторы недели гоним – вокруг только пыль. В гостинице – провинциальное хамье, в буфете – мыши бегают, официантка визжит. В ресторане – воняет… Беда! Пустили страну под откос, цены зашкаливают, скоро талонами людей будут снабжать. Правильно говорят: нефть дешевеет, а бензин дорожает. А сколько рук на обочине оказалось. Но нет – все сами… Мы питерские, с усами, все можем, все предвидим, а на поверку – тупик.
Капитолина. Ну почему, сейчас взялись. Кризис заставил.
Эдуард. Поздно, двадцать лет на игле. От такой наркомании в короткий срок не выздоровеешь. Так, шумим: Украина, Сирия, международный авторитет, а прилавок невкусный, дорогой. В сухом остатке – одни обещания. Кончилось время, когда русских бичами гнали в рай, теперь гонят, чтобы погонялы на их спине туда въехали.
Капитолина. А что же вы, в таком случае, не уедете?
Эдуард. Я назло всем буду долго жить, чтобы увидеть, чем все это закончится. Но как бы плохо мне ни было, я никогда не уеду.
Капитолина. Почему?
Эдуард. Мечтать я могу за границей, а дело делать только в России. Я – наркоман.
Капитолина. Мрачно вы на все смотрите, Эдуард Михаевич, без души.
Эдуард. Ха! Душа – это идеализм, Капа. Душа там, где вера, а где ее нет – только пропаганда.
Капитолина. Вы такой умный человек, Эдуард Михаевич, а слова чужие.
Эдуард. Капа, давай на «ты». Так, как в песне: «И сокращаются большие расстояния, когда поет далекий друг».
Капитолина. Попробую… У вас красивый голос. Скажите правду, чего по нашему захолустью рыщете?
Эдуард. Обстоятельства. Раньше я крутыми делами занимался… Но враги не дремлют… Пришлось приспособиться на другом уровне… Пожиже, но поспокойнее…
Капитолина. Человек – сам себе хозяин, Эдик. Один ползком живет, другой в рост шагает. Вон недавно у нас Степана Завьялова схоронили, бывшего совхоза-миллионера председателя… Всю жизнь свое гнул, поперек шел, не боялся. В войну – Герой Советского Союза, море орденов, слава… А после – то в гору, то ажно под корень за свой язык. А не сломали!.. Сто человек приехали сюда хоронить. Уважили, потому что добрая слава – лучшее богатство. Или вот сосед наш, Петрович, кажется, все прошел: афганскую войну, дважды ранен, потом ни за что три года отсидел.
Эдуард. И за что посадили?
Капитолина. В ресторане женщину от хамов защитил. А те набросились на него. А он сильный, обученный: двум носы поломал, а третьего – инвалидом сделал. Вышел – не озлобился. Но…
Эдуард. Ваш Петрович легко отделался. Видать, хорошо воевал, а то мог бы до десяти схлопотать. А в чем «но»? Почему недоговариваешь, Капа… Он тебе нравится, но нет взаимности? (Пауза.) Слепой он, ваш Петрович, такую красоту не видеть. (Обнимает Капитолину, та освобождается от объятий.) Так в чем же все-таки «но»? (Выпивает коньяк.)
Капитолина. Человеком остался. После тюрьмы люди редко поднимаются, хуже становятся.
Эдуард. Хуже, говоришь? Это правильно…
Эдуард (наливает еще коньяку, выпивает). Ну а ты какая, Капа? Хуже или лучше?
Капитолина. Я, как тысячи других, пережила все: и хорошее, и плохое… Кто сказал, что жизнь должна быть легкой? В мучениях рождаешься, в мучениях умираешь… А страна здесь ни при чем, хорошо управлять ею не научились. Подгребателей много развелось – все себе да себе… Вот так, простите, лапу наложат на что-нибудь (невольно показывает то место, где была рука Эдуарда), хочешь крикнуть: да разве так можно! Это же люди! Наш дом, в нем опрятней надо быть! Но нет, наш – это еще не мой. Вот от этого враскосец многое и идет.
Эдуард. Нет, черт побери, недаром я захотел у вас приостановиться. От тебя, Капка моя, здоровьем пышет. (Пытается обнять Капитолину.)
Капитолина. Эдуард Михаевич, меня зовут Капитолина Ивановна, и, пожалуйста, не надо так… руки успокойте. Я это не люблю.
Эдуард (берет со стола тарелку и вдребезги разбивает ее). Милая женщина, зачем вам так надуваться? Вы что – юная креолка? Или Мадонна? А может, у вас есть то, с чем трудно расстаться? Да сейчас нет ни одной женщины, которая на сторону бы не сбегала! Хотя бы для интереса. А уж со зла мужу рога наставить или чего-нибудь ухватить через очередного мужика – так это просто святая обязанность.
Капитолина. Не по моей это части, на сторону не бегала.
Эдуард. Неужто?
Капитолина. И доказывать не хочу!
Эдуард. Рука, которую я положил вот сюда (обнимает рукой шею женщины), – она не грязная. (Прижимает Капитолину, пытается поцеловать ее.)
Капитолина. Эдуард Михаевич, не притрагивайтесь ко мне! Мне это неприятно.
Эдуард. Сначала всем неприятно, а потом… (Хватает Капитолину.) А потом очень даже приятно!
Слышен треск проезжающего мотоцикла.
Капитолина. Помогите! По-мо-ги-те!
Эдуард (рукой зажимает Капитолине рот). Ах ты, сука, подставить меня хочешь. А ну, мадам, раздевайтесь! Поломалась, и хватит!
Хватает Капитолину и несет к лежаку. Долгая молчаливая борьба. В комнате уже сумеречно. Слышны всхлипывания Капитолины.
Эдуард. Не хнычь. (Наливает коньяк, пьет.) Не вздумай Петровичу жаловаться. Лучше молчать. У каждой женщины такие тайны есть. (Капитолина уходит и вскоре возвращается.) Вот тебе 50 тысяч на ремонт дома. (Достает из портмоне деньги.) Скажешь, что это за твою икону. (Кладет деньги за икону.)
