Косовец (резко). Степан, зачем ты ненужным анализом занялся? Ты решил что-то для себя?

Степан. Да.

Косовец. Так не отдавай это на голосование. Кто может запретить человеку поступать по совести? Но запомни и другое, и потом не говори, что кто-то тебе это не сказал: «В тюрьму широка дорога, а из тюрьмы тесна». Так что: твой грех, твоя совесть, твои молитвы. (Тихо, как бы себе.) Другое понять не могу: зачем он всё это сделал…

Звонок телефона. Трубку берет Ирина.

Ирина. Да. Вам кого? Степана? Кто его спрашивает? Петрик? Зачем? Бандит, ты как разговариваешь. Я тебя… Ты мне ответишь!.. Сам ты… гад!

Степан вырывает у Ирины трубку.

Степан. Петрик, это Степан.

На шум из другой комнаты появляются Валентина и Олег.

Валентина. Что вы все выясняете?..

Константин. Это ищут Степана.

Степан (в трубку). Я никуда не поеду! Эта лафа вам закончилась! Поэтому послушай, что я скажу тебе… Слышишь: ты мне надоел! (Кричит.) Понял! И вообще я иду в прокуратуру! Понял? Да не стращаю я… Мне бояться нечего! Когда? Хоть сейчас… Где вы? На спасательной станции? Около лодок. Да наплевать, сколько вас. Через пятнадцать минут я буду! (Кладет трубку.)

Ирина. Куда через пятнадцать минут?

Степан. Надо.

Константин. Что за Петрик?

Ирина. Тот, из-за которого все началось. Он, видите ли, хочет с ними поговорить. Пусть идет: дурак бежит, земля дрожит, а кулак получит, в дерьме лежит.

Константин. Этого ещё не хватало!

Степан. Я их не боюсь! Все! Теперь их черед волноваться. (Надевает куртку. Машинально берет со стола монтировку.) Растоптать хотят – не выйдет! Если позвонит Виктор, я скоро.

Олег. Стоп! (Перехватывает Степана.) Куда ты? Что ты хочешь доказать?

Степан. Пусти! Я все равно пойду! Говорю тебе, пусти!

Олег. Сядь, обсудим. (Забирает у Степана монтировку.) Не горячись… Сначала спокойно расскажешь, что собираешься сделать, тогда – вперед, хоть с голыми руками.

Степан. Валя, я знаю, что меня стоит презирать, но я… иду в прокуратуру. Нет больше того слабака и труса… Всё! Я иду туда и скажу им прямо…

Ирина. Ты забыл, как они тебя мутузили?

Степан. Правильно делали! С хлюпиками так и поступают. А теперь пусть они скулят. Вон Петрик уже замандражировал! (Пытается уйти. Олег не дает. Борются.)

Олег. Нет! Не пущу! Или с тобой.

Валентина (спокойно, но твердо). Степа, ты никуда не пойдешь. Ивану так не поможешь.

Константин. Умница, Валя. А ты Степа – дитё! Правильно говорят: «Мужчина не бывает старше четырнадцати лет». Ну, придешь ты в прокуратуру, ну выложишь ты все эту давнюю историю, и кто это подтвердит? Петрик? Его компания? Ни-ког-да! Где гарантии, что все изменится в судьбе Ивана? Раз уж ты доверился нам, так хотя бы прислушивайся. Вот и Олег тебе то же самое скажет. Прежде всего, нужно помочь материально Валентине. Ты об этом говорил, вот и действуй. Как кстати эти деньги!

Валентина. Подожди…

Константин. Прости, Валя, дай доскажу… Мы здесь все свои, дальше этого круга ничего не выйдет… Мы Валю должны поддержать, ей помочь, а Ивана как не тяни – все равно судьба распорядилась.

Валентина. Его судьба – это моя жизнь. И не только моя – мальчишек. Так что нечего гвозди вколачивать и хоронить. Жизнь тюрьмой не оградишь. И денег мне не надо. А из этого миллиона и подавно ничего не возьму. Я четыре года от людей лицо прячу: муж такое сотворил, что до могилы не отмыться… И вот что скажу тебе, Степан: ты как хочешь, но вырвать его оттуда обязан. Как – не знаю, сколько будешь тратить – не мое дело. Но сделать это ты обязан! Иначе прокляну. Он за свое должен отвечать, а не за всех. (Подходит к фотографии отца.) Денег мне его не надо! Ни копейки! Совесть деньгами не отмоешь. (Поворачивает фотографию к стенке.) А запись его сотру… (Собирается уходить.)

Олег. Куда ты?

Валентина. За ребятами.

Звонок телефона. Трубку берет Олег.

Олег. Слушаю! Да, да, слышу!.. Виктор?! Ну как ты? (Всем.) Вылетает!

Все бросаются к телефону. Только Валентина идет в противоположную сторону, где находится магнитофон. Сделав перемотку, она включает запись, чтобы стереть голос Никитина-старшего.

Витя, когда посадка? Только что объявили? Кого? Валю? Тут все с тобой хотят поговорить. Хорошо, хорошо… Валя, Виктор с тобой хочет поговорить.

Валентина. Да, Витя? (Пауза.) Хорошо, пожалуйста! Есть место… Он твой приятель? Не беспокойся, устроим. Когда ты вылетаешь? Степан встретит тебя в аэропорту. Какой номер рейса? Двадцать три шестнадцать? Хорошо. Ждем. Пока. (Кладет трубку.) Сейчас вылетает. (Степану.) Рейс запомнил?

Степан. Да.

Звонок телефона. Валентина машинально снимает трубку.

Валентина. А, Марина, всё-всё, бегу! Одевай, я выхожу. Как сломал руку? Опухла? Но это не значит, что это перелом. Господи, одно за другим. Сейчас бегу.

Косовец. Валюша, что случилось?

Валентина. У Коли что-то с рукой! (В трубку.) Бегу, бегу…

Бросает трубку и выбегает из квартиры.

Косовец. Господи, надо было их здесь оставить. Они как втроем сойдутся – обязательно что-нибудь случится.

Олег. Ну что, Степан, езжай. Пока доедешь, то да се, а там и Виктор прилетит… Ирина, ты с ним?

Ирина. С ним.

Олег (Степану). Бак заправлен?

Степан. Да. (Прикасается к горбу Олега). На счастье говорят.

Олег. Тут от нас до Новосибирска рукой подать, езжай пораньше. Там, я понял, приятель с ним летит, пусть лучше у меня остановится. Здесь не с руки будет. Вот ключи, завези его по дороге.

Степан забирает у Олега ключи и выходит.

Константин. (Ирине) А ты? (Ирина делает ему знак, указывая на Косовец.)

Олег (Ирине). Не пускай к ним Степана, поняла?

Ирина. Хорошо.

Ирина, чуть помедлив, уходит за Степаном.

Константин. Ух, тяжко… Сколько здесь лёта от Новосибирска?

Олег. Час с небольшим…

Константин. Анна Николаевна, я захватил из Москвы хорошее испанское вино, сервелат, икры… Если нетрудно – распорядитесь… (Подает сумку.)

А то у Виктора поди в глазах одна чешуя от горбуши блестит…

Косовец. Зачем, все есть. И на кухне всего полно.

Константин. Такое ни на какой кухне не помешает. (Косовец уходит с сумкой. Константин оглядывает стол.) Вроде ничего! А то в театре у нас как застолье, так на сцене одна колбаса. Ничего, едят, актеры народ терпеливый… Один, правда, вспылил: «Полуфабрикатами кормите, я – залуженный артист!» В квартале премии лишили – теперь молчит. Травку жует. Прозвали теленок. Лет десять назад вся Москва смеялась: один известный режиссер написал мемуары и назвал: «Я». А ведь «Я» – последняя буква в алфавите. Господь ведь кого-то надоумил эту букву в конец поставить. (Зовет.) Анна Николаевна! (Косовец выглядывает.)

Стол бы надо почистить, убрать лишнее… Если не трудно.